Первое чувство, которое испытал в тот миг Юрий Валентинович, - безразличное отупение. В горле пересохло. Ноги стали ватными и непослушными. Руки затряслись. На чём же он погорел? Впрочем, какая разница. Виселица - вот что теперь его ожидало. Табурет под ногами. Пеньковая, грубая верёвка на шее. И солнце. Проклятое, слепящее, смеющееся над ним солнце. Если его повесят, то обязательно днём, когда солнечно и тепло. Чтобы больнее…
А Полина? Это что, вот так уйти? Она останется, будет смеяться, шутить, флиртовать с этим хлыщом? Он сдохнет, а она достанется столичному выродку? Ну, уж нет! Индуров вскочил. Вялость и безразличие пропали в мгновение ока. Нет! Ежели что, господина Белого можно и на тот свет отправить. Первым! И концы, как говорится, в воду! Война, господа! А на войне-то всякое случается.
Индуров ударом ноги распахнул дверь. Дворник с испугом вытаращился на "благородие" в надежде, что тот не примет вредоносных действий в отношении его тщедушной персоны.
- Вот что, морда, - штабс-капитан всегда знал, как обходиться с этой публикой, чтобы всё было понятно с первого слова. - Меня здесь не было! Понял? И если узнаю, что ты хоть слово обо мне кому вякнул, в первом вонючем сральнике утоплю!
- А как же… - рука дворника показала на лестницу, ведущую в ресторацию.
- Он мне про тебя и расскажет! И смотри, дед, я на ветер слов не бросаю!
Олег Владимирович прошёл в комнату для допросов. Старого китайца уже привели и посадили на привинченную к полу лавку. Белый отметил избитый вид сидельца, поморщился от запаха, который исходил от его немытого тела и одежды, и только после того, как открыл окно, спросил:
- Как тебя звать?
Китаец с трудом разжал чёрные от запёкшейся крови губы:
- Иван.
Белый уже знал от Кнутова о странности старика называть себя русским именем.
- А полностью?
- Иван Вейди.
- Давай поговорим, Иван Вейди, о том, что произошло в вашем ху-туне.
Старик приподнял голову:
- Господина знаком с Китаем?
- Немного. Давай по порядку. Начнём с конца. Зачем мальчишка хотел сбежать?
- Я не могу знать за всех.
- Знать ты за всех не можешь. Но мальчишка был не все. Твой племянник.
- Мой племянника убили твой начальника. Не знай, зачем он бегал.
- А что он крикнул, когда выпрыгнул в окно?
- Я старый. Плохо слышать.
- А кто-то зарезал околоточного. Ты и видишь плохо?
- Начальника не мои китайцы резали, - старик говорил с трудом. - Моя говорила начальника, чужой китаец убила…
- И где он - этот чужой китаец?
- Не знаю. Уехал. Плыл. Речка там…
- Да нет, старик, - Белый не выдержал, достал надушенный платок и прижал его к носу. Несмотря на открытое окно, дышать в комнате становилось невыносимо. - Не мог твой гость уплыть на ту сторону. В тот день уже не было джонок. И на пароходе он тоже не мог уехать из города. Ты говорил Кнутову, начальнику, что китаец жил у тебя двое суток. А откуда он взялся? - Старик молчал. - Что ж, раз ты молчишь, будем считать, что один из твоих соотечественников убил полицейского.
- Нет, начальника, - старик с трудом опустился на колени. - Не убивал моя китаска! Никак не убивал! Верь мне, начальника! Чужая китаска была! Совсем чужая!
- О чём он с вами говорил?
- Не знаю, - замкнулся старик. - Моя с ним не говорила.
- А Кнутов сказал, что о хунхузах. О нападении на город? Так? Боишься? Ладно. Не отвечай. Только махни головой. Да? Нет?
Китаец опустил голову, потом, видимо, пересилив себя, кивнул.
- Тот человек был всё-таки с той стороны? Мы проверили всю таможенную документацию. Никто из прибывших в город с той стороны за последнюю неделю не оставался в Благовещенске даже на одну ночь. А тут двое суток! Врёшь, старик, не с того он был берега. Наверняка, кто-то из местных.
Белый перед допросом внимательно осмотрел бумаги с показаниями свидетелей. Никто из них не показал о том, что рядом с китайцами стоял кто-то не азиатского вида. Селезнёв проверил всех китайцев, которые находились в услужении у городских купцов и чиновников, и у всех семерых оказалось стопроцентное алиби. Выходит, о приезжем старик, как и тогда, в запале, так и сейчас, сказал правду. Но что кричал мальчишка, когда выпрыгивал в окно? Вот же головная боль! Живут здесь, рядом с Китаем, а языка не знают! Хоть бы одно слово какое запомнили!
- Ладно, Иван. Меня интересует другое. Ты знаешь о том, что хунхузы сегодня обстреляли город. Одним словом, началась война. Скажи, как будут вести себя твои соплеменники, ежели хунхузы полезут на город?
- Китайца будут спать.
- Что значит "спать"? - не понял Белый.
Однако старик вместо ответа промолчал.
- Может, ты мне всё-таки скажешь, что имеешь в виду под словом "спать"?
Олег Владимирович ещё некоторое время слушал тишину и сопение старика, после чего произнёс:
- В общем так, Иван. - Белый едва сдерживал приступы дурноты, в камере стояла мерзкая духота. - У тебя есть время до утра - вспомнить, о чём говорил приезжий. И откуда он здесь. А теперь, пошёл вон! Солдат!
Конвоир приоткрыл дверь.
- Слушаю, ваше благородие.
- Отведи арестованного. И в баню его сводить! И переодеть! И чтоб до вечера…
Олег Владимирович, едва конвойный закрыл за китайцем дверь, кинулся к окну, хватая воздух словно выброшенная на берег рыба.
Игната, старшего над слугами, в зале мичуринской ресторации штабс-капитан не обнаружил. Индуров достал из портсигара папироску, прикурил, прямо в зале, что было верхом неприличия, и не торопясь вышел на улицу.
У другого входа в гостиницу, что вёл непосредственно на кухню, стояли две подводы, на которые под окрики Игната грузили какие-то корзины, кастрюли, свёртки. Штабс-капитан докурил папироску, щелчком отбросил окурок и подошёл к управляющему.
- Бог помощь. Что за переселение народов?
Игнат оторвался от амбарной книги, куда аккуратно вписывал цифры и, увидев Индурова, подобострастно осклабился:
- Ваше благородие… Это не переселение. Кирилла Игнатьевич заботу о солдатиках проявить изволили. Провиант везём в окопы. Защитникам-то нашим кушать надобно. По приказу Кириллы Игнатьевича борщик везём, хлебушко. Кашу пшенную. На масле!
- И куда везёте?
- Так известно же, ваше благородие! К дому господина губернатора, к пристани, к Арке. "Манжини" казачков обслуживать взялись. А мы вот с вашими, так сказать, сотрудничество имеем, - ввернул заковыристое словечко Игнат.
- И что, Кирилла Игнатьевич сам, лично, этим занимается?
- Отчего же? Полина Кирилловна нас ожидать будут возле Арки. Оттуда мы развозкой провианта и займёмся.
Индуров выругался, на масляной физиономии слуги тотчас проявилось искреннее удивление.
"Ну, Ланкин, ну, сволочь, не мог разбудить ночью! Сейчас бы уже был рядом с Полиной. А так наверняка определят в караул, где-нибудь в районе судоремонтных доков. Оно, конечно, можно поскандалить, мол, причислен к артиллерийскому полку, а потому должен находиться при части, да толку-то! Арефьев назначен самим губернатором, он вправе распоряжаться составом военнослужащих так, как считает необходимым. И любой скандал будет себе же во вред. А Мичурин-то, вот гусь! - штабс-капитан презрительно сплюнул в пыль. - Харчами решил солдатикам помочь! Благодетель, твою мать! Будущий тестюшка деньгами решил пошвырять на пользу государеву! Миллионы скопились, девать некуда!.. - хмель всё более давил на мозг, злость и ненависть не давали сосредоточиться. - Весёлое утречко выдалось, ничего не скажешь!"
Выйдя на Большую, Индуров остановился, чтобы немного прийти в чувство. Бог с ним, что он не будет с артиллеристами. Да, вдалеке от Полины. Но, может, после вчерашнего, это и к лучшему? Пусть девчонка подумает на досуге о нём, пусть вспомнит, скучать начнёт. Сама позовёт… Вот тогда моментом и воспользуемся. Индуров снова закурил: "Сейчас важна иная проблема. Приезжий! Теперь его из поля зрения выпускать никак нельзя. И, ежели столичный выскочка полезет куда не следует, его придётся, как учителя, утопить в Бурхановке. Интересно, тело Сухорукова уже нашли или нет? Слава богу, сообразил не у себя его приголубить, а в доме тайной полюбовницы".
Мимо, поигрывая бёдрами, проплыла довольно привлекательная дама. Индуров хмыкнул. Ох, бабы, бабы…
Да, он поступил правильно. Свезло, что самой Катьки не было дома. Но что-то с ней всё равно делать придётся. На два фронта флиртовать становилось всё труднее и труднее. Полина-то, думает, будто он только от неё с ума сходит. А вот Катька - умная бестия! Пока, слава богу, тешится мыслью, будто он только ради денег заигрывает с Мичуриной. Глупенькая, всё ещё верит, будто он за ради будущего хвостом перед купчихой крутит. Терпит, хотя и ревнует. Но скоро сообразит, что к чему. Опротивела до смерти! А ведь поначалу… Это после уже чувства к Полине всерьёз овладели штабс-капитаном. И ревность, которую он испытывал к Белому, когда Полина за ним каталась по городу, сильно жгла изнутри. Вот и ещё один повод для ликвидации жильца из двести двадцать шестого номера.
Олег Владимирович поднялся по лестнице и прошёл в помещение городской думы. Чиновники суетливо отдавали распоряжения прислуге, куда переносить мебель, какие кабинеты освобождать, а в какие, наоборот, следует всё складывать. Служащие заклеивали крестообразно стёкла бумажными лентами. Ай да Арефьев, сразу видно: у полковника боевой опыт за плечами!
Киселёва Олег Владимирович нашёл в левом крыле здания. Владимир Сергеевич только что осмотрел подвальное помещение, отдал распоряжение укрепить и переоборудовать. На немой вопрос Белого он тут же ответил: