Лето 1517 года еще не подошло к концу, а призывные проповеди продавцов индульгенций слышались уже и возле Виттенберга. И хотя людям Тетцеля было запрещено появляться в городе, весть о человеке, который остановился всего в нескольких милях от Виттенберга и за небольшую плату предлагает людям получить прощение самых отвратительных их проступков, распространилась по всему городу подобно пожару. Толпы горожан - купцы, студенты, ремесленники, - даже крестьяне из окрестных деревень повалили в соседний бранденбургский городишко поглазеть на невиданное представление. А Тетцель был рад-радехонек разыграть перед ними тот спектакль, которого они все ожидали. Этот коренастый, чуть сгорбленный, исподлобья всегда внимательно наблюдавший за всем вокруг монах не знал усталости. Уже в день своего приезда в Ютербог он через сопровождавших его герольдов объявил, что пришел проповедовать братьям и сестрам из соседней Саксонии.
В магистрате маленького города восторг по поводу прибытия этого невзрачного с виду монаха нашел всяческую поддержку. Было велено украсить башни и зубцы стен, бойницы и ворота разноцветными флажками. Священники были заранее предупреждены епископскими легатами о прибытии Тетцеля и его свиты. Не успел еще доминиканец выгрузить из повозки свои вещи, как дети с горящими глазами уже побежали по церквам и часовням, чтобы поставить свечи святым покровителям Ютербога.
Через несколько часов началось главное действо. Эскорт из четырех конных стражей сопровождал процессию с продавцом индульгенций во главе на рыночную площадь. Юнец в мятой фиолетовой тунике с капюшоном с торжественным видом вышагивал впереди процессии и бил в барабан, за ним ехал всадник на серой лошади. По рясе, облегающей объемистый живот, несложно было узнать монаха Иоганнеса Тетцеля. Хотя ему было явно непросто управляться с лошадью, чтобы она не шарахалась от толпы, на окружающих он взирал с большим достоинством. Он словно был окружен ореолом неприкосновенности. Лишь изредка, заметив на балконе благородно одетых горожан, Тетцель величественно кивал и указывал на следующую за ним на некотором расстоянии большую повозку, всю в ярко-красных лентах и флажках.
Среди любопытствующих зрителей, пришедших из Виттенберга послушать проповедь доминиканца, была и Ханна, торговка хворостом, со своей маленькой дочкой. Грета робко жалась к матери, которой с большим трудом удалось найти место на повозке шерстянщика - оттуда была видна вся квадратная, устланная соломой рыночная площадь, вплоть до ступеней главной городской церкви.
С каким-то странным чувством разглядывала женщина деревянный крест, гордо возвышавшийся на облучке повозки Тетцеля.
- Он похож на мачту, какие бывают на лодках рыбаков на Эльбе, - прошептала маленькая Грета, возбужденно теребя край своей юбочки из грубого полотна. Ханна невольно улыбнулась. Иногда от смышлености этой малышки ей даже становилось не по себе. И сейчас девочка, пожалуй, опять была права. На поперечине креста был укреплен кусок красного бархата, и вышитый на нем папский герб в этот хмурый осенний день сиял, словно был явлен из другого мира. По углам повозки были воткнуты горящие факелы, и пламя их извивалось, словно головки маленьких шипящих гадюк.
Тетцель натянул поводья, и лошадь замедлила шаг. Подскочивший монах тут же принял у него поводья и повел лошадь прямо к колодцу на рыночной площади.
- Покуда солома не загорится, пусть работники полотнища не разворачивают, - сказал Тетцель своему помощнику, стараясь перекричать гомон толпы.
Старый монах покорно склонил голову:
- Не беспокойтесь, брат мой. Все приготовлено, как вы приказали. Пока вы готовились к своей проповеди, я тут навел справки кое о ком. - На морщинистом лице старика появилась довольная улыбка, свидетельствующая о том, что он добыл ценные сведения.
Тетцель явно был в нетерпении, и монах поспешил сообщить ему то, что удалось выяснить.
- Видите вон того человека в богатом камзоле, который спускается сейчас по церковной лестнице? - быстро зашептал монах. - Ему принадлежат многочисленные виноградники и фруктовые сады вокруг города, это очень состоятельный господин… и у него недавно умерла мать.
- Да упокоится она с миром. Что еще?
Монаху не надо было повторять дважды. Он услужливо подал Тетцелю руку, помогая ему сойти с лошади, и при этом безостановочно рассказывал все, что ему удалось разузнать относительно благосостояния граждан Ютербога, притом в мельчайших подробностях. Среди особо богатых людей он выделил рыцаря, сыновья которого были влиятельными людьми при дворе курфюрста Бранденбургского, вдову, которая после смерти супруга осталась единоличной владелицей мыловарни, а также нескольких советников магистрата, купцов и ремесленников.
Под монотонное бормотание монаха Тетцель углубился в свои мысли. Приближаясь к ступеням лестницы, ведущей в церковь, он вдруг увидел повозку шерстянщика. Потрясенный, смотрел он на бедно одетую женщину со спутанными волосами и на маленькую белоголовую девочку, сидящую в повозке. Рука девочки представляла собой скрюченный обрубок; тряпица, под которой она, по-видимому, обычно скрывала эту руку, размоталась. Женщина с ласковой улыбкой поправляла тряпицу, осторожно оборачивая ее вокруг искалеченной руки.
- Что с ребенком? - спросил Тетцель. - Ножки у нее висят, словно сухие палочки.
Его помощник обернулся, быстро взглянул на дочь, потом на мать и, потеряв к ним всякий интерес, пожал плечами:
- Наверное, калека убогая. Да они нищие! С них ведь ни гроша не получишь!
- Не спеши, брат, - с укором сказал Тетцель. - Как сказано в Писании: "Здоровые не нуждаются в лекаре!"
Пока Тетцель здоровался со старостой и священниками главной городской церкви, его повозка остановилась рядом с еще не разожженным костром, который был сложен недалеко от колодца. Молодой барабанщик забрался в повозку, вытащил оттуда довольно большие рулоны какой-то ткани и сложил их возле костра. Толпа наблюдала за ним со все возрастающим интересом.
Это был звездный час Тетцеля. Взобравшись на козлы своей повозки, он стоял там, сложив руки на животе, с серьезным лицом духовного вождя, словно взошел на церковную кафедру. Решительным движением отбросив с плеча накидку, он взял закрепленный у борта повозки факел. Он не произнес еще ни слова, но на переполненной людьми площади установилась звенящая тишина.
- Честные жители Ютербога и все те, кто пришел ко мне из курфюршества Саксонского! - Громовой голос Тетцеля разнесся над головами собравшихся людей. - Вам приходилось обжигать себе руку в огне?
Он замолчал, в ожидании глядя на публику. И, увидев утвердительно кивающие головы, услышав раздавшийся гомон, продолжал:
- Если на пальце пузырь от ожога, бывает, всю ночь глаз не сомкнешь. Верно я говорю?
Ни минуты не медля, он подставил левую руку под пламя своего факела. Некоторые женщины испуганно вскрикнули, другие качали головами и в ужасе зажимали руками рот, видя, как рука Тетцеля начинает дрожать в пламени. На лбу у него выступил холодный пот, лицо исказилось от боли и напряжения. Наконец он убрал руку из огня. Она вся была покрыта волдырями от ожогов. Со слезами на глазах поднял он свою руку так, чтобы каждый мог видеть увечья, которые причинил ему огонь. Пока он, застыв как соляной столп, стоял на козлах, подбежал старый монах с влажной тряпицей в руках и невозмутимо наложил доминиканцу повязку на покрасневшие пальцы.
- А теперь представьте себе, друзья мои, что будет, если не только рука, а все тело ваше будет гореть в огне! - крикнул Тетцель в толпу. - И не одну бессонную ночь, не три дня, не неделю, а вечно. И не будет рядом никого, кто охладит ваши раны и перевяжет их, кто утишит ваши муки.
Он размахнулся и швырнул факел в подготовленную кучу хвороста и соломы. Костер тут же вспыхнул ярким пламенем, так что стоявшие рядом едва успели отскочить в сторону. На повозке шерстянщика Ханна прижала голову девочки к своим коленям. Глаза ее были полны ужаса - и восторга.
- Как нам избежать того, чтобы душа наша после смерти горела в огне чистилища? - вскричал Тетцель.
Он театрально поднял обе руки, так что его тело стало напоминать крест. При этом он не спускал глаз с горящего костра. Когда пламя с треском поднялось вверх и на ступени церкви посыпались снопы искр, барабанщик дернул за веревку, и перед глазами толпы развернулось огромное полотнище. Люди с любопытством вытягивали шеи. В переменчивом трепетании огня им удалось различить изображения мужчины, женщины и ребенка с поднятыми вверх руками и искаженными от мук лицами - все они горели в адском пламени.
Отовсюду раздались крики ужаса, захлопывались ставни; некоторые зрители, рыдая, протискивались сквозь толпу и убегали подальше от этого места. Другие же горестно воздевали руки и с мольбой смотрели на человека на козлах, чье лицо полно было понимания и сочувствия.
- Не отчаивайтесь, друзья мои! - вновь загремел над площадью голос Тетцеля. - Сегодня Святейший Отец, папа Лев X, шлет вам свидетельство своего бесконечного добросердечия. Посылает подарок, который спасет вас от этого огня. Особое отпущение грехов, которое не только даст вам спасение, но и позволит принять участие в возведении собора Святого Петра в Риме.
- Ну и как его получить? - раздался возглас из толпы.
Все головы невольно повернулись на этот голос, туда, где у колодца стояла кучка молодежи.
Тетцель наклонился, словно только и ждал этого вопроса. Он достал из сундука свиток пергамента и поднял его над головой.
- Вы покупаете вот такой документ, он называется индульгенция, и тогда вам не страшен огонь чистилища! Посмотрите вот сюда, на этот красный крестик с гербом Папы! Видите? Он сияет, как пламя, которое только что сожгло мне руку. Да нет, что я говорю, он сияет гораздо ярче. Как утренняя звезда!