5
Очень скоро Сьенфуэгос привык к странному облику Кимари-Аяпель, тем более что девушки мало чем отличались от обычных женщин. К слову сказать, Сьенфуэгос и тут опередил свое время, потому что первый случай рождения сиамских близнецов был официально зарегистрирован лишь триста лет спустя и по другую сторону океана.
Жить рядом с ними оказалось чрезвычайно приятно, поскольку врожденное физическое увечье сделало их очень умными и интеллектуально развитыми, особенно Аяпель - она постоянно выказывала остроту и живость ума и поистине блестящую изобретательность.
Снова и снова повторяли они на глазах изумленного канарца удивительный фокус "разжижения" изумруда и "затвердения" минутой спустя, а ему так и не удалось понять, где, черт возьми, они берут зеленую жидкость с запахом мяты, и как им удается, словно по волшебству, вновь превратить эту жидкость в самый обычный камень.
При этом, будучи хранителями величайшей тайны, они держались так же просто, как и жители деревни. Помимо того, что сестры охраняли богатства мирных пакабуев, они являлись также и хранительницами знаний племени.
Они знали почти все о каждом дереве, о каждой травинке, о каждом звере в округе и обнаружили настоящий талант в приготовлении всевозможных зелий. Кроме того, лишь несколькими ударами ножа они могли вырезать из куска дерева птицу, так похожую на настоящую, что, казалось, она вот-вот запоет или отложит яйцо.
Но что Сьенфуэгоса действительно озадачило, так это когда однажды утром они явились к нему в каких-то странных длинных перчатках до самых локтей из белоснежной тонкой кожи.
- Что это такое? - спросил он, совершенно сбитый с толку, не решаясь к ним даже прикоснуться.
- Куичу, - весело ответила Кимари, размахивая рукой перед самым его носом. - Мы их надеваем, чтобы защитить руки, когда собираемся нарвать крапиву или работать с ядовитыми травами.
- Где вы это взяли?
Вместо ответа они подвели его к подножию высокого дерева, растущего на самом краю маленького острова; вся кора дерева была испещрена небольшими надрезами, из которых сочился густой белый сок, который затем стекал в большую высушенную тыкву, установленную у подножия.
- Это дерево куичу, - объяснили они. - Его сок загустевает и превосходно защищает руки, а потом очень легко снимается. Вот, посмотри сам. Попробуй!
Сначала он воспротивился, но Кимари с такой легкостью стянула клейкую смолу с руки сестры, что Сьенфуэгос не смог устоять перед искушением и позволил им намазать свои руки и подержать их на открытом ветру, пока слой резины подсохнет.
- Потрясающе! - согласился он. - Ну прямо как перчатка!
Тем временем Аяпель скатала из той же массы небольшой шарик, немного подержала его над огнем, а затем бросила оземь, и он упруго подскочил вверх. Они стали играть с ним, как дети, пока канарец не вспотел настолько, что пришлось избавиться от перчаток.
Вот тут-то и вылезла наружу одна проблема, которой туземки не учли. Они совсем забыли, что руки Сьенфуэгоса покрыты растительностью, и теперь волоски намертво увязли в затвердевшей резине. В итоге его громкие вопли и отчаянные ругательства, с которыми он отдирал резину, переполошили птиц на озере и заставили обеих сестер расхохотаться.
В конце концов бедный рыжий канарец стал тереть руки о корень дерева, стремясь избавиться от треклятой резины. За этим занятием он провел весь вечер и почти всю ночь, осыпая ругательствами парочку сумасшедших девиц, не способных ни на что, кроме как осложнять ему жизнь.
Весь следующий день Аяпель что-то задумчиво жевала, напоминая меланхоличную корову. Сначала канарец подумал, что во рту у нее кусок сушеного мяса, но поразился, обнаружив, что это какая-то непонятная липкая масса, которую она время от времени вынимала изо рта и растягивала между пальцами, откровенно забавляясь его замешательством.
- Зачем ты это делаешь? - возмущенно спросил он. - Что это за дерьмо?
Та взглянула на него с недоумением.
- Что ты называешь дерьмом? - спросила она.
- То, что ты жуешь. Что это такое?
- Цтикли.
- А зачем оно нужно?
- Чтобы жевать.
- Просто жевать, не глотая?
- Ну да.
- А зачем?
- Это весело... И помогает мне не курить. Раньше я много курила и начала кашлять. Теперь я жую цтикли и забываю о табаке.
- А где ты его берешь?
- Здесь у воды растет особый кустарник. Цтикли - это его сок, такой же, как куичу, но без дурного привкуса. А если к нему добавить фруктового сока, то получается очень вкусно. Дать тебе немножко?
- Боже упаси! Жевать жвачку, как корова - это развлечение для идиотов.
- Курить намного хуже... Попробуй!
- Я уже сказал, что не стану!
Но, как и следовало ожидать, любопытство в конце концов победило, и Сьенфуэгос стал первым европейцем, попробовавшим жевать резинку. Со временем эта привычка забудется и возродится лишь три столетия спустя.
Трудно сказать, по какой причине, но в середине XVI века католическая церковь приказала выжечь целые заросли деревьев сапото - растения, распространенного в Центральной и Южной Америке, основного источника латекса, сырья для производства жевательной резинки. Лишь в начале XIX века группа американских авантюристов случайно обнаружила, что жители одной из небольших мексиканских общин сохранили приверженность к этой странной привычке, что и дало толчок к созданию одной из самых парадоксальных в истории промышленных империй.
Никогда еще судьба не забрасывала Сьенфуэгоса так далеко, и в тот день, когда канарец впервые попробовал белую клейкую массу, которую без конца жевала Аяпель, ему показалось, что он наконец нашел свою тихую гавань и теперь лишь будет пользоваться всеми благами этого райского острова, болтать с сестрами и играть в карты с жителями деревни.
Но однажды произошло нечто такое, что слегка омрачило их прекрасные и невинные отношения. Случилось это в одно чудесное летнее утро, когда Сьенфуэгос спал голым в просторном гамаке, нисколько не смущаясь своей наготы.
Девушки решили сделать ему сюрприз, посадив ему на грудь крошечную мартышку-игрунку, которую поймали в ветвях дерева, но в итоге сюрприз увидели они сами, обнаружив, что их гостю, видимо, снится что-то весьма эротичное, поскольку некая часть его тела в эту минуту была значительно больше обычного и притом возбужденно торчала вверх.
Девушки замерли в недоумении, пораженные столь отталкивающим и в то же время притягательным зрелищем. Быть может, впервые за всю жизнь их тела отреагировали по-разному: Кимари застыла, как вкопанная, не в силах оторвать глаз от увиденного, в то время как Аяпель решительно отпрянула, чтобы поскорее уйти.
Отчаянный писк мартышки - видимо, тоже удивленной этим зрелищем - заставил Сьенфуэгоса открыть глаза и понять, в какое неловкое и неприятное положение он попал.
- Простите, - прошептал он.
- У тебя всегда так бывает, когда ты спишь? - поинтересовалась Кимари, в очередной раз проявив неискушенность в некоторых вопросах.
- Нет, - ответил он. - Не всегда.
- А когда?
- Когда мне снятся сны.
- О женщине?
- Конечно!
- И кто же эта женщина?
- Единственная женщина, которую я действительно любил. Вот уже несколько лет она мне не снилась.
Девушка, не в силах справиться с любопытством, протянула руку и бесстыдно коснулась пальцем странного предмета, не дававшего ей покоя.
- Он нежный, - пробормотала она. - Нежный, твёрдый и горячий.
- Прошу тебя! - взмолился Сьенфуэгос.
- Тебе неприятно, когда тебя трогают?
- Нет, не то чтобы неприятно... Но я мужчина, и меня это возбуждает.
- Меня тоже, - ответила Кимари, крайне взволнованная этим открытием. А тебя? - обратилась она к сестре.
Аяпель протянула руку и решительно коснулась пениса, который от этого прикосновения, казалось, зажил собственной жизнью.
- Да, пожалуй, - спокойно ответила она, призадумавшись на минуту. - Я чувствую какой-то странный жар вот здесь, внутри. Что бы это могло значить?
- Это значит, что лучше всего вам прекратить его трогать, - сердито ответил канарец. - Это не игрушка.
- Думаю, тебе не так уж неприятно.
- Не могу сказать, что мне это неприятно. Скорее, даже нравится... Даже слишком нравится!
- Слишком нравится? - переспросила Кимари, не переставая нежно поглаживать пенис, в то время как ее сестра крепко сжимала его основание. - Что ты хочешь этим сказать?
- Ради Бога! - с вздохом простонал канарец. - Оставьте меня в покое! Иначе случится нечто ужасное!
- Нечто ужасное? - переспросила Кимари.
- Вот именно! Нечто совершенно ужасное!
- Что именно?
- Вот это!
Глаза сиамских близнецов широко раскрылись, изумленно глядя, как по пальцам течет непонятная густая жидкость.
- Похоже на куичу, - произнесла одна из сестер.
- Иди к черту!
- Ты сердишься?
- Оставьте меня в покое, в конце концов! Вы меня смущаете... Вон отсюда!
- Ты знаешь, эта жидкость какая-то странная, - призналась Кимари, когда они вышли из хижины. - И пахучая.
Канарцу пришлось искупаться, чтобы успокоиться, а потом он долго лежал под пальмой, набираясь смелости, прежде чем решился показаться сестрам на глаза. Те, однако, не появлялись: видимо, тоже приходили в себя после случившегося.
- Мне жаль, что так произошло, - таковы были первые его слова, когда они все же встретились. - Мне действительно очень жаль, но вы должны были послушаться меня, а не играть с ним так... так... - он все пытался найти подходящее слово. - Так шаловливо.