Очевидно, что по фотографиям и описанию, к которым, для большей наглядности, пожалуй, следует добавить одну-две схемы, искусству постройки снежных хижин можно заочно обучать молодых людей в любом месте земного шара, где зима бывает настолько холодной и ветры настолько сильными, чтобы могли образоваться и существовать в течение нескольких недель плотные снежные сугробы. Поэтому представляется курьезным, что до последнего времени это искусство считалось непостижимым. Исследователи Антарктики, как, например, Шеклтон, сознавали преимущества снежных хижин, но все же пользовались палатками, объясняя такую явную непоследовательность тем, что «в Антарктике нет эскимосов, которых мы могли бы нанимать, как это сделал Пири, чтобы они строили для нас снежные дома».
В Арктике Мак-Клинток был, по-видимому, первым исследователем, признавшим достоинства снежных хижин, и в этом отношении он далеко опередил своих современников; но он все же полагал, что белые люди неспособны построить настоящую снежную хижину, и ограничился тем, что сооружал из снега вертикальные стены и перекрывал их брезентом. Как вполне правильно указал Мак-Клинток, эти сооружения хуже настоящих снежных хижин, но все же являются гораздо лучшим убежищем, чем шелковые палатки, которыми до последнего времени пользовалось большинство исследователей.
Считая искусство постройки снежных хижин как бы расовой особенностью эскимосов, Холл, Шватка, Гильдер и, впоследствии Хэнбери, находясь в гостях у туземцев, охотно жили в таких хижинах, но совершенно не пробовали научиться строить их. Пири в течение ряда лет пользовался снежными хижинами, но их для него строили эскимосы. Насколько мне известно, первым исследователем, принимавшим меры к тому, чтобы его спутники научились строить снежные хижины, был Амундсен во время его пребывания на Земле Короля Вильгельма. Двое из его спутников обучались этому искусству в течение 1 или 2 дней; но если они и научились чему-либо, экспедиция Амундсена в дальнейшем, по-видимому, не воспользовалась их умением.
Таким образом, нам суждено было оказаться первыми исследователями, которые самостоятельно строили для себя снежные хижины, чтобы пользоваться ими на практике. Наш опыт показал, что научиться строить эти хижины человек, обладающий средними способностями, может за один день.
Если в постройке участвуют 4 человека, то обычно один вырезает глыбы, второй носит и подает их, третий строит хижину изнутри, а четвертый следует за строителем и забивает мягким снегом все щели, оставшиеся между глыбами. Через 10 минут этот снег оказывается более твердым, чем сами глыбы, так что через полчаса по окончании постройки хижина уже обладает довольно значительной прочностью.
Когда купол готов, сквозь сугроб роют туннель, ведущий в хижину и заканчивающийся своего рода люком в полу последней. Большинство эскимосов, не понимая соответствующих принципов термодинамики, устраивает дверной проем просто в стене хижины выше уровня пола. Очевидно, что, когда такой проем открыт, а хижина отапливается изнутри, нагретый воздух будет все время идти наружу через верхнюю половину дверного проема, а через нижнюю половину будет происходить приток наружного холодного воздуха. Если же входное отверстие находится на уровне пола или несколько ниже его, то даже при открытом отверстии теплый воздух не может уходить через него, так как он стремится только вверх; вместе с тем, пока хижина наполнена нагретым воздухом, холодный наружный воздух не может проникнуть в нее через входное отверстие, так как два тела не могут одновременно занимать одно и то же пространство. Поэтому входное отверстие, расположенное не выше уровня пола незачем закрывать, и мы всегда оставляем его открытым.
Когда хижина нагревается изнутри керосиновой печкой, горящим тюленьим жиром или теплом и дыханием людей, в воздухе помещения накопляются вредные продукты горения, и становится необходимой вентиляция. Поэтому мы устраиваем в крыше вентиляционное отверстие, диаметр которого зависит от наружной температуры, от количества имеющегося топлива, а также от того, бодрствуют ли обитатели дома, или спят. По мере того как нагретый воздух выходит через вентиляционное отверстие, он постепенно заменяется свежим наружным воздухом, поступающим снизу через входное отверстие.
Когда туннель прорыт, в хижину вносят постели и покрывают весь пол, за исключением небольшого участка, предназначенного для стряпни, слоем оленьих шкур, обращенных шерстью вниз. Поверх этого слоя расстилают другой слой шкур шерстью вверх. Эта двойная изоляция требуется потому, что внутренность хижины будет нагреваться, а люди будут сидеть на полу и впоследствии спать на нем, так что без хорошей изоляции снег под постелями мог бы растаять и промочить их. Когда температура наружного воздуха и, следовательно, температура снега внутри хижины равна -16° C, двойной слой оленьих шкур совершенно предотвращает таяние снега под постелями, и этот снег остается таким же сухим, как песок в пустыне.
Когда пол покрыт шкурами, а постели, кухонная утварь, письменные принадлежности и другие вещи внесены в хижину, мы зажигали огонь. Если топлива достаточно, то хижину отапливают до тех пор, пока снег на стенах и на своде не начнет таять. Иногда, если это позволяют имеющиеся запасы топлива, температура внутри хижины доводится ненадолго до 21° C, а затем мы время от времени ощупываем свод и стены, чтобы следить за ходом таяния. Быстрее всего оно, конечно, происходит на своде, так как под ним скопляется нагретый воздух, тогда как нижний, ближайший к полу ярус глыб обычно совершенно не тает. При таянии не получается капели, так как сухой снег, подобно лучшей пропускной бумаге, впитывает в себя воду, как только она образуется. Когда внутренний слой свода и стен сделается достаточно влажным от таяния, мы гасим огонь или пробиваем в своде большое отверстие (или же делаем и то и другое) и даем хижине промерзнуть. Благодаря этому свод и стены покрываются изнутри стекловидной ледяной пленкой, что значительно увеличивает их прочность; кроме того, если случайно задеть за стенку покрытую льдом, то к одежде ничего не пристанет, тогда как при задевании за стену, состоящую из сухого снега, можно «выбелить» плечо, и порядочное количество снега может упасть на постель.
В конце концов хижина оказывается такой прочной, что на нее может влезть без особых мер предосторожности любое число людей. Случалось, что и медведи влезали на эти хижины и, насколько мне известно, ни одна хижина не проломилась. Впрочем, прочность снежной хижины несколько похожа на прочность яичной скорлупы, которую трудно раздавить нажимом, но легко проломить резким ударом. Если медведь захочет вломиться в снежную хижину, то может без труда пробить большое отверстие одним ударом лапы.
Если хижина была построена при -40° C, то каждая глыба стены обладала такой же температурой и содержала много «скрытого холода»[13]. Чтобы нейтрализовать его, необходимо довольно долго поддерживать температуру в 21° C. Снег является таким плохим проводником тепла, что, когда «скрытый холод» уже нейтрализован, тепло наших тел поддерживает температуру помещения значительно выше точки замерзания даже и при открытом вентиляционном отверстии в своде. Однако, если наружная температура несколько повысится по сравнению с той, которая существовала во время постройки хижины, то тепло наших тел или нагрев от стряпни может настолько повысить температуру помещения, что свод начнет таять. Это мы считаем не столько признаком чрезмерного нагрева помещения, сколько признаком чрезмерной толщины крыши, а потому кто-нибудь из нас выходит наружу и соскабливает ножом с крыши слой снега толщиной в 5–10 см, чтобы наружный холод мог проникнуть внутрь и прекратить таяние, нейтрализовав нагрев. Если на следующий день произойдет похолодание наружного воздуха, то на своде образуется иней, который, в виде снежных хлопьев, падает на постель. Это означает, что крыша теперь стала слишком тонкой, а потому кто-нибудь выходит с лопатой и набрасывает на крышу добавочный слой снега.
Через 2 часа после того как мы приступили к постройке хижины, собаки были распряжены, каждая привязана на своем месте и накормлена, все устроено для ночлега, и все мы сидели в уютной хижине за горячим ужином. После ужина мы широко жгли керосин или тюлений жир, в полной уверенности, что завтрашний день вновь принесет нам и топливо и пищу; в начале путешествия такая уверенность основывалась только на теории, а теперь подтвердилась на практике. Этим объясняется кажущееся противоречие между нашими словами о тепле и уюте и рассказами тех, кто, подобно нам, жил в снежных хижинах, но находил их холодными и неуютными. Они сидели на определенных «порциях» топлива, а мы — нет. Не суровость климата, а экономия керосина и плохая постройка делали эти хижины холодными. Во многих благоустроенных домах цивилизованного мира в последние 5 лет люди дрожали от холода, потому что получали ограниченное количество топлива. Как это ни противоречит традиционному представлению об Арктике и ее исследователях, но зимою 1917/18 г., в то время как европейцы и американцы кутались в меха перед пустыми каминами и у холодных радиаторов, — мы сидели в одних рубашках, наслаждаясь теплом и уютом в снежных хижинах на плавучем льду полярного моря.