2
В начале лета 1944 года большинство повстанцев окончательно убедились, что второго пришествия Советов избежать не удастся, и стали собираться за рубеж. Андрей Клименко, перед глазами которого еженощно вставали картины голодомора, как мог, агитировал Наталью идти с ним, но та не соглашалась: в бою за мост ее отец – Петр Михайлович – получил тяжелое ранение в грудь и теперь лежал в полуразрушенном артобстрелом бараке, периодически харкая кровью. Лечивший воинов УПА старый еврей Хаим прописал ему жесточайший постельный режим и даже выделил из своих запасов бутылку чистейшего медицинского спирта, на основе которого Наташа постоянно готовила травяную настойку и компрессы.
В такой ситуации об ее уходе не могло быть и речи.
Андрей ждал-ждал, ждал-ждал, но в итоге не выдержал, разругался с любимой, плюнул на все и 1 июля ушел на запад со всей семьей своего дяди. Как раз вовремя – 6-го советские войска овладели Ковелем!
А 30 июня, неподалеку от лесной базы состоялся его последний разговор с братом.
– Слава Украине! – привычно поздоровался Андрей, заметив в темноте приближающуюся знакомую фигуру.
– Добрый вечер!
– Надо отвечать: "Героям слава!"
– Эх, Андрейчик, Андрейчик… Помнишь, как называла тебя мама?
– Ну!
– Оставь при себе тупые лозунги. За годы войны они мне уже вот где, – Алексей красноречиво провел ладонью по горлу. – В последний раз прошу: не уходи! Ты у меня единственный родной человек на всей земле…
– Думаешь, если я останусь, мы будем вместе?
– А то как же?! Уедем на родину, найдем себе жен, они нарожают нам детишек.
– Никто мне, кроме Натахи, не нужен!
– Вот и хорошо. Заберем с собой ее, Петра Михайловича… Будем жить счастливо и долго!
– Как бы не так! Слыхал, что в освобожденных селах творится?
– Нет.
– Всех, кто принимал участие в партизанке, отправляют либо на Колыму, либо в штрафбат!
– Да откуда же они знают, кто принимал, а кто нет?
– Наших людей хлебом не корми – дай заложить соседа… Говорят, возле некоторых особых отделов – очереди стоят!
– Не верю!
– Наивный ты, Леха… Советская контрразведка – лучшая в мире. У нее в каждом селе агентов – целый вагон. Жиды, коммуняки… Как только сюда придут краснопузые, меня сразу загребут. И – в пекло, до первой крови, ибо в Сибирь я не поеду – больно крепко батькивщину люблю! Тебе, кстати, советую уйти с нами. Сам знаешь, Советы окруженцев не жалуют.
– Ничего, прорвемся!.. Ладно, давай обнимемся на останок. Кто знает, свидимся ли еще?
– Свидимся, конечно!
3
Сразу после освобождения Волыни раненый Березин в сопровождении дочери добровольно явился в штаб 1-го Белорусского фронта, который расположился в селе Радошин.
– Я капитан Березин. Начштаба полка.
– Знаем, – полистав какие-то списки, ехидно оскалил зубы немолодой особист кавказской внешности. – Только не капитан, а старший лейтенант. И не начальник штаба, а командир штрафной роты.
– Есть! – козырнул Петр Михайлович.
– Благодари старшего майора Никитина, если бы не он – тебя просто шлепнули.
– Спасибо… – растерянно пробормотал Петр Михайлович, которому названная фамилия ни о чем не говорила.
Заметив удивление на его лице, особист продолжил:
– Он лично сообщил в штаб, что ты работал на отряд особого назначения, хотя мог и не делать этого.
– Дай боже, ему крепкого здоровья!
– Что? Что ты сказал? Какой "боже"? Партию благодари и советское правительство. Понял?
– Так точно! – вытянулся Березин.
4
Лейтенант Клименко рвался на фронт, а его не отпускали.
– Ты останешься на Волыни, – сказал Василий Сафронович. – Будем вместе ликвидировать остатки бандеровских банд.
– Почему именно я?
– Лучше тебя здешние леса никто не знает.
– Но…
– Приказы не обсуждают, а выполняют!
– Слушаюсь, батьку!
– И еще… Что за двойник у тебя объявился?
– О чем вы?
– На, почитай…
Алексей взял в руки листок с машинописным текстом, в конце которого краем глаза заметил чью-то размашистую подпись, сразу показавшуюся знакомой.
"Лейтенант Клименко близко контактировал с членами националистических банд Лениным, Берией, Ворошиловым. Один из бандитов по кличке Чкалов был на него похож как две капли воды".
– Сказать ничего не хочешь?
– Нет.
– Читай дальше!
– "30 июня сего года Клименко в очередной раз встречался с Чкаловым и называл его братом".
– Василий Сафронович, вы же знаете, украинцы всегда называют друг друга если не братом, то другом!
– Значит, не хочешь добровольно? Тогда ознакомься вот с этим, – Никитин пододвинул к нему еще одну бумагу. – Сестрица твоя нашлась – Нина.
– Если можно – прочтите сами, батьку, – смахнул со лба пот лейтенант.
– Хорошо, прочту… "В нашей семье было шестеро детей. Младшие Варя и Марийка остались в деревне с родителями, об их судьбе мне ничего не известно. Федор работал на заводе. В 1941 году его призвали в армию. Погиб при обороне Ленинграда… Андрей и Алексей во время голода куда-то пропали. Ходили слухи, что отец отправил их к тетке на Западную Украину…" Представляешь, что было бы, если б эти документы попали к кому-нибудь другому?
– Представляю…
– И еще! Это архивная справка. Твоя мама до замужества носила фамилию Радчук, точно такую, как ее сестра Анна, ставшая впоследствии Павелко.
– Простите, Василий Сафронович…
– Ладно… Куда братец девался?
– Ушел на запад.
– Вот дурак. Наше правительство готовит амнистию всем, у кого руки не запятнаны кровью.
– Я говорил ему то же самое. А он – ни в какую!
– Что, идейный?
– Да! Дядя Коля всегда придерживался националистических взглядов. Вот Андрюша и поддался.
– Жаль. Их связи нам бы очень пригодились. Сейчас.
– Я всех его знакомых знаю.
– И тех, кто остался, тоже?
– Так точно.
– Бери ручку, пиши.
– Что писать, батьку?
– Все что знаешь: имена, фамилии, клички.
5
Накануне Победы, с интервалом в несколько дней, в деревне случилось три знаменательных события. Во-первых, вернулась домой Анна Павелко. Оказалось, в Польше отряд "ленинцев" угодил в засаду, устроенную бойцами Армии Крайовой. Николай Степанович погиб. Дети пошли дальше (иначе б их всех просто истребили!), а она добровольно осталась у тела любимого супруга, попала в плен, прошла через пытки и унижения, но в конце концов была освобождена обычно лишенными сантиментов врагами, пораженными ее мужеством и преданностью.
О своих злоключениях Анна не рассказывала ничего – поляки вырезали ей язык.
Во-вторых, пришел с фронта Петр Михайлович. Без ноги. Ее он лишился на Карельском перешейке, куда товарным поездом отправили сотни волынских новобранцев. После первого боя уцелело только двадцать из них. Восемь, в том числе и Березин, навсегда остались инвалидами…
В-третьих, Наталья родила сына. Андрея Андреевича. Но его отец об этом даже не догадывался!
Глава 4
Независимость
1
Пожилой седовласый человек в форме полковника Советской Армии в сопровождении двух взрослых, внешне похожих на него самого мужчин – одного военного, другого штатского, приехал в деревню из областного центра и, оставив "Волгу" у сельсовета, немедля направился со своими спутниками на кладбище. Положил цветы к памятнику с пожелтевшей фотографией, под которой было написано "Павелко Анна Васильевна 1.01.1900-7.11.1969", и, присев на лавочку, затянулся сигаретой.
– Нельзя тебе, батя! – укоризненно бросил человек в строгом гражданском костюме. – Всю жизнь не курил, а на старости лет – разбаловался…
– Не серчай… Сегодня ровно двадцать два года со дня ее смерти, – отмахнулся тот, указывая на могилку.
– Да… Родилась на Новый год, а умерла в годовщину революции, – грустно улыбнулся второй сопровождающий в генеральской форме. – Не жизнь, а сплошной праздник! Давай, батя, помянем ее, по маленькой…
– Присядь, Андрюша! Дело есть! Серьезное! Эй, Леша, иди сюда, что ты там ищешь?
– Могилку деда.
– Да вон… Правее… Пирамидка со звездой. Эх, Петр Михалыч, Петр Михалыч… Хороший человек. Был. Мы с ним всю жизнь бок о бок. Не как зять с тестем, а как два лучших боевых друга. Баба Аня померла, и его за собой сразу потянула… Вот и меня мамка к себе кличет. Ничего, скоро встретимся, родная…
– Отставить хандру, товарищ полковник! – полу шутливо-полусерьезно приказал генерал. – Завтра Алексей устроит тебя в свою депутатскую больницу. Полежишь немного, отдохнешь, наберешься сил…
– Все, дети, кажись, отбегал я свое! Похороните рядом с матерью в мундире с наградами… Деньги сами знаете где.
– А ну, выбрось эту гадость немедленно! – гражданский подошел к старику и, выдернув из его рук дотлевающий окурок, выбросил в кучу желтых листьев. – Крепись! И ничего с тобой не случится. До самой смерти, – так ты, кажется, любил шутить в былые годы?
– Так то в былые… Теперь не до шуток. С тех пор, как почувствовал леденящий холод…
– Какой холод? Чей?
– Старухи с косой… Ладно… Присядьте оба рядом. Ну, кому сказал! Ты, Алексей Алексеич, и ты, Андрей Андреич…
– Алексеич… Смотри дед, заговариваться начинаешь!
– Никак нет, товарищ генерал… Не мой ты сын. А моего брата-близнеца.