Юрий Рожицын - СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ стр 29.

Шрифт
Фон

- Кашку слопал, чашку об пол! - бесшабашно рассмеялся Груздев и предложил: - Пора в путь-дорогу. Кончилась наша привольная жизнь!

От развилки свернули по правой дороге. Костя тащился с портфелем, надоевшим ему пуще горькой редьки. Сергей через левое плечо перекинул лямку рюкзака, а правой рукой придерживал автомат под полой плаща. Женевьева несла чемодан. Шоссейка серпантином выкручивалась из горы и пролегала между крутыми глинистыми откосами, поросшими молодыми сосенками.

Небо затянуло не то дымом, не то дождевыми тучами, вокруг помрачнело, снизу тянуло студеным ветерком, а какое от него в плащах спасение? Ремень автомата перекрутился, натирает шею. Сергей остановился, расстегнул пуговицы, расправил кожаную полоску, а холод пролез под мундир и дрожью пробежал по потному телу. И Косте туго приходится. Дает знать о себе рана, потому и портфель несет одной рукой, другой и не берется. Тяжесть болью отдает в предплечье. Попытался переложить его на плечо, но мешает шмайссер.

- Перевесь автомат, - посоветовал Сергей, - сподручней будет.

- Потом не сдерну, рука одеревенеет.

- Давай обменяемся. Я портфель возьму, ты - вещмешок. Он полегче.

- Тебе стрелять, а после золота и не прицелишься толком.

Груздев признал Костину правоту и молча зашагал по круто извивающейся дороге… Отвыкли пешком ходить, как баре на машинах раскатывали. Женевьева и то идет ровней и спорей, обгоняет, поджидает. Боится далеко отрываться, поближе держится. Чему-то улыбается. Красивые у нее зубы, мелкие, ровные, как у соболя. Толмачит, не поймешь, и все на бога надеется, с докукой к нему лезет. Вон и Бахов, в годах мужик, а все, как старая бабка, перед иконами вертится. Один на

один с богом калякает. Бог-то бог, да сам не будь плох! Чалдоны испокон века в неверующих ходят, сами грешат, сами себе и грехи отпускают. Забылся, в такт шагам запел:

- В лесу, говорят,

В бору, говорят,

Растет, говорят,

Сосеночка...

- Очумел! - одернул его Костя. - Вроде, мотор гудит... Машина появилась внезапно, выскочив из серпантинового закругления. Узкими полосками света сверкнули закрашенные фары, взвизгнули тормоза, и мальчишеский срывающийся голос выкрикнул из кабины:

- Ахтунг! Партизанен! - и кто-то залился звонким смехом. - Ха-ха-ха. Почему пешком, куда идете, камрады!

Костя невольно улыбнулся. Подошел к пикапу и разглядел подростков в военной форме. Двое на переднем сидении, остальные позади.

- Чего панику поднимаешь? - сердито сказал Лисовский. - Полоснули бы из автоматов, и конец шуткам!

- С фронта! - живо отозвался шутник и повернулся к своим друзьям: - Камрады, подвезем фронтовиков?

- Нашу машину американский штурмовик сжёг, - на всякий случай пояснил Костя. - Сами еле спаслись.

- 0-о, - протянул немец и заметил Женевьеву. - О-о, фройляйн!.. Садитесь на мое место, а мы, камрады, к старым воякам переберемся. Далеко путь держите?

- Гостиницу нужно найти, негде переночевать.

- В городе гостиницы забиты, да и многие разбомблены. Поедемте к "Старому Клену". И мы там горло промочим. Думали, сегодняшнему налету конца не будет. Утром насчитывали зенитчики полный комплект, а к вечеру одна пушка осталась. Хорошие вояки погибли! Капитан и дал нам увольнительную до утра... Вилли, быстрей веди машину, с тобой сидит самая красивая девушка Германии!

Парнишка и минуты не посидит спокойно. Вертится, разглядывая невольных попутчиков, выглядывает в оконца, потом достал губную гармонику и, чудом сохраняя равновесие на крутых поворотах, заиграл. Костя онемел, решив, что их разоблачили, Сергей схватился за пистолет, а немец нимало не подозревая о тревоге соседей, выводил душевную и проникновенную мелодию "Синего платочка". Парни успокоились, и в звуках гармоники им почудился голос Клавдии Шульженко:

- Строчит пулеметчик

За синий платочек,

Что был на плечах дорогих!..

Им с трудом удалось устроиться в деревенской гостинице. Крикливо шумел и грозил хозяину военно-полевым судом зенитчик, сочувствующий фронтовым камрадам, не помогли боевые кресты, словно случайно выставленные напоказ, не произвели заметного впечатления эсэсовские молнии в петлицах. Пожилой немец, поскрипывая протезом ноги, угрюмо твердил:

- Господа, все занято. После бомбежек горожане хлынули в деревню, птицу из курятников выжили. У меня в доме яблоку негде упасть. Ничем не могу помочь, господа!

Костя отчаялся, исчерпав все мыслимые и немыслимые аргументы, замолчал, и тогда к хозяину пододвинулся Сергей. Распахнул плащ, и немец в лице переменился, заметив автомат, кобуру с пистолетом и ручку диковинного ножа, торчащую из ножен. А Груздев из внутреннего кармана достал сигары и одну предложил инвалиду. У того голодной тоской полыхнули загоревшиеся глаза. С наслаждением понюхал, смачно откусил кончик, закурил, глубоко затянулся и закашлялся. Отдышался, уважительно заметил:

- Хороший табак. Настоящий! - и деловито спросил: - Сколько вас?

