Через несколько метров внимательного наблюдения он уже знал, что люди – русские, трое, с ними одна собака, и ходили они здесь не позднее трёх ночей назад. Следы вели вверх по ручью, от озера, где было его стойбище. Это несколько удивило его, потому что три дня назад они уже обживали облюбованное место, охотились на сохатых, стреляли. Это точно, что выстрелы были слышны людьми. Почему же они ходили к озеру и обратно? Проверяли гостей? Но почему никто их них не вышел к ним, а пожелал остаться неузнанным?
Ещё больше Загбоя удивил ручей. Его вода была грязной и мутной, как в половодье. Но во время листопада никогда не бывает паводков. А дождь последний раз шёл не менее пяти ночей назад. Да и уровень воды в ручье был таким маленьким, что перейти его по камням пешком не составляло труда. Казалось, что кто-то специально бросает в воду грязь. Но кто, зачем и для чего? Вопросы остались без ответа. Желая как можно быстрее открыть тайну, Загбой погнал оленя вперёд, по тропе, куда уходили следы людей.
Ехать пришлось недолго. Через километр пахнуло дымом. Верховик нервно засопел носом. Чирва и Илкун остепенили свой бег, принюхиваясь, вздыбили загривки, пошли рядом. Где-то впереди предупреждающе залаяла собака. Тайга раздвинулась. Большая раскорчёванная поляна, как на ладони, открыла кочевнику следы пребывания людей: отвалы земли, глубокие ямы, кедровые колоды, разбросанные лопаты, заступы и деревянные чаши. Неподалёку в стороне, у края тёмного леса прилепилась большая приземистая изба. На ошкуренных елях взгромоздился высокий лабаз. Перед тесовыми сенями зимовья горел костёр. Горячие языки пламени лизали полукруглый казан. Булькающая вода распространяла аппетитный запах варёного мяса.
Навстречу собакам подбежал огромный рыжий кобель. Остановившись рядом, он трепетно обнюхал Чирву, оскалил клыки на Илкуна, гордо заходил вокруг и сделал необходимую отметку на ближайшей кочке. Мать и сын заискивающе замахали хвостами, присели, запрыгали зайцами. Подобное поведение гостей полностью определило уважение к кобелю и без каких-либо лишних трений подтвердило старшинство хозяина.
Но если знакомство между собаками произошло без каких-либо осложнений, то появление оленя с человеком на спине вызвало у рыжего кобеля совершенно противоположные чувства. Желая схватить верховика за ноги, разъярённый пёс с грозным лаем бросился к учагу. Он впервые в своей жизни видел одомашненного оленя, принял его за дикого сокжоя и желал выместить свой природный инстинкт на шкуре животного. Верховик Загбоя оказался не из робкого десятка. Он уже когда-то испытывал на себе укусы клыков и предусмотрительно выставил навстречу кобелю рога. Это заставило пса остепениться. Рыжий разумно отскочил в сторону, опасаясь возможного нападения, закружил вокруг. Своим грозным голосом он пытался призвать к себе в помощь своих новых друзей, но те даже не подумали поддержать его. Дальнейшее для кобеля было ново и непонятно. Он хватил запах животного. Дым, пот, одежда, ремни, повод – всё говорило о том, что это рогатое существо имеет большую склонность к другу человека, чем отношение к дикому зверю. Это заставило рыжего несколько остепенить свой пыл. Он отбежал к зимовью и уже оттуда, не подпуская никого к стоянке, угрожающе зарычал на пришельцев.
Но Загбой и не думал внедряться в уклад чужой жизни. Его больше удивило странное поведение бородатых людей, спрятавшихся от него с ружьями в кустах. Он видел их, когда подъезжал к поляне, чувствовал сейчас на себе грозные взгляды. И не мог понять, почему русские его боятся. Но больше всего его угнетало то, что именно в этот момент он находился под прицелом трёх ружей, смертоносными жерлами смотревших ему в лицо.
Не поддаваясь панике, Загбой спокойно слез с оленя, подошёл к пеньку, сел на него, вытащил кисет и стал набивать трубку. Рыжий, нервно наблюдая за поведением пришельца, присел неподалёку и, тяжело втягивая в себя чужие запахи, остепенил свой пыл.
Загбой подкурил, глубоко затянулся дымом. Не поворачивая головы, заговорил:
– Эко, хозяин! Отнако плохо гостей встречай. Пашто в человека ружьём целишь?
Какое-то время ответом ему была всё та же тишина. Но потом, как будто набравшись смелости от дружелюбного тона, из кустов медленно, с ружьём в руках вышел здоровенный бородатый мужик. Грозно сверкая глазами из-под густых бровей, он внимательно рассматривал новоявленного гостя. Не заметив враждебных намерений, бородач подошёл ближе, остановился в двух шагах и наконец-то глухо выдохнул:
– Ты кто таков будешь?
– Я-то? Закбой зовут, отнако, – спокойно ответил следопыт и оценивающие посмотрел русскому в глаза.
– А что ты тут делаешь?
– По тайге иту. Дым вител – ехал к вам. Хотел каварить, чай пить. А ты на меня ружьём целишь! Некарашо так, отнако. Лючи в тайге так не встречай.
Мужик отпустил ружьё, приставил его к стволу дерева, посмотрел на кусты, где сидели ещё двое, и продолжил:
– Ты один?
– Как "один"! Ты что, слепой? Сопаки со мной, олень. Там на озере Ченка в чуме. Тима на олене поехал на восток, лючи искать.
– Ах, так это вы на озере стоите?
– Так, отнако.
– А откуда вы взялись?
– Мы не взялись. Мы с севера шли. Аргишили. Тима просил на юг ехать, пуснину везти оленях. Толго, отнако, ехали. Торогу не знаю сапсем. Тропа плохая. Луна пять рас по небу хотила. Назат тамой не успею. Зима скоро. Зимовать, отнако, тут буду. На озере.
– Так ты кто, бурят, кыргыз или хакас?
– Какой кахас? Ты что, сапсем без глаз? Мой, венка, отнако.
– Какой венка?! Эвенк, что ли?!
– Во-во. Точно так. Венка мой зовут. Народ мой на Севере живи.
– Хо!!! Мужики! Выходи! – воодушевлённо развёл руками бородач. – Смотрите, кто к нам пожаловал – тунгус, собственной персоной!
– Во-во. Тунгуска мой. А не персона, – захлопал глазами Загбой.
Раздвинулись кусты, к ним подошли ещё двое таких же бородатых, здоровых мужика с ружьями. Удивившись неожиданному гостю, все трое заулыбались, закачали головами, захлопали в ладоши:
– Надо же! Во как бывает, живой тунгус к нам пожаловал! Да ещё и на олене!
– А мы про вас слышали, но видеть ни разу не приходилось. Говорят, что вы всю жизнь в седле, постоянно ездите по тайге. Где ночь застанет – там и дом! – уже вполне радушно проговорил тот, кто вышел из кустов первым.
По всей вероятности, он был старшим среди своих друзей, в приказном порядке скомандовал:
– А ну-ка, Гришка, давай чай ставь. Будем гостя потчевать.
Загбой несколько обиженно протянул:
– Эко, чай! Отин чай пить путешь, с оленя упатешь. Калава кружиться путет. Отнако, на костре сохатина парится. Тавай, мясо корми. А вотой брюхо не напьёшь.
– Воно как! – захохотали все трое. – Молодец, знаешь, что в тайге есть надо!
Пригласили Загбоя к костру, усадили на кедровую чурку, поставили перед ним казан с мясом, дали горсть сухарей, в берестяную кружку налили крепкого, настоявшегося чая. Подобным поведением бородачи расположили к себе следопыта. И он, почувствовав доброе отношение, охотно отвечал на вопросы, вытащил кисет с табаком и, смакуя разварившуюся сохатину, – как и следует поступать в подобных случаях – стал хвалить гостеприимных хозяев:
– Карашо, отнако, живёте. Мясо ширное, зверь кусный, витно топрые охотники. Эко! Какие сухари кусные! Лепёшки печёте? Молотцы, отнако!
Мужики, улыбаясь эвенку в свою очередь, пыхтели трубочками, крякали и блаженно вдыхали табак:
– Ох, и крепок зараза. Давненько мы такого не пробовали. Уж неделю как мох курим. Фильку в посёлок отправили, за продуктами. Так он, зараза, уже десять дней как по тайге шастает. Наверное, бражку пьёт. Или с девками хороводится. А про нас забыл, чёрт кудлатый.
– Эко! – удивился Загбой. – Филька чёрт! Кто такой? Пашто так толго по тайга ходи? Тарогу запыл? Как так, тарогу теряй? Сапсем без глаз.
Тот, кто был старшим, Егор, стал неторопливо разъяснять, что Филька, это не совсем чёрт, а брат. И вообще все они из одной семьи, четыре брата – Егор, Григорий, Иван и Филипп. Живут здесь с весны. А Фильку с двумя лошадями вот уже второй раз за лето отправляют за продуктами. Первый посёлок русских отсюда – четыре дневных перехода. Идти надо звериной тропой на северо-восток, через два хребта.
– Эко! – воскликнул Загбой. – А у меня Тима сопсем без каловы, не туда ходи. Вниз по реке ехал.
– Это не беда. Там тоже люди живут. Посёлки есть. Но ход намного хуже. Река зажата хребтами – щёки, пороги. Придётся перелазить через горы. Но если всё нормально будет, то в один конец семь дней пути, – объяснил Гришка. – Только вот торопиться надо ему. Скоро большие снега пойдут. Перевалы завалит – не пробьётся назад.
– На олене проедет, отнако. На коне – нет. У оленя копыто пальсой, по снегу карашо ходи. А конь – плохо. Конь, как сохатый, снег тони, – задумчиво проговорил эвенк, откусывая от грудинки разварившиеся хрящики.
– А кто же такой Тима, что ты о нём так беспокоишься? – поинтересовался Егор. – Что же это он, сам поехал, а вас здесь оставил?
– Тима купес. Пуснину торгуй. Сополь, белка, вытра, колонок, песец. Мно-о-о-ого пуснина. В потках, на лапазе лежи.
При этих словах братья переглянулись, в глазах сверкнули искорки живого интереса. По всей вероятности, подобная информация произвела на них сильное впечатление, потому что все вдруг заговорили разом, перебивая друг друга:
– Зачем же это вы так далеко везли пушнину? Почему Тима твой не продал её там, на севере?
– А почему с вами нет приказчиков?
– Это что получается, вы товар везли только втроём, без охраны?
– Засем охрана? Кто в тайге пуснину заберёт? – удивился Загбой. – В тайге чужое брать нелься! Плохо так, прать чужое. У нас никто не ворует.