- Говорил, что совсем дела плохи у саксонцев. Поляки раскололись. Одни за Августа, другие за Карла. Короны польской он уже де-факто лишился, глядишь, скоро и своей собственной не будет. Помощи просит. - рассказывал Головин неторопливо.
- Значит, пошлем ему еще войска.
- Не торопись, государь, Паткуль еще сказывал, что де Август примирения уже ищет с Карлом. Любовницу ему свою посылал.
- Что с бабы проку? - удивился Петр. - Что сделать-то она может?
- Хм, - усмехнулся Головин, - не скажи, Петр Алексеевич, баба бабе рознь. Там, в Европах, зачастую бабы правят. Возьми вона королеву англицкую.
- То ж, королева! Софья, сестрица моя сводная, тоже себя царицей возомнила. Чеканить наверно рубли хотела, портреты свои с титулами рисовала. Ну и где, она? Сусанна, монашка смиренная. Если не померла еще.
- Кроме королевы есть и другие. В любовницах ходят у монархов разных. Политикой дюже интересуются. Министров назначают и казнят по своей воле. А монархи потакают.
- Слабы те монархи, значит! - махнул рукой Петр, Монс - изменщицу припомнив. - Что еще сей Паткуль сказывал?
- Сказывал, что в службу к тебе поступить желание имеет. Не верит в искренность Августа. Полагает сдаст его Карлу. При случае. А там он давно к смерти приговорен.
- Ну и?
- Похоже на то, государь. Наш посланник при саксонцах, Долгорукий отписал, что ему де письма Паткуля к королю шведскому показывали, где оный просит прощения у Карла. За измену свою. Не вериться мне в это. Куда ему к Карлу?
- Скажи, что возьмем. В ранге нашего посланника. Но тайного!
У палатки возня и шум послышались. Кто-то настойчиво требовал аудиенции.
- Эй, кто там шумит? - царь поднялся с лавки и вышел.
МакКорин с адъютантами ругался.
- Шотландец! - окликнул его царь. - Чего царю мешаешь? Дело что ль какое неотложное? - сам улыбался.
- Самое неотложное, сэр. - поклонился маеор. - Даже два!
- Ну пойдем. - Позвал за собой.
- Садись. С Головиным рядом. Послушаем маеора, Федор Алексеевич. Он славный воин. Ну так, что за два дела у тебя ко мне. Сказывай!
- Первое государь дело плевое. Фамилