- О, я не сомневаюсь. Они все сумеют объяснить, они с такой легкостью меняют слова священного писания, следуя влечению собственной фантазии, например…
- Довольно об этом. Ни минуты нельзя говорить с гугенотом без того, чтобы он не начал приводить тексты кстати и некстати.
- Это потому, что мы знаем священное писание, в то время как даже ваши священники не знают его. Но хорошо, переменим разговор. Как вы думаете, олень уже затравлен?
- Значит, вы очень привержены вашей вере?
- Сударыня, вы сами возобновляете разговор.
- Вы считаете ее правильной?
- Больше того, я считаю ее лучшей, единственной, иначе я переменил бы ее.
- Однако, ваш брат переменил ее?
- У него свои причины, чтобы сделаться католиком, у меня свои, чтобы остаться протестантом.
- Все они упорны и глухи к голосу разума! - воскликнула она в гневе.
- Завтра будет дождик, - произнес Мержи, поглядывая на небо.
- Господин Мержи, дружба к вашему брату и опасность, которой вы подвергаетесь, внушают мне чувство участия к вам…
Он почтительно поклонился.
- Ведь вы, еретики, не верите в мощи?
Он улыбнулся в ответ.
- И вы считаете, что прикосновение к ним вас осквернит? Вы отказались бы надеть ладанку с мощами, как это в обычае у нас, католиков?
- Этот обычай кажется нам, протестантам, по меньшей мере бесполезным.
- Послушайте. Однажды кто-то из моих двоюродных братьев надел на шею охотничьей собаки ладанку, а потом на расстоянии двенадцати шагов пустил в нее заряд аркебузы, набитый картечью.
- Он убил собаку?
- Ни одна дробинка не коснулась ее.
- Вот это замечательно! Как я хотел бы иметь такую ладанку!
- Правда? И вы стали бы ее носить?
- Конечно, если ладанка защищает собаку, то тем более… Но в данную минуту, скажите правду, неужели еретик стоит собаки, разумеется, католической собаки?
Не слушая его, госпожа Тюржис быстро расстегивала пуговицы на груди. Она достала маленькую, совершенно плоскую золотую коробку на черной ленте.
- Возьмите, - сказала она, - вы обещали мне ее носить и когда-нибудь вы вернете ее.
- Если я смогу, конечно.
- Но, послушайте, вы будете ее беречь, не допустите никаких кощунств, вы будете тщательно ее хранить?
- Она от вас, сударыня.
Она передала ему ладанку, которую он принял и надел на шею.
- Католик поблагодарил бы поцелуем руки, которая протянула ему этот священный талисман.
Мержи схватил руку и хотел поднести к губам.
- Нет, нет, теперь поздно.
- Подумайте, быть может, никогда уж я не буду иметь такого счастья.
- Снимите мне перчатку, - сказала она, протягивая ему руку.
Когда он снимал перчатку, ему почудилось легкое рукопожатие. Он запечатлел горячий поцелуй на этой прекрасной белоснежной руке.
- Господин Бернар, - произнесла графиня взволнованным голосом, - вы до конца останетесь упорным? Нет никакой возможности тронуть вашу душу? Обратитесь ли вы, наконец, к истинной вере ради меня?
- Но, право же, не знаю, - отвечал тот со смехом. - Попросите хорошенько и подольше. Одно несомненно, что, кроме вас, никто не сможет меня обратить.
- Скажите мое откровенно… Если бы женщина… какая-нибудь… которая сумела бы… - она остановилась.
- Которая сумела бы - что?
- Да вот, например… сумела бы любовью?.. Но будьте откровенны и скажите серьезно.
- Серьезно? - Мержи снова старался поймать ее руку.
- Да. Если бы любовь к женщине другого вероисповедания… что, такая любовь не могла бы вас заставить переменить?.. Все средства хороши для бога.
- Вы хотите, чтобы я отвечал вам откровенно и серьезно?
- Я требую этого.
Мержи опустил голову и колебался с ответом. В действительности он подыскивал способ уклониться от ответа. Тюржис шла ему навстречу настолько, что он не собирался ее отталкивать. С другой стороны, находясь при дворе всего лишь несколько часов, он чувствовал, как задета в нем щепетильность его провинциальной совести.
- Я слышу охотничьи крики, - вдруг воскликнула графиня, не дождавшись столь трудного ответа. Она ударила лошадь хлыстом и пустила ее галопом. Мержи следовал за нею, но не мог добиться ни взгляда, ни слова. Вскоре они присоединились к главной охоте.
Олень бросился вначале на середину пруда. Выгнать его оттуда стоило немало труда. Многие кавалеры спешились и длинными жердями принудили бедного зверя возобновить побег. Но холодная вода окончательно истощила его силы. Он вышел из пруда, задыхаясь, высунув язык, и бежал, брыкая копытами. У собак, наоборот, удвоилась горячность. Недалеко от пруда олень, чувствуя, что бегством спастись невозможно, казалось, делал последние усилия и, повернувшись кругом к огромному дубу, смело выставил голову навстречу собакам. Первые добежавшие псы взлетели на воздух с разорванными внутренностями. Чья-то лошадь вместе с всадником грубо была повержена наземь. Люди, лошади и собаки, поневоле остепенившись, расположились вокруг оленя, не осмеливаясь, однако, приближаться более к его грозным разветвляющимся рогам.
Король спешился с большой ловкостью и, держа охотничий нож в руке, подкрался к дубу и сзади перерезал жилы на ногах оленя. Олень испустил какой-то жалобный свист и медленно стал оседать. В мгновение ока двадцать собак бросились на него. Несмотря на то, что они висели на нем, вцепившись в горло, в морду, в язык, олень держался неподвижно. Огромные слезы текли у него из глаз.
- Пустите дам, пустите дам, - кричал король.
Дамы приблизились.
- Вот тебе, проклятый еретик! - сказал король, вонзая нож в олений бок и поворачивая лезвие, чтобы расширить рану. Кровь брызнула с силой и покрыла лицо, руки и одежду короля.
Парпайот , или проклятый еретик, - это презрительная кличка, даваемая кальвинистам католиками. Это выражение и обстоятельства, при которых оно было произнесено, многим не понравилось, между тем как другие встретили его шумными одобрениями.
- Король похож на мясника, - сказал довольно громко с нескрываемым отвращением молодой Телиньи, зять адмирала.
Милосердные души, которых всегда бывает много при дворе, не позабыли довести это выражение до сведения: короля, а король его не забыл.
Насладившись приятным зрелищем собак, пожирающих внутренности оленя, двор тронулся обратно в Париж. По дороге Мержи рассказал брату о полученном оскорблении и о последующем вызове на дуэль, и, так как советы и урезонивания были уже бесполезны, капитан согласился сопровождать Мержи утром следующего дня.
Глава одиннадцатая
УТОНЧЕННЫЙ ДУЭЛИСТ И ПРЕ-О-КЛЕР
Один из нас в живых не будет боле
В тот час, когда другой оставит поле.(Поединок Стюарта с Уортоном.)
Несмотря на усталость после охоты, Мержи провел без сна добрую половину ночи. Лихорадочный огонь заставлял его метаться на постели и вызывал в нем деятельность воображения, доводящую его до отчаяния. Тысячи мыслей посторонних и даже вовсе не относящихся к настоящему событию осаждали и мучили его мозг. Не раз он думал, что одолевающая его лихорадка предвещает серьезную болезнь, которая не замедлит через несколько часов со всей силой пригвоздить его к кровати. Что станется тогда с его честью? Что скажет тогда свет? Что будут говорить Тюржис, Коменж, и он многое дал бы, чтобы ускорить наступление часа, назначенного для дуэли.
И вот, с восходом солнца, к счастью, он почувствовал, что кровь струится ровнее, и он с меньшей тревогой стал думать о предстоящей встрече. Одевался он уже спокойно и даже не без некоторой заботливости о красоте одежды. Ему представлялось, как на место поединка прибегает прекрасная графиня, находит его с пустячной раной, делает ему перевязку собственноручно и уже не скрывает больше своей любви. На луврских часах пробило восемь. Бой часов прервал его мечты, и почти в тот же момент в комнату к нему вошел брат.
Глубокая печаль отражалась на его лице, и казалось, что он провел свою ночь не лучше. Однако, пожимая руку Мержи, он силился придать своему лицу выражение хорошего настроения.
- Вот рапира, - сказал он, - а вот кинжал с хорошей чашкой. И то, и другое от Луно из Толедо. Взгляни, придется ли тебе по руке шпага, - и он бросил длинную шпагу на кровать Мержи. Мержи вынул ее из ножен, испробовал ее гибкость, пощупал острие и остался вполне доволен. Потом он обратил внимание на кинжал. Чашка около рукоятки была пронизана насквозь множеством мелких отверстии, сделанных с целью зацепить острие неприятельской шпаги и задержать его так, чтобы не легко было вытащить.
- Полагаю, что с таким прекрасным оружием я смогу защищаться, - сказал Мержи. Потом показал ладанку с мощами, данную ему госпожой Тюржис и повешенную на грудь, и прибавил, улыбаясь:
- Вот еще одно средство, спасающее от ударов не хуже кольчуги.
- Откуда у тебя эта безделушка?
- Догадайся! - и легкое тщеславие, проявившееся в желании показаться дамским любимцем, вдруг на минуту заставило его выбросить из головы и Коменжа, и боевую шпагу, которая без ножен лежала уже рядом с ним.
- Бьюсь об заклад, что эта сумасшедшая графиня вручила тебе эту вещичку, чтоб чорт ее побрал с ее коробкой.
- А знаешь, что это - талисман. Он мне дан нарочно для того, чтобы я воспользовался им в сегодняшний день.
- В тысячу раз лучше было бы, если бы она не снимала вовсе перчаток в тот день, когда ей захотелось похвастаться красотой и белизной своей руки.