Глава VII
Был уже вечер, когда месье де Корбаль возвращался из города домой. Перспектива спасти свою жизнь ценой мезальянса совершенно не улыбалась ему, и сама мысль о том, что Филомена станет прародительницей будущих Корбалей, казалась ему отвратительной. Что и говорить, аристократические привычки преодолеваются с трудом, и Шовиньер был прав, утверждая, что республиканские чувства месье де Корбаля не отличались глубиной.
Корбаль всегда придерживался мнения, что из двух зол следует предпочесть меньшее. Бегство представлялось ему почти невозможным - в революционной Франции было крайне затруднительно передвигаться без документов - а раз так, то не лучше ли сохранить перед смертью самоуважение, нежели быть привезенным на казнь в цепях, как разбойник? В конце концов жизнь в такие времена отнюдь не заслуживала того, чтобы восхищаться ею, а загробное существование, если верить священникам, сулило немало интересного.
Он перемахнул через стену, огораживавшую принадлежащий ему выгон для скота, и тут, к своему удивлению, заметил неподалеку от себя притаившегося в тени мальчишку в блузе, широких панталонах и деревянных сабо, который, едва завидев его, припустился бегом к близлежащему лесу.
Такое поведение показалось месье де Корбалю весьма странным и требовало объяснения. Корбаль немедленно бросился в погоню и настиг беглеца, прежде чем тот сумел преодолеть половину расстояния, отделявшего его от заветной цели.
- Постой-ка, приятель! - схватив его за плечо, выпалил Корбаль. - Ты чересчур проворен для честного человека, и я хочу знать, почему ты прятался за стеной.
- Пустите меня, - пытаясь стряхнуть его хватку, огрызнулся юнец, - я ничего не сделал вам! Как вы смеете!
- О, да мы умеем сердиться! - рассмеялся Корбаль.
Но мальчишка, похоже, умел не только это. В его руке что-то блеснуло; Корбаль молниеносно обхватил худощавое тело юноши борцовской хваткой, так что тот не мог пошевелить руками, плотно прижал к себе и приподнял, явно намереваясь швырнуть мошенника на землю. Однако вместо этого он, словно обжегшись, резко оттолкнул его от себя и сам отступил на шаг назад.
- О Боже! - воскликнул он.
Юноша стоял перед ним, чуть склонив голову и тяжело дыша, но уже не пытался бежать.
- Кто вы? Откуда вы? И почему вы в мужском платье? Ответьте мне. Я не причиню вам зла.
Голос Корбаля неожиданно смягчился, в нем зазвучали интонации, свидетельствующие о его воспитании и происхождении.
- А вы кто? И откуда вы? - в свою очередь спросил незнакомец, вскинув голову, и у Корбаля исчезли всякие сомнения: он убедился, что перед ним женщина.
- До недавнего времени меня называли виконт Корбиньи де Корбаль. Затем меня ненадолго оставили в покое, прибавив к этому имени ci-devant. Теперь я даже не знаю, как представиться вам. Но эти земли пока еще остаются моими, равно как и вон тот дом, в котором вы сможете найти пристанище.
- Вы дворянин!
- Надеюсь, что так меня еще можно называть.
- Дворянин Франции на свободе! - почти насмешливо проговорила она.
- Трудно представить себе более невероятную встречу.
- Я вполне разделяю ваши чувства, - отозвался он. - Меньше всего на свете я мог предположить, что на своем лугу увижу даму благородного происхождения.
У нее перехватило дыхание.
- Как вы догадались об этом?
- Как? Интуиция, мадам - или, быть может, мадемуазель? Я к вашим услугам.
Она не сразу решилась ответить ему.
- Мне не остается ничего иного, как довериться вам, - наконец проговорила она, и ее голос звучал покорно и отрешенно. - Мне уже все равно. Я страшно устала и согласна отдохнуть где угодно, хоть на гильотине. Меня зовут Клеони де Монсорбье.
Он с удивлением повторил ее имя.
- Вы не верите? Вы наверняка слышали, что мы в тюрьме, в Париже. Мы ведь из Ниверне, и вполне вероятно, что сюда доходили слухи о нашей судьбе. Возможно, вам также известно, что мои отец и мать погибли на эшафоте, а меня поместили в дом для умалишенных. Но вряд ли вы знаете о том, что один из высокопоставленных революционеров, которому я приглянулась, вытащил меня оттуда. Это долгая история, месье виконт.
- В таком случае мы поговорим по дороге, - сказал он и, взяв мадемуазель де Монсорбье под руку, повел ее к видневшемуся на холме дому, окна которого красновато светились в сгущающихся сумерках.
Она вкратце рассказала ему о своем путешествии из Парижа под видом псевдосекретаря и о побеге из Ла-Шарите, не назвав, впрочем, имени ее покровителя-якобинца. Она надеялась найти пристанище у своих родственников в Шато-де-Блессо, но, к ее ужасу, их дом стоял пустой и закрытый. Оттуда она поехала в Веррус, в десяти милях от Шато-де-Блессо, где жили ее другие родственники. Однако на месте Верруса оказалось пепелище; в отчаянье она упала на землю и дала волю слезам.
Там ее заметили отправлявшиеся на работу в поле крестьяне. Не зная, что делать дальше, она решилась рискнуть и назвала им себя. К счастью, все эти люди были из одной семьи и еще верили в Бога и короля, хотя ради собственной безопасности были вынуждены скрывать свою веру. Они предложили ей поселиться у них, но Веррус не был целью ее странствий, и она могла случайно навлечь беду на своих хозяев, поэтому через несколько дней, переодевшись деревенским мальчишкой, она отправилась в дальнейший путь, намереваясь пешком пересечь Ниверне и Бургундию и достичь границы Швейцарии. До сих пор удача сопутствовала ей, и она сумела добраться почти до самой Бургундии - Пуссино находился всего в нескольких милях от границы этой провинции, - но путешествие оказалось гораздо тяжелее, чем она предполагала. По ночам она шла через леса и поля, стараясь избегать дорог, а днем спала в стогу сена или в заброшенном сарае. Ее постоянно терзали муки голода; иногда ее подкармливали крестьяне, не догадывавшиеся, впрочем, кто она и откуда, а однажды ей пришлось даже украсть еду. Затем она сбилась с дороги и два дня шла вместо востока на север, а в довершение своих невзгод попала в болото, сильно промокла и заболела. И на этот раз своим спасением она была обязана милосердию крестьян. В окрестностях Варзи на нее случайно наткнулся крестьянский мальчик; видя, в каком состоянии она находится, он привел ее к себе домой, и ей не оставалось ничего иного, как обо всем рассказать его матери. В течение десяти дней она поправлялась и набиралась сил и лишь неделю назад покинула их гостеприимный дом. Однако теперь ей приходилось двигаться с еще большей осторожностью и только глубокой ночью. Она слышала о появлении Шовиньера в Ньевре и о росте революционной активности в провинции и решила пожертвовать скоростью ради безопасности.
- Однако судьба вновь улыбнулась вам, - сказал виконт, чувствуя в своем сердце жалость к этой хрупкой девушке, на чью долю выпало столько страданий, и одновременно восхищаясь силой ее духа. - Здесь вы сможете провести ночь с комфортом и в безопасности.
- Увы, каждая такая ночь уменьшает мои шансы на спасение, - вздохнув, ответила она, - поскольку мне приходится идти только по ночам.
Месье де Корбаль неожиданно остановился и негромко рассмеялся.
- Мадемуазель, вы подаете мне пример.
- Пример?
- Глядя на вас, мне приходит в голову мысль… Впрочем, нет, - оборвал он сам себя. - Я уже думал об этом. Все это не стоит усилий.
Они поднялись по ступенькам крыльца, он толкнул дверь, и яркий свет, горевший внутри, почти ослепил их.
- Прошу вас, мадемуазель.
Она прошла вперед и очутилась в просторном, но весьма запущенном зале с каменными стенами, некогда служившем вестибюлем. Корбаль запер дверь, повернулся к ней и замер в изумлении и восторге, впервые отчетливо рассмотрев тонкие черты ее благородного лица и ореол золотистых волос. У Корбаля мелькнула мысль, что ни грязно-серая, местами рваная блуза, ни потертая, бесформенная шляпа, ни по-крестьянски неровно обрезанные волосы не могли скрыть происхождения этой девушки, которая, смущенно потупившись, стояла перед ним.
- Так что вы сказали, месье? - спросила она, решив положить конец становившемуся неловким молчанию. - Какой пример я подаю вам?
Но он, словно ничего не слыша, продолжал глядеть на нее, и его лицо с каждым мгновением становилось все задумчивее.
- Moriturus te salutat! - ответил он, как древнеримский гладиатор, и поклонился ей. - И я очень рад, что сперва мне довелось повстречать вас.
Она слегка вздрогнула, услышав латинскую фразу, и догадалась о ее значении.
- Что вы сказали? Кто собирается умереть?
- В данном случае все, принадлежащие к нашему с вами классу, - загадочно ответил он. - Разве сейчас Франция не напоминает арену, с которой римские гладиаторы приветствовали этими словами цезаря? Но что же мы стоим? - воспитание напомнило ему о его обязанностях хозяина. - Вам необходимо переодеться, мадемуазель. Я сейчас позову горничную; возможно, у нее…
- О нет-нет! - остановила она его. - Все, что мне нужно, - это чистые простыни. Если вас не затруднит, принесите их сами и не рассказывайте обо мне остальным. Гражданин Шовиньер слишком близко, чтобы пренебрегать предосторожностями.
- Вы знакомы с гражданином Шовиньером?
Она улыбнулась, и ему очень захотелось, чтобы она сделала это еще раз.
- Я слышала о нем, - уклончиво ответила она.
- Наверное, вы правы, - кивнул Корбаль. - Пойдемте выберем все, что вам потребуется.