Понятно, что во всех этих формах, понятие счастья – очень смутное. Но одно можно сказать обо всех этих эвдемонизмах: они никогда явно не рассматривают счастье как результат наитеснейшей фронтальной общности с благами, наделенными высокой ценностью; они никогда не понимают его как предполагающее ценностное восприятие и ценностный ответ; они воспринимают его как простое состояние души. Оно полностью оторвано от ценностей. Эта концепция даже имплицитно не признает подлинную природу моральной ценности. Мы вернемся к ней позже. Ее поверхностность и незнание реальности неприкрыто обнаруживают себя в свете восхитительного изречения Сократа: лучше самому человеку пострадать от несправедливости, чем допустить ее.
Ценность созданных благ
Другое мнение, которое можно найти у многих Христианских авторов и в аналогичной, даже гораздо более радикальной форме, в Восточных религиях, а также в любой первоначально аскетической концепции мира, видит в каждом наслаждении созданным благом простое средство достижения нашего морального совершенства и духовного роста.
Единение с благами, наделенными высокими ценностями, такими, например, как погружение в красоту природы и произведения искусства, полное наслаждение ими, наряду с общностью с людьми, будь то дружба, супружество или отношение родителей к детям, или рассматриваются как простые средства достижения нашего морального и религиозного роста, или, как в примере с супружеством и семьей, как ситуации, накладывающие на нас моральные обязательства. Счастье, происходящее из такой общности с благами и их ценностями, в лучшем случае допускается как побочный продукт, который поощряет использование этих благ для нашего морального и духовного роста.
В ранних произведениях Святого Августина мы находим это отношение ко всем созданным благам, ясно выраженное в его утверждении, что они должны быть только объектом uti (использования), а не frui (наслаждения). Только по отношению к Богу допускается отношение frui. Но позже Святой Августин оставил это радикальное отрицание какого бы то ни было наслаждения созданными благами и позволил относительное frui ими.
Можно было бы без труда процитировать многих Христианских авторов, у которых этот ранний тезис Святого Августина разработан в еще куда более радикальной форме. Эти авторы подчеркивают, что Христианин должен подходить к любому благу, как к простому средству своего духовного роста и достижения святости. Во многих случаях любое более тесное единение с созданными благами уже считается подозрительным, и рекомендуется скорее избегать его, потому что существует страх, что такое единение и наслаждение может отвлекать нас от Бога. Эта концепция не замечает позитивной миссии созданных благ для нашего единения с Богом. Озабоченная только опасностью быть так сильно поглощенной этими благами, она, следовательно, сводит их миссию к тому, чтобы быть поводом практиковать аскетизм. Эти авторы не видят, что подлинные ценности созданных благ содержат послание от Бога, что они являются отражением бесконечной красоты и славы Бога, тем, что Бог открывает Себя определенным образом в красоте природы и искусства, в глубоких естественных истинах и в моральных ценностях людей. Они забывают, что сказано в Sanctus из Мессы: "Небеса и земля исполнены Славы Твоей". Они не замечают того факта, что участие в мире ценностей (которое, как мы видели, есть вершина участия в ценностях с субъективной точки зрения) и тесное единение с благами и подлинными ценностями, как таковые, оказывают великую помощь нашему духовному росту и приближают нас к Богу. Ни в коем случае нельзя отрицать существование опасности злоупотребления, но эта опасность таится всюду. Например, гордыня может вкрасться в совершение любого морального деяния и в любой акт поклонения Богу. С Христианской точки зрения предпочтительнее было бы сказать, что опасность злоупотребления должна всегда заставлять нас осознавать, что мы должны в любой момент возвратиться к religio (религии), к нашей фундаментальному договору с Богом. Но опасность того, что мы можем злоупотребить ценностями, никак не должна быть для нас мотивом избегать всего, что, как таковое, хорошо и приятно Богу.
Даже если мы абстрагируемся от тех, кто обнаруживает это особое негативное отношение ко всем источникам счастья здесь на земле (отношение, иногда распространяемое даже на счастье, которое мы переживаем в нашей религиозной жизни), мы найдем много других, кто, хоть и признает, что это более тесное единение с созданными благами может иметь позитивную миссию, будет утверждать, что нам следует видеть ее raison d’être исключительно в его влиянии на наш духовный рост. Они признают, что слушание прекрасной музыки или жизнь в красивой сельской местности, или единство с благородным человеком в глубокой дружбе могут быть очень полезны для нашего духовного роста. Но они будут отрицать, что такое единение с благом и следующее из этого единения счастье, имеют свои собственные значимость, значение и ценность; они даже будут утверждать, что нам следует достигать этих благ субъективно как простых средств нашего морального и религиозного роста. Одним словом, постольку, поскольку мы смотрим на две формы участия в ценностях – бытие носителем ценностей и фронтальное, наиболее тесное единение с благами и их ценностями – в пределах нашей земной жизни последнее рассматривается как простое средство достижения первого.
В реальности, в контексте нашей земной ситуации отношение между двумя этими формами не является окончательным – по крайней мере, не в смысле инструментальной окончательности. Нетрудно увидеть, что как только мы подходим к любому из этих созданных благ, наделенных подлинными ценностями, как к простому средству (как мы правильно подходили бы к такому инструменту, как нож или экзамен, который мы выдерживаем лишь для того, чтобы получить степень), тесное единение с этими благами, о котором мы говорили выше, разрушается ab ovo (с самого начала). Более того, они никогда не имели бы желаемого влияния на наши души, так что их роль в увеличении наших моральных и религиозных ценностей была бы полностью подорвана. Для того, чтобы их плодотворность для нашего духовного роста была раскрыта, мы должны быть заинтересованы в этих благах ради них самих. Мы должны действительно погрузиться в их красоту и открыть себя для полного наслаждения ею. Мы должны по-настоящему любить своего друга и быть заинтересованными в дружбе с ним ради нее самой. Только тогда наслаждение красотой и дружбой сможет иметь желанное влияние на наши души.
"Преизобилующая окончательность"
Таким образом, отношение между фронтальной общностью с благами, наделенными подлинными ценностями и бытием носителем моральных и религиозных ценностей, никогда не является, в контексте нашей земной ситуации, отношением инструментальной окончательности, приглашающим нас к простому использованию благам, а представляет собой совершенно другое отношение, которое можно определить как "преизобилующая окончательность". В этой преизобилующей окончательности сами блага, так же, как тесное единение с ними и наслаждение ими, имеют свою ценность и свое значение сами по себе в противопоставлении любым простым средствам, то есть благам, raison d’être которых состоит исключительно в бытии инструментарием для других благ. Конечно, в нашей земной ситуации бытие носителем моральных и религиозных ценностей имеет определенный приоритет перед тесной общностью с созданными благами, наделенными подлинными ценностями. И все же может возникнуть вопрос: а не имеет ли наитеснейшая общность с благами, обладающими подлинной ценностью, никакого значения сама по себе? Действительно ли соответствует Божьей воле и верно смотреть на все эти дары, которые нам пожалованы милостью Божьей, в конечном итоге с точки зрения той помощи, которую они могут оказать нам для нашего духовного роста?