– Сейчас может быть только одна новость, которая может обрадовать афинян – Аристион сдает город, – сказал Агафокл.
– Без всяких условий, – сказал Ксанф.
– Прямо сегодня, – добавили Левкипп и Геокл.
Аристион молчал довольно долго, так долго, что в безжизненных лицах стариков вдруг проснулась какая-то надежда. Неужели решится?
– Нет, – сказал наконец командующий обороной, – я уже думал об этом. Сулле не нужна сдача.
– Что же ему нужно? – удивились все четверо.
– Ему нужен успешный штурм, он должен одолеть нас, когда мы будем с оружием в руках, и тогда у него будет право наказать нас так страшно, как он пожелает. Простая сдача ему не нужна.
– Что же нам передать горожанам?
– Мы будем сражаться. Не потому, что у меня скверный характер, и не потому, что я безумец, который рассчитывает победить или надеется, что какое-то чудо поможет Афинам. Просто ничего другого нам не остается. Радость проконсула от известия, что Афины пали, будет сильно омрачена, когда он подсчитает, сколько солдат ему пришлось оставить на улицах павшего города. А тем временем подойдет Митридат.
– Мы своими жизнями оплатим победу одного варвара над другим?
– Уж так случилось, и ничего тут не поделать. Видимо, богам так угодно.
– Афине не может быть угодно, чтобы пали Афины.
Аристион усмехнулся в ответ на попытку Левкиппа завязать умный разговор.
Старики сказали почти одновременно:
– Дай нам хотя бы еды.
Начальник обороны медленно, но решительно покачал головой.
– Еды нет. Я сам отказываюсь от похлебки, она положена только раненым. Хлеб только воинам. Остальным то, что они добудут сами.
– Мы уже сварили все кожаные вещи, в городе нет ни единой крысы.
– Значит, нам не грозит и чума.
Старики ушли ни с чем.
Аристион с удивлением обнаружил, что сердце его не разрывается от горя и стыда. Ничего нельзя поделать, когда ничего нельзя поделать. Он собрался было отправиться с инспекцией по тем местам, где возводились новые рубежи обороны, но ему доложили, что прибыл Архелай.
Этот визит неспроста. Этот полукровка невероятно изобретателен, и потом, ему совсем не хочется отвечать перед своим царем-гигантом за то, что он потерял Афины.
По лицу Архелая было видно, что его снедает нетерпение.
Аристион встал, опираясь одной рукой о ближайшую кариатиду, стараясь выглядеть как можно более уверенным в себе.
– Пантелеймон на подходе, до меня добрался его гонец. Он просит, чтобы я организовал проход в северной стене для его приема. Он может вступить в бой прямо с марша.
Аристион посмотрел вслед удаляющимся старикам, и вспомнил свои слова о том, что он не верит ни в какое чудо, которое могло бы помочь им спастись. Отправить кого-нибудь приободрить афинских старейшин.
Нет. Весть о прибытии подкреплений лучше держать пока в тайне, так гласит стратегическая мудрость.
– Тебе бы я посоветовал, Аристион, собрать все силы в один кулак, и когда ты увидишь зарево пожара в районе больших римских башен, двигаться туда. Людей у тебя немного, но они могут оказаться той каплей, которая переполнит чашу или склонит чашу весом на нужную сторону.
– Силы, ты говоришь. Сколько бы я ни собирал вместе своих обессилевших, силой они вряд ли станут.
– Я подумал об этом. Там внизу двадцать повозок с хлебами и козьими сырами. Проследи, чтобы твои люди не объедались, это может…
– Я знаю, – усмехнулся Аристион, – не учи афинянина голодать.
Архелай огляделся, у него явно еще было что сообщить союзнику, но Аристион опередил его.
– А эти повозки уже из обоза Пантелеймона?
– Лучше будет, если ты будешь считать так.
Командующий обороной кивнул. Да, так лучше. Не хочется в такой момент думать, что Архелай отказывался делиться с ним своими припасами, когда он к нему обращался. Мудрый Архелай, твердый Архелай, и он прав.
– Я хотел тебе сказать еще о том участке городских стен, что между Святыми и Пирейскими воротами.
Аристион махнул рукой.
– Да там практически и нет никакой стены, развалины, поросшие ежевикой. Я удивляюсь только тому, что римлянам никто не подсказал до сих пор, что путь в город практически открыт. Правда, теперь это уже не имеет значения. Они не успеют воспользоваться этой лазейкой.
Архелай озабоченно кивнул.
– Может быть, может быть. Я возвращаюсь. Сулла готовится к штурму, я придумал для него кое-что. Завтрашний день все решит.
Четыре голодных, обозленных старика спустились с Акрополя. Им навстречу медленно ползли запряженные понтийскими пехотинцами повозки на деревянных колесах.
Старики остановились.
– Пахнет хлебом, – сказал философ.
– Пахнет сыром, – сказал аристократ.
– Он нас обманул, они там не голодают, как все горожане, – сказали богач и купец.
Глава девятая
Штурм
86 г. до Р. Х.
669 г. от основания Рима
Уже целый месяц, прибывая на позиции в районе предполагаемого штурма, Сулла заставал одну и ту же картину. Шеренга из шести огромных, стоящих у стены башен, воздвигнутая римскими инженерами, вела вялый, но почти непрерывный бой с семью понтийскими башнями, которые были кое-как нагромождены прямо на гребень самой стены. Работали катапульты, и тогда стрелы с обмотанными горящей паклей остриями вонзались в содрогающееся от удара тело стоящего напротив деревянного врага. Малые баллисты наносили в деревянную грудь врага каменные удары.
Башни трещали, шатались, гудели как пустые кувшины, когда по ним колотят палкой. Они вспыхивали, и тогда приходилось их тушить, заливая из ведер, доставляемых по цепочке из протекающего у основания башни ручья. Всегда были наготове команды плотников и ремонтные материалы, чтобы можно было быстро залатать пробоины. К концу дня башни напоминали корабли, только что вышедшие из морского боя.
Уже давно никто не ждал победы в этом сражении башен, все готовились к тому, что результат будет достигнут на каких-то других путях. Понтийцы ждали, что римляне изнемогут от бесплодных своих усилий. Римляне ждали, что понтийцы вместе с греками умрут с голоду.
И все ждали подкреплений.
И, конечно, всем было интересно, чем закончится многонедельная подземная работа. Всем абсолютно было известно, что под крайнюю левую башню, самую большую из сооруженных, из-под Длинных стен пробивают подкоп, подводят "мину", если говорить на языке саперов.
Башня могла в любой момент обрушиться, поэтому разжалованные легионеры, разбирая утром лопаты и отправляясь на сооружение контрподкопа, были мрачны и настроены фаталистически, они понимали, что буквально каждую минуту могут попасть со своих земляных работ прямо в гости к правителю подземного царства. Каждый раз, когда гелепола содрогалась от очередного удара, они были уверены, что рушатся вместе с нею сквозь твердь земную в вечное подземелье.
Чем дольше продолжалась осада, тем наглее и отчаяннее вели себя осажденные. С одной стороны, это можно было объяснить тем, что им нечего терять, но с другой – напрашивалось и иное, менее приятное для римлян объяснение: они получили известие, что идет подкрепление. Сулла, не склонный к самоуспокоению, считал, что вероятнее второе.
Кто-то из полководцев Митридата высадился в Греции и приближается к осажденному городу. Возможно, это был один из сыновей – Акатий или Ариарат. Тогда это могло означать, что в Македонии разбита армия Гая Сентия.
Косвенным признаком приближения новой понтийской армии служило и то, что правители греческих городов, расположенных неподалеку от римского лагеря, и все прежние месяцы старавшиеся попасться проконсулу на глаза, стали значительно менее настойчивы в своем желании продемонстрировать свою верность Риму. Можно было отчасти оправдать это и тем, что до них тоже дошли известия о перевороте в Вечном городе, о том, что Луций Корнелий Цинна сбросил маску, теперь он даже не притворяется, что выполняет распоряжения проконсула, он стал диктатором, захватив освободившееся кресло убывшего на войну Луция Корнелия Суллы. Но Цинна выказал себя не с лучшей стороны почти сразу после того, как Сулла оставил Италию и высадился в Греции. Потом, как это часто бывает, у него могут быть недоброжелатели, и они наговаривают на него.
Старый Марий скончался в январе. Что там в Риме происходит сейчас? Трудно было сказать, на пользу это проконсулу или нет. Можно было бы радоваться, что сошел в могилу такой сильный и непримиримый враг, но, вместе с тем, трудно теперь сказать, какое зло придет на смену злу привычному. Нет, Сулла никого из тех, кто там, в Риме и Италии остался, не считал нужным бояться, даже скорее презирал. Презирал, повторяя, правда, часто про себя любимую поговорку Сципиона Эмилиана, победителя и разрушителя Карфагена, – презирать вредно.
Не вернувшись, не разберешься.
Сегодня утром он решил – штурм!
Надо разрубить все те многочисленные психологические узлы, которые завязались в последние недели.
О том, что Длинные стены придется именно штурмовать, он решил давно, но сегодняшним утром он принял решение о конкретном сроке начала штурма.
Не завтра, не послезавтра.
Сегодня!
Мурена выслушал приказ о том, чтобы перед шатром проконсула устроили площадку для большого гадания. Представители коллегии авгуров и гаруспиков, по обычаю следовавшие за всякой большой римской армией, были извещены, что возникла немедленная потребность в их умениях. Они уже и ждать перестали. Они каждый день готовились, но, как всегда случается в таких случаях, ничего не было наготове.
Баран издох буквально вчера, а вернее – был украден кем-то из солдат и тайно сожран, – донесли главе гаруспиков.