С этого и начался допрос - Самарин рассказал об окруженцах. Особист все записал.
- Я просил танкистов взять хотя бы живого, но...
- Это ни к чему, - не дослушал особист. - С такими ранениями и молодой наверняка уже покойник, да и не до них сейчас. Расскажите-ка лучше о себе.
Самарин стал рассказывать. Особист слушал его вроде невнимательно, но, когда он стал задавать вопросы, Виталий понял, что свой хлеб особист ест не зря - Самарину стоило немалых усилий, чтобы не запутаться в ответах.
Допрос, однако, вскоре прервался - в штабе была объявлена боевая тревога.
Как известно, контрудары 20-й армии большого успеха не принесли. Поначалу вражеские войска, не ожидавшие таких сильных контрударов, начали отходить от Орши, но затем немецкое командование, располагавшее значительно превосходящими силами, организовало активную оборону и начало маневр в обход 20-й армии, стремясь взять ее в кольцо. Генерал Курочкин, понимая, какая опасность нависает над его армией, провел искусный маневр по выведению ее из обхвата. Вот в это время штаб, где находился Самарин, и был поднят по тревоге. Он участвовал в бою против батальона фашистов, продвигавшихся вдоль небольшой речки. Бой длился всю вторую половину дня. Самарин действовал вместе с особистами штаба, оставаясь как был, в учителевой брезентовой куртке, заросший, при бороде, с автоматом пожилого "окруженца". Когда он был нужен кому-либо, ему кричали: "Эй, партизан!.." Дрался он смело, и это было замечено.
И снова везение - ни царапинки. После этого боя особисты смотрели на него совсем по-другому и, когда предоставилась возможность, отправили его в Москву в санитарном поезде.
Более суток он проспал, сидя на полу в вагоне, до потолка набитом ранеными, при них и кормился. В Москве, на Белорусском, вокзале, он постригся, побрился и, не откладывая, отправился в город. Чувствовал себя неважно, все тело сковывала слабость, еле передвигал ноги. Даже Москву не разглядывал, и у него было такое ощущение, будто он уехал отсюда вчера...
ГЛАВА ШЕСТАЯ
29 июля 1941 года Виталий Самарин явился на площадь Дзержинского - по месту своей службы.
И тут началось... Полдня он провел в бюро пропусков на Кузнецком мосту - не мог получить пропуск в отдел кадров. Сколько раз он подходил к окошечку-бойнице - и слышал одно и то же: "Ждите".
Наконец его пригласили в комнату, и там с ним разговаривал командир, у которого в петлицах было по одной шпале. Назвался он дежурным.
Кроме попорченного партбилета, у Самарина никаких документов не было. Отдавая билет, пояснил, при каких обстоятельствах он его замочил.
Дежурный молча очень долго изучал его книжечку, потом положил ее в стол и сказал тихо и властно:
- Коротко - как оказался в немецком тылу? Что там делал?
Виталий начал рассказывать.
Но разве мог он коротко рассказать о всем, что с ним было? Всплывали какие-то подробности, казавшиеся крайне важными. Вспомнил вдруг, как 22 июня начальник райотдела НКВД сунул себе в карман его командировочное предписание, а он подумал: когда начальник его оттуда вынет? Не забыл бы! Вспомнился живущий в сожженной немцами деревне учитель, который дал ему вот эту, что на нем, куртку...
- Погодите! - раздраженно остановил его дежурный и подвинул к себе лист бумаги. - Отвечайте на вопросы: фамилия, имя отчество, год рождения и дальше как по анкете и без ненужных подробностей.
Вспомнив обычный порядок анкетных вопросов, Самарин начал отвечать. Дежурный, не глядя на него, записывал. Так они дошли до его назначения в пограничный городок и добрались до того начальника райотдела, который 22 июня взял у него командировочное предписание.
- Фамилия начальника?
- Не помню... Вернее, я даже и не узнал ее. Я же прибыл туда в первый день войны, и в тот же день меня включили в истребительный отряд.
- Фамилия командира отряда?
- Тоже не знаю.
- Странно.
- Ничего странного! - начал злиться Самарин. - Я явился в отряд, когда он уже грузился на машины. Потом я оказался в отделении сержанта Губарюка. Вот только его фамилию я знал и помню - Губарюк.
- Дальше что было?
- Несколько дней мы охраняли дорогу, по которой отступали наши. И военные, и население. Ловили диверсантов. А потом нас перебросили на железнодорожную станцию - название ее тоже не знаю... Там мы вели бой. Нас распределили по территории станции. Я и еще один боец с пулеметом заняли позицию возле водокачки. Потом появилась самоходка, и стали нас бомбить воздуха... Потом появились мотоциклисты. Мой второй номер погиб, ему снесло голову. А потом я пошел на восток.
- Самовольно? - быстро спросил офицер.
- Что значит - самовольно? Был приказ командира отряда отходить.
- Значит, с вами был и командир? Как его фамилия?.
- Я же сказал - не знаю. Приказ его передал нам прибежавший связной.
- Дальше что было?
- Я пошел на восток, к своим.
Дежурный долго смотрел на Самарина с презрительным недоверием и наконец снова спросил вяло:
- Дальше что было?
Виталий молчал. Дальше была встреча с Карандовым. Потом его непонятное исчезновение... потом тот учитель, которого он встретил возле торфяного болота. Но к чему про все это рассказывать? Он и сам сейчас понимал, что все, казавшееся тогда таким важным, тяжелым, даже героическим, теперь выглядело наивно и даже неправдоподобно.
- Дальше рассказывать нечего... - Самарин посмотрел в глаза дежурному: - Пробирался к своим. Днем прятался, ночью шел. Под конец повезло - меня подобрали танкисты из двадцатой армии.
- Там вас допрашивали?
- Да, в особом отделе. Но допрос не был окончен, так как объявили боевую тревогу и все пошли, и я тоже пошел...
Вдруг Самарин почувствовал смертельную усталость. Веки будто свинцом налились. Он закрыл глаза. Все исчезло, и он, как мешок, свалился со стула...
Очнулся в постели. Небольшая комната. Рядом пустая койка. За окном - солнечный день. Сдернул одеяло, спустил ноги на пол. На нем только трусы и те чужие. Встал, сделал приседания, помахал руками - ничего, все в порядке. В памяти сперва смутно, а затем очень ясно восстановился неприятный разговор в бюро пропусков. Не мог только вспомнить, чем тот разговор кончился. Но где он сейчас? И как бы ему одеться?
Самарин приоткрыл дверь. Длинный коридор. На двери через коридор табличка: "Дежурная медсестра", на следующей двери: "Изолятор". В коридоре - никого. Мертвая тишина. Самарин шагнул через коридор и приоткрыл дверь с табличкой: "Дежурная сестра". В комнате сидел за маленьким столом пожилой человек в форме НКВД. Он смешливо посмотрел на Виталия:
- Доброе утро. Заходи, заходи.
Самарин вошел в комнату и закрыл за собой дверь, чувствуя себя в одних трусах очень неловко.
- Герой борьбы с фашистскими захватчиками от границы до самой Москвы?
Самарин хотел огрызнуться, но вовремя увидел, что в петлицах у пожилого по три шпалы. Встал как положено перед большим начальником и оглядел себя. Увидел свои голые ноги и засмущался:
- Мне бы одеться.
- Оденешься, успеешь. А пока вот тебе бумага и карандаш. Иди в свою палату и напиши все существенное, что с тобой произошло. Только одну правду пиши.
Самарин взял бумагу, карандаш и вернулся в комнату. Трудно оказалось написать так, как было приказано. В голову снова лезли несущественные факты и подробности, а то еще - не дай бог! - его споры с Карандовым или как они вдвоем убили одного немца. Да и убил-то Карандов, который потом удрал.
Самарин долго сидел над чистым листом бумаги, пока не понял, что у него просто не было никаких существенных дел и событий, он просто пробирался к своим, и ему здорово везло. И тогда он всю свою историю от границы до Москвы изложил на одной страничке. Только собрался поставить подпись, в комнату вошел начальник с тремя шпалами.
- Написал?
Самарин вскочил и протянул ему свою страничку. Начальник быстро прочитал ее, сложил и спрятал в карман.
- Почему не сказал в бюро пропусков, что ты москвич и был призван в наши органы по партийной мобилизации?
- Там дежурный только и спрашивал, что было дальше, и ничему не верил. А я говорил чистую правду.
- Ладно, разберемся. Одежда твоя в дезинфекции, сейчас принесут форму. - Кто у тебя в Москве?
- Мама.
- Поезжай домой. Имеешь три дня отдыха, за это время напишешь подробнейший отчет обо всем, подробнейший - что ты там видел, кого видел, с кем общался. Понял?
- Понял.
- В понедельник в десять ноль-ноль явишься в бюро пропусков к дежурному.
- Ясно. А где мой партбилет?
- У меня. В понедельник получишь.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Три дня Самарин был дома. Счастливая мать не отходила от него. Ночью, просыпаясь, он видел ее сидящей возле его постели.