– Мурена, ты возьмешь одну из резервных когорт и отправишься к Пирейским воротам, знаешь, где это?
– Знаю, там скала закрывает дрогу в город.
– Я устроил так, что сказала пропустит тебя в город. Ты атакуешь Акрополь. Не смотри на меня так, я готовился к сегодняшнему сражению и приберегал кое-какие возможности на черный час. Иди, тебе покажут дорогу.
– Я знаю дорогу.
– Тем более не медли.
– А мой легион.
– Твой легион – это теперь мое дело.
Выйдя на возвышенное место, Сулла осмотрел картину, сложившуюся на поле к этому моменту. Она не радовала глаз. Легионы потеряли стройность, то там, то здесь были видны вмятины в шеренгах, несколько манипулов на левом фланге откололось и теперь стояло в безнадежном каре, окруженном густой, разъяренной толпой понтийцев. К ним безуспешно пробивался кавалерийский клин, увязая в толще варварской армии.
Враг, насколько можно было судить, действовал без всякого плана, напоминая своими порывами скорее неразумную стихию, чем работу стройного полководческого замысла. Нанеся удар и потеснив римскую когорту, понтийцы не развивали успех, но неслись по касательной к какой-то новой цели, скапливались там, где было не нужно, оголяли проходы в своей толще, и будь у проконсула побольше сил, он бы немедленно вклинился туда.
Но при всей этой нелепой, нестройной тактике, они одолевали просто в силу количества людей. Они раздавливали римские построения, ложась под римские мечи сотнями, не причиняя особого ущерба, но когда когорты разломятся, откроют фланги, тогда все превратится в один кровавый, крутящийся хаос, и из него уже невозможно будет выловить победу.
– Там! – крикнул Лукулл.
И он был прав, угроза возникла как раз в середине римского построения, как раз на стыке двух легионов. Медленно отходя, грамотно огрызаясь, раня, увеча много нападавших, римские шеренги наткнулись спиной на каменистый не очень-то и высокий выступ, но достаточный, чтобы пришлось разорвать строй. В этот момент понтийцы навалились как-то особенно рьяно, и отошедшие еще шагов на двадцать легионеры уже не смогли снова встать плечом к плечу.
Строй начал разваливаться. Разлом становился все шире. Архелай, очевидно тоже следивший за ходом битвы, сразу же послал туда очередную толпу для подкрепления. Туда можно было гнать людей вооруженных чем попало, главным оружием становились просто человеческие тела.
– Лукулл, – сказал проконсул и молча показал в сторону последней стоящей в тревожном резерве когорты. Всем все было понятно. Если этот пролом не заткнуть, то мысли о победе можно оставить.
Луций Лициний Лукулл действовал с быстротой, поражающей воображение. Уже спустя какие-то мгновения, резервная когорта быстрым шагом, переходящим в легкий бег, направлялась к проблемному участку.
Но Суллу это не успокоило. Он уже различил в построении своей армии еще несколько слабых мест. И теперь было только вопросом времени, когда понадобятся новые резервные когорты, чтобы спасать положение. Даже если Мурене повезет и он ворвется в город, на положении дел здесь, у Длинных стен, это скажется слишком поздно. Архелай пошлет туда тысячу человек или две, недостатка в людях у него нет, и, разумеется, скроет даже от своих приближенных, что римляне рвутся к Акрополю.
Да, людей у него слишком много. Серая волна продолжала переливаться через стену, вливая все новые и новые силы в напирающую на римские порядки армию. Букцины римских легионов тонули в разноголосом, похожем на громадный кошачий концерт визге понтийских рогов. Каждое племя подбадривало себя на свой лад, команды отдавались самыми различными способами. Это могло сойти с рук только наступающей армии. Прямолинейно наступающей. Эту массу невозможно перестроить, ею невозможно управлять. Малейшее препятствие на пути ее тупого напора, любое сомнение в правильности того, что они делают, сведет с ума этот человеческий вихрь и его многочисленность станет его слабостью.
Но только вот что сделать, чтобы они содронулись?!
Сулла обратил лицо к низкому мартовскому небу. Юпитер-громовержец, где твоя молния?! Или ты умеешь разговаривать только на языке бараньей печени!
И тут у Счастливого мелькнула мысль. Он стоял на возвышении между двумя аттическими кипарисами как раз напротив того места, где лежала, испуская дымы и стоны, как рухнувший мифологический гигант, подкопанная гелепола.
Подкоп.
Понтийцы добились своего, они обрушили башню, и здесь наверняка есть подземный лаз под стеной.
Какая-нибудь сотня солдат, один манипул, дала бы сейчас возможность интересной, очень действенной манипуляции.
Где его взять? Беглого взгляда было ясно, что стоит снять из сопротивляющегося, изогнутого как в муке пехотного построения даже одну сотню воинов, фронт разломится, рассыплется на части.
Взгляд Суллы заметался, как взгляд человека, на которого нападает шайка разбойников, мечется в поисках какого-нибудь оружия, хотя бы камня. И краем глаза он заметил колонну людей, огибающих лагерные укрепления, по направлению от поля битвы.
– Что это? – спросил он у ординарца, и заметил, что рядом с ним никого нет. Он дернул повод и поскакал вслед за этой колонной. Еще не приблизившись к ним вплотную, он понял – это когорта из легиона Гальбы, легионеры, разжалованные в строители.
– Где ваше оружие?
– В лагерном арсенале, – ответил кто-то из трибунов.
Они были перепачканы в земле, одеты в тряпье, лица мрачные и неприветливые. Еще бы.
– Вам придется вернуться.
– Куда?
– Туда же, откуда вы только что ушли.
– Мы были в норе под башней, там нечего больше делать, – ответил тот же трибун.
– Как тебя зовут?
– Луций Тибурн.
И Сулла объяснил разжалованному офицеру, что нужно делать для того, чтобы он и его воины вернули себе честное имя.
Когда вооруженные мечами и яростью легионеры-землекопы врывались в проем под стеной, звуки римских труб были окончательно задавлены морем варварских трубных воплей. В проеме римлянам встретились всего лишь несколько строителей и с десяток воинов, оставленных кем-то для непонятных целей. Они даже не попытались сопротивляться, и через минуту четыре сотни римлян во главе с Тибурном вырвались из подкопа с той стороны и вонзились раскаленным жалом в бок понтийского войска в самом ответственном месте – там, где осуществлялась переплава подкреплений через канал между двумя стенами и доставка их на место сражения.
Неожиданность этого явления была столь велика, что эффект превзошел даже самые смелые ожидания проконсула. Готовящиеся побеждать практически утрачивают способность биться. Толпа вифинских пехотинцев, готовившихся перебраться через стену уже только для того, чтобы грабить лагерь разгромленной римской армии, вдруг получили сильнейший удар в спину и левый фланг.
Они просто бросились врассыпную.
Рога их тысячника издали жалобный вопль горного козла, заблудившегося в зимнем горном лесу. Вифинцы, уже забравшиеся на стену, остановились. Они знали, что значат эти команды, – опасность и бегство. Вспыхнула паника, а поскольку она началась наверху, на стене, она стала заметна и всем, кто сражался внизу, непосредственно с отползающим, огрызающимся, несломленным римским войском. Вся огромная толпа, сдавленная между стеной римской армии и Длинными стенами, перестала понимать, что там происходит в тылу.
И уже через секунду осознала себя окруженной и брошенной.
Римляне еще худо-бедно держатся, а там, сзади, творится что-то непонятное.
Римляне тоже поняли, что в ходе сражения наступило какое-то изменение, а в их положении любые изменения могли быть только к лучшему. И легионные трубы ударили вдруг совместным слаженным громом.
Архелай в это время спускался по внутренней лестнице одной из римских гелепол, куда его переправили по наложенным мосткам. Он был очень чуток к голосу битвы. Привычная, радующая его ухо какафония, была рассечена лезвием слаженного, холодного римского звука. Он бросился вверх по ступеням. Оказавшись наверху, он попытался определить, что происходит, но картина на главной арене изменилась не сильно.
Значит, причина там, внутри, за стенами. Мостки, по которым он добрался сюда, рухнули, когда на них вломилась вся свита, все старавшиеся в решающую минуту быть рядом с великим полководцем полетели вниз. Архелай, несмотря на всю нервность ситуации, успел подумать, что спешащие всегда успевают не туда. Но, вместе с тем, как ему перебраться обратно с башни на стену? Только находясь там, он сможет оценить смысл происходящего и принять надлежащие меры.
Каждое потерянное мгновение стоит сейчас тысячи воинов.
Ему нанесли удар, и лезвие вражеского клинка входит все глубже и глубже. Он это чувствовал, но не видел места удара и размера причиненного вреда. Без чего не сообразишь, что надо делать.
Да и способа отдать команду нет.
Телохранители метались по верхней площадке башни, пытаясь понять, что можно сделать. Наконец кому-то пришла в голову мысль – веревки. Нужно перебросить веревки, обвязать ими Архелая… Но как привлечь внимание тех, кто на стене, они все заняты тем, что тупо пялятся на то, что происходит там, внизу, между стенами.
Но что там, наконец, происходит?!
Архелай поднял голову и тихо завыл от бессилия. Он знал, что если отдать нужные команды, перестроить порядки, снести несколько голов тупых паникеров, можно все выправить. Положение не таково, чтобы проиграть все сражение.
Наконец до людей на понтийских башнях докричались, они привели людей понимающих по-гречески, те привели тех, кто мог помочь с веревками. Архелай все это время метался туда-сюда по башенной площадке, с ужасом поглядывая на поле боя. Вот уже и состояние в месте главного столкновения начало меняться.