Незнакомец ждал его в мастерской. Расстегнув пиджак, он сидел на скамье у входной двери и растирал застывшие руки. Это был человек лет тридцати, скуластый и худощавый, широкобровый, с глубоко запавшими внимательными глазами. Яков уже видел его где-то. Хозяин мастерской ушел на другую половину, и они остались одни.
- Крымов, - назвал себя пришедший. - Задание получил?
- Нет, Бадаев приказал связаться с вами.
- Хорошо… Ресторан Милошкевича знаешь?
- "Черную кошку"? Знаю. Хозяин его буфетчиком на кавказской линии плавал. Как румыны пришли, открыл ресторан.
- Вот, вот… Так в этом ресторане день и ночь болтается Степан Фрибта. Слыхал такого?
- Слыхал.
- Откуда? Ты его знаешь?
Яков замялся, потом сказал:
- Наш человек был. Ходил я к нему на связь, но он велел больше не приходить, пригрозил донести в сигуранцу.
- Тем более… Слушай внимательно: есть подозрение, что его завербовали румыны. Человек он болтливый, если продаст, многие пострадать могут. Понял?
- Ну и что?
- А вот что. Надо еще раз это проверить и, если все подтвердится - ликвидировать. - Крымов рубанул воздух ребром ладони. - Бадаев поручил твоей группе разузнать все о Фрибте. Я сам подключусь тоже.
На прощанье Крымов сказал:
- Имей в виду, в "Черной кошке" вся румынская контрразведка собирается. Будь осторожен.
Любарский совсем замерз, когда Яков вышел, наконец, из ворот и подошел к нему.
- Пошли, успеем еще на Дзержинского…
На улице Дзержинского, там, где она сходится с улицей Фрунзе, был глухой, заброшенный туннель, служивший тайником для сбора донесений. Остановившись будто по малой нужде, Яков внимательно осмотрел кое-где выщербленную, заштукатуренную стенку. Вот условные знаки - ряд нацарапанных крестиков внутри квадратов. Последний крестик не был обведен - значит, в тайнике есть донесение.
Яков зашел в туннель, нащупал качнувшийся под рукой камень, вынул его из проема, достал свернутую бумажку и поставил камень на место. Выйдя из туннеля, он гвоздем начертил вокруг последнего крестика квадрат, означавший, что тайник разряжен, и вместе с Гришей Любарским пошел на Нежинскую. Начинало смеркаться.
Дня через два после встречи с Крымовым Яков и его друг Алеша Хорошенко толкались около ресторана предприимчивого буфетчика Милошкевича. Свой ресторан буфетчик назвал по-французски "Ша нуар", заказал даже такую вывеску, но в обиходе трактир называли просто "Черная кошка", иногда добавляя к этому не вполне цензурные эпитеты.
Яков сменил кубанку на залихвастскую кепку, а вместо бушлата надел жиденькое пальтецо Гриши Любарского. Преобразился и Алеша Хорошенко. Выстреливая по тысяче слов в минуту, оба подростка наперебой предлагали прохожим сигареты самых разных сортов - в пачках и рассыпные, запрашивая вдвое и продавая за полцены. Свой товар они держали на фанерных лотках, подвешенных на лямках, перекинутых через плечо.
Гриша Любарский расхаживал по другой стороне улицы и не спускал глаз с товарищей. План, который разработали парни, казался несложным - выследить Фрибту и посмотреть, с кем он имеет дело. Но все осложнялось тем, что в лицо его знал только Яков, ходивший к нему на явку. Именно поэтому Яков не хотел показываться на глаза Фрибте - он мог бы заподозрить, что за ним следят. Григорий и Алеша не знали Фрибту, и поэтому Яков очень подробно описал друзьям его внешность.
Алеша попробовал проскочить в ресторан, но его сразу приметили и выпроводили обратно.
- Один как будто похож, - шепнул он Якову, - сидит слева с каким-то типом, пьет водку.
Ждать пришлось долго.
- Вот, вот… - снова зашептал Хорошенко. - Он?
Из дверей ресторана вышли двое. Фрибту Яков узнал сразу - долговязый, развязный, с туповатым, покрасневшим от водки лицом. Как было условлено, Хорошенко подскочил к Фрибте:
- А вот сигареты! Ароматные сигареты! Есть румынские, есть германские - какие хотите, такие курите! - Хорошенко протягивал сигареты, совал их чуть не в лицо Фрибте.
- Пшел, пацан, в сторону… Дай пройти людям…
- Простите, господа, проходите пож-жялоста! - в тон Фрибте ответил Алеша, сорвал с головы кепку и, кривляясь, раскланялся с Фрибтой. Это был сигнал Грише Любарскому. Он пошел вперед, замедлив шаги на перекрестке, и, увидев, что и эти двое переходят улицу, снова пошел вперед.
На Дерибасовской Фрибта и его спутник повернули на улицу Пушкина, миновали гостиницу и пошли к сигуранце на Бебеля, дом 12. Они не обратили внимания на чернявого подростка, который встретился им перед входом.
Все было ясно!
По дороге к мастерской, проходя мимо бывшего дома Красной Армии, Яков сказал приятелю:
- Гляди, машин сколько. Надо бы узнать, что здесь у немцев… Не здесь, вон куда гляди. - Яков кивнул на большое новое здание рядом с домом Красной Армии. Его построили незадолго перед войной. - У меня тут истопник знакомый живет. Вот бы шарахнуть!
- Жалко, дом совсем новый, - возразил Алеша.
- Гм, жалко! - хмыкнул Яков. - На Энгельса вон какой домино рванули - бывший НКВД - и то не пожалели. Зато полтораста гитлеровцев как не бывало.
- Сюда сколько толу понадобится, - уже соглашаясь с Яковом, сказал Хорошенко.
- Найдем… - загадочно и неопределенно ответил Яков. - Надо разузнать только, кто поселился здесь.
В слесарной мастерской Любарский рассказал, что, как и предполагали, Фрибта прямым ходом пошел к сигуранце. Чтобы не вызывать подозрения, Гриша шел далеко впереди, прошел по Бебеля, а потом повернул им навстречу. Оба вошли в сигуранцу. Значит, предатель, определили ребята.
Степан Фрибта, или, как он теперь называл себя, Стефан, с ударением на первом слоге, был разболтанный молодой еще парень, лет под тридцать. Он вечно отирался в порту. До войны работал то палубным матросом, то кочегаром. За границу его выпускать перестали после того, как накрыли с контрабандой. Бывал он то "на биче" - болтался без работы, то плавал на малом каботаже, ходил в Феодосию, в Николаев. К подпольной работе его привлекли в расчете, что он будет менее заметен, но оказалось другое - с приходом румын Фрибта продолжал тянуться к легкой жизни и вот теперь стал путаться с сигуранцей.
Вечером, придя домой, Яков узнал от Саши Чикова сногсшибательную новость - пришел из катакомб Бадаев, сейчас разговаривает со Стариком. Стариком ребята прозвали Петра Ивановича Бойко.
- Павел Владимирович? - недоуменно переспросил Яков. - Из катакомб?
- Откуда же еще! С ним Межигурская и еще кто-то незнакомый. Эти ушли, а Бадаев разговаривает со Стариком. Бойко даже и жену на кухню отправил.
Было совсем поздно, когда Бадаев зашел в комнату к ребятам. Жили они здесь втроем - братья Гордиенко и Саша Чиков. В другой комнате поселился Бойко с женой и собакой - желто-коричневым пойнтером Джеком.
- Ну, орлы, у вас как дела? - Бадаев вошел раздетый, какой-то очень домашний, словно и не собирался никуда уходить. Был он в одних шерстяных носках, а на плечи накинул меховой жилет, из-под которого торчала желтая кобура пистолета. Якову показалось невероятным - неужели Бадаев рискнет остаться в городе?
- Ночевать-то пустите? - улыбнувшись, спросил Бадаев, будто отвечая на немой вопрос.
- Пустим. Только… не опасно ли это для вас, Павел Владимирович?
- Ничего, ничего!.. На трезвый риск всегда надо идти. Лучше расскажи-ка, Яша, что нового в городе. Крымова видел?
Бадаев будто бы отшутился от вопроса, тревожившего ребят. Но он наметанным взглядом окинул комнату, задержал глаза на окне, выходившем на улицу, как бы невзначай потрогал раму - легко ли открывается - и все это делал так, между прочим, продолжая говорить с ребятами. Квартира Петра Бойко находилась в цокольном этаже, довольно высоко над землей - так что с улицы нельзя было заглянуть в окно. В то же время в случае опасности нетрудно выпрыгнуть из окна либо черным ходом проскользнуть в проходной двор и оттуда незаметно выйти на соседнюю улицу. Квартира выбрана была умело.
Яков рассказал о разговоре с Крымовым, о сегодняшней встрече с Фрибтой. Бадаев сидел на Яшиной койке, застеленной стареньким шерстяным одеялом. Опершись на колени локтями, он то складывал ладони вместе, то разводил их и смотрел на подростка, стоявшего перед ним. Яков горячо и возмущенно говорил о предателе.
Яша Гордиенко находился в том возрасте, когда человек принимает все очень близко к сердцу, когда в своих чистых помыслах он одинаково сильно и любит и ненавидит. Фрибту он ненавидел всем своим существом, каждой кровинкой, а Павлу Владимировичу был предан тоже до последней своей жилки. Скажи сейчас Бадаев - выполни невыполнимое, - и Яков пойдет на неминуемую смерть.
Вероятно, это началось с того разговора, когда Бадаев вызвал его в санаторий имени Дзержинского. Якову пришлось немного подождать - Бадаев обедал. Он вышел из столовой с большим красным яблоком в руке. Подошел, посмотрел, сел рядом на скамейку и без всяких расспросов начал с главного:
- Мне брат говорил про тебя. Ребят подобрать сможешь? Таких друзей, чтобы не подвели. Крепких! - Бадаев протянул Якову яблоко. - Держи!
Яков смущенно отказался, Бадаев сунул ему в карман.
- Ладно, сам не съешь, сестренке отдай, Нине, или матери.
Бадаев, оказывается, знал всю их семью.
Разговор в санатории Дзержинского он закончил тогда словами:
- Запомни, теперь ты чекист, Яков. Умей держать язык за зубами.