На этот раз японцы положили пристрелочный снаря почти точно. Водяной гейзер вырос из-под самого борта "Варяга" и, подрезанный ветром, обрушился н комендоров третьего орудия. Алёшка Козинцев вытер бескозыркой солёные капли с лица.
- Все целы? Ну, братцы, со вторым вас крещением. Жаль только, на том свете не зачтётся. Поп-то японский!
На левом плутонге не удержались, грохнули. Они ещё смеялись!
На мачте "Нанивы" затрепетали сигнальные флаги. Крейсер сообщал остальным судам расстояние до русских. Матросы оборвали смех. Козинцев припал к opудию, крикнул срывающимся голосом:
- Сейчас вдарят!
Залп главного калибра японской эскадры разодрал сдавленный небом и морем воздух. Часы показывал 11 часов 45 минут.
В боевой рубке спокойно. С первыми выстрелами всю суету как волной смыло: осталась трезвость мысли и холодная злость, без которой ни один бой не выиграть.
Руднев привычно одёрнул мундир. Тяжёлые эполеты в жёлтом мерцании ламп отливали золотым шитьём, стойка воротника подпирала шею. Золотые ножны кортика колотились о бедро. На груди звенела колодка с орденами. Так повелось испокон. В лучшем - на парад и на смерть.
- Японцы начали, Всеволод Фёдорович.
- Вижу. Проследите, чтобы о всех попаданиях в "Варяг" сообщали в рубку незамедлительно. Это крайне важно.
Второй снаряд упал совсем рядом, подняв фонтан воды. В прорезь рубки - не ослышались ли? - залетел смех.
- Весело помирать собрались наши матросы.
Руднев не согласился,
- Почему помирать? Драться.
- Не пора ли и нам начинать пристрелку?
- Пора. - Руднев снял фуражку, оголив высокий, исчерченный морщинами лоб. Перекрестился. - Ну, с богом. Поднять боевые флаги!
Маленькие комочки быстро заскользили по фалам и вдруг развернулись, забились в мускулистом подхвате ветра. На "Корейце" продублировали, и вот уже корабли взывали: "К бою!"
- Эй, на дальномере! Давай дистанцию.
На раскачивающемся марсе - как в вороньём гнезде - дальномерщик Михеев вдавил глаз в присоску оптики. От волнения изображение двоилось, тело на пронизывающем ветру пробивал пот. Успевай только поворачиваться.
В паутине делений путались вентиляционные трубы "Асамы", жадно всасывающие широкими раструбами воздух. Влупить бы им под основание, чтоб задохнулись топки!
- До головного - сорок четыре кабельтовых! - крикнул мичман Ничволодов.
В боевой рубке помедлили - японские снаряды уже кучно ложились вокруг "Варяга". Потом последовала команда: "Огонь!"
Рука комендора Алёшки Козинцева, подчиняясь резкому выкрику плутонгового командира, послушно закрутила маховик вертикальной наводки. Хобот шестидюймовки пополз вниз, укорачивая тень на палубе. Рядом чавкнул затвор, заглатывая снаряд с красным - бронебойным - околышком. Теперь только бы не забыть, раззявить рот пошире и покрепче ладонями сдавить уши.
- Огонь!
Отдача, хотя и смягчённая откатником, встряхнула орудие.
- Недолёт! - выругался мичман Губонин. - Ах, Графинюшка, попадись мне. Здесь же все 45 кабельтовых!
Алёшка, морщась как от зубной боли, крутанул маховик на два оборота. Промах переживал почти физически, будто сам недобросил двухпудовый снаряд.
- Сейчас-сейчас, - шептал матрос, подгоняя вертикальную наводку под дистанцию. - Готово!
Заряжающий бросил новый снаряд в казённик. Стук запоров замка. Рот - шире. Лицо отвернуть от панели. - Огонь!
На "Асаме" полетела вниз вентиляционная труба.
- Молодцы, ребята! В самую рожу адмиралу Уриу заехали! - крикнул Козинцев.
- Ура-а-а!
Японский снаряд подловил всех в этом радостном крике. Разметал в щепки катер, щедро сыпанул осколками. Алёшка вмялся затылком в станину, выворачивая руку - пальцы точно примёрзли к механизму наводки, - стал оседать на палубу. Боль от вывернутой руки и привела в сознание. Рванул на вороте тельняшку. Шатаясь, поднялся. Из дыма вывалился мичман Губонин. Лицо известковое, прижатая к колену ладонь мяла складку брюк - меж пальцев бежала кровь. Выдавил:
- Есть кто живой? Отзовись! - И, не дождавшись ответа, повалился со стоном.
- Санитара! - Алексею казалось, что он надрывался в пронзительном крике, но из разъеденного угаром и ядовитыми газами горла вырывался бессвязный хрип.
Прибежали санитары. Мичману сунули под нос склянку с нашатырём. Он пришёл в себя, сгоряча сплюнул:
- Да что ты меня как институтскую барышню! - Но сам носом, как в рюмку, - в склянку и вдыхал, вдыхал, до одурения.
- Ваше благородие, вам надо в лазарет, на перевязку, - сказал санитар, распарывая брючину на раненой ноге. - Сейчас носильщики подойдут.
- Перевязывай здесь! Козинцев, орудие цело?
Алёшка потянул рукоять затвора.
- Заело.
- Давай вместе!
Губонин оттолкнул носильщиков, поднялся - откуда только силы взялись! Навалились. От нечеловеческого напряжения уплывало сознание.
- Давай!
Замок, клацнув вывернутыми запорами, открылся. Обессиленный Губонин лёг животом на палубу. Прямо в лужи крови. И, подняв голову, стал командовать:
- Козинцев, на место! Только бы не разорвало! Огонь!..
Тридцатимильный фарватер Чемульпо - узкий и извилистый. Справа - прибрежные мели, слева - гряда подводных камней. Адмирал Уриу, выбрав это место для встречи с русским крейсером, рассчитал точно. "Варягу" не сманеврировать, не увернуться от настильного залпа. Спасение в одном - в скорости. Только вперёд, только в прорыв!
Стрелка машинного телеграфа мелко вздрагивала на секторе "Самый полный". В стальных внутренностях корабля надрывались чёрные, как тропическая ночь, кочегары. Боя они не видели. Они вообще ничего не видели, кроме облитого водой угля на совке лопаты и огнедышащих, прожорливых пастей топок.
- Как бы "Кореец" не отстал, Всеволод Фёдорович! - обеспокоился Беренс.
- Запросите, как у них там? - приказал Руднев. Через несколько минут доложили:
- В "Корейца" попаданий нет. Но, кажется, они на пределе. Машины у них ни к чёрту.
- Беляев ни за что в этом не сознаётся. Он и так считает, что связывает нас по рукам и ногам. Как прорвёмся, придётся сбавить ход.
Японцы пристрелялись. Были попадания в борт, орудийную палубу. Шестидюймовый снаряд разорвался на марсе. Михеев чудом спасся: осколки до неузнаваемости искрошили его товарищей. Его же долю принял на себя дальномер. Когда Михеев очнулся, первое, что увидел, покорёженную трубу с разбитыми чечевицами-линзами.
- Братцы, где вы, братцы? - не веря ни в своё спасение, ни в гибель товарищей, звал матрос. - Отзовитесь, братцы!
Молчание. Михеев, натыкаясь на исковерканное, вырванное из гнезда железо, на ещё тёплые осколки с режущими краями, пополз по накренившейся площадке. Вдруг ладонь ткнулась во что-то липкое, мягкое. Холодея, посмотрел вниз: то была оторванная почти по локоть рука. И на пальце этой оторванной руки поблёскивало тяжёлое платиновое кольцо. Больше ничего, ровным счётом ничего от Графинюшки не осталось.
С уничтожением дальномерной станции номер два "Варяг" словно на один глаз ослеп. Теперь вся надежда была на дальномерщиков первой станции. Им бы не подкачать - бой вступал в решающую фазу, когда корабли противников сходились до минимума.
Один за другим умолкали орудия левого борта. Японские снаряды фугасного действия наносили страшные опустошения. Пожарные партии с трудом справлялись с бушевавшим огнём.
- Большие потери среди комендоров и прислуги. Есть даже раненые… щепками от разбитых вельботов! - доложил старший офицер Степанов. Он только что вернулся с палубы и теперь никак не мог унять учащённое дыхание. - Но какова крепость духа, Всеволод Фёдорович! Выше всяких похвал. Раненые отказываются покидать орудия.
- В мужестве матросов не сомневался, - ответил Руднев и болезненно поморщился. Сколько раз он говорил, что в современной войне прислугу надо прятать под броневые колпаки или хотя бы за щиты. Но в морском штабе многие мыслили ещё категориями парусного флота.
- На подачу патронов встали люди из пожарных партий, - продолжал докладывать Степанов.
- Но кто будет тушить пожары?
- Матросы их сами отрядили. Сказали - справятся, а у прислуги и так много выбитых. Я разрешил.
Руднев впервые за время боя позволил себе отвлечься. Он оторвал взгляд от смотровой щели, промокнул платком вспотевший лоб и виски. Под кожей мелко пульсировала жилка. Не от усталости - её ещё не было, - от возмущения. Вспомнил вдруг, что этих матросов его предшественник, первый командир "Варяга" Бэр, смел называть быдлом! Гнусность, какая гнусность!
- Сергей Васильевич! - Руднев обернулся к старшему артиллеристу лейтенанту Зарубаеву. - Передайте комендорам. Я прошу, слышите, прошу усилить огонь…
Его оборвали - один за другим - два выкрика.
- Орудие номер три! Попадание!
- Сбит грот-марс, повреждён левый мостик! Дальномерная станция номер один разбита!
Теперь центральный артиллерийский пост ослеп на оба глаза. На орудиях оптических прицелов не было. Каждый наводчик целился по старинке - прищуриваясь. И попадали!
Санитар Мишка Ушаков скатился по переплетению трапов в самую преисподнюю - к топкам. Принюхался: если у них было попадание, то должно быть полно газов. Но нет, ничего. Видно, все уже всосало в сетки вытяжной вентиляции. Тогда можно и оглядеться.
Спины "духов" - кочегаров матово отсвечивали потом, на чёрных лицах блестели глаза.
- Эй, братцы, кто тут раненый?