- Двое и фройляйн, наша сестра, - торопливо ответил Костя.

- А эти крикуны?

- Они сюда выпить приехали.

Сергей вытащил банкноту в пятьдесят рейхсмарок и положил перед хозяином. Тот аккуратно ее развернул, осмотрел с обеих сторон и, бережно разгладив, положил в ящик конторки.

- Ради фронтовиков! - заверил он. - А сигара хороша, настоящая "гаванна"... Я вас помещу в спальне дочери. Пойду распоряжусь, а господа офицеры распишутся в книге для приезжих... Советую вам выпить по кружечке дунклеса.

Они присели за столик неподалеку от камина, в котором дымили обугленные сырые поленья. Сергей с любопытством разглядывал чучела птиц на стенах кабачка, кабаньи морды, оленьи головы с ветвистыми рогами. Подошла девушка в белом передничке с вышивкой, в кокетливом чепчике и поставила три высоких кружки с темным пивом, тарелочки с моченым горохом.

Груздев заметил, что немцы берут горох руками и сам потянулся к тарелке. Разжевал, понравилось. Поднес кружку к губам, сделал большой глоток и тихонько сообщил Косте:

- Горох-то соленый, как раз к пиву.

В углу за сдвинутыми столиками пировала компания юнцов в военной форме. Среди них Костя заметил знакомых зенитчиков. Тот шутник, что устроил парней и девушку в пикап, сидел в расстегнутом мундире с красными петлицами и ефрейторской нашивкой на рукаве. Он встретился с Лисовским взглядом и вскочил с кружкой:

- Прозит, унтерштурмфюрер!

Выпил пиво и под аккомпанемент губной гармоники затянул залихватскую песню, его приятели дружно подхватили припев:

- А мы разделались с дьяволом

И выкурили чертей -

Один лейтенант

И трое парней!..

Лисовский поднялся, подошел к зенитчикам и что-то сказал вскочившему из-за стола ефрейтору. Когда вернулся, Сергей недовольно буркнул:

- Што за секреты у тебя с фрицененком завелись?

- Они собираются тут переночевать. Я сказал, чтоб утром нас к станции подбросили.

Хозяин, поскрипывая на каждом шагу протезом, повел усталых постояльцев на второй этаж. А вслед им неслась жесткая песня:

- Спешите к нам, и вместе сеять будем,

В глазах у нас голодная тоска,

Мы земли новые, да, новые добудем...

Дождливым утром под окном громко затарахтел мотоцикл. Сергей вскинулся с постели на полу, на которой спал с Костей, и с пистолетом к окну. Спросонья померещилась автоматная очередь. Людей сквозь серый полумрак не разглядел, но расслышал их голоса.

- Ефрейтор, видать в дорогу собрался, - спохватился Костя. - Побегу, а то могли забыть с похмелья вечерний разговор.

- Поторопись,

- Поднимай Женевьеву, пусть скорее одевается, - и Лисовский вышел из комнаты.

- Женя... Женька, - склонился Сергей над кроватью, - кончай ночевать, пора на хауз двигать.

Золотистые волосы разметались по подушке, под глазами темные полукружия. Разомкнулись веки, и на Груздева устремились зеленоватые с желтоватыми искорками зрачки. Сперва смотрели недоуменно, испуганно, потом потеплели, замерцали, на губах прорезалась ласковая улыбка.

- Серж! Мон ами! Бонжур!

Сергей беспомощно оглянулся, забыв, что Костя ушел. Хоть бы на немецкий перешла, десятка два слов он понимает. Таращишься на нее как баран на новые ворота, а сам ни в зуб ногой.

- Шнель, шнель, Женька! - торопил он и жестами показал, чтоб быстрее натягивала платье.

Его неуклюжая мимика развеселила девушку, и она по-немецки потребовала:

- Отвернись, я оденусь.

Он недоуменно смотрел на француженку, гармошкой собрав кожу на лбу, пытаясь по движению губ разгадать смысл произнесенных слов.

Женевьева спрыгнула с кровати и повернула парня лицом к окну.

Сергей чуть не до слез покраснел, досадуя, что сам не догадался отвернуться. Вылупил шары и уставился, будто девку проглотить собрался! Сестер сроду не имел, откуда знать, как в подобной обстановке вести себя с девушками, да еще такими сумасбродными, как Женька. Даже не знаешь, на какой козе к ней подъехать... Копается в чемодане, шуршит тряпками, выбирает наряд. Стосковалась, поди, по обновам, старается забыть грубую мешковину. Гертруда попроще, без затей, хотя тоже любит принарядиться...

Он благоразумно не оглядывался, пока Женевьева не тронула за плечо. Обернулся, и в глазах запестрело от ярких цветов на шелковом платье. Девушка закружилась вокруг него в плавном танце.

- Готовы?! - шумно ворвался в комнату Костя. - Тьфу! Пришлось рассказать, как храбро дрались мы в танковых атаках, как мужественно драпали... О, как вы хороши сегодня, Женевьева!..

- Мерси, Костья!

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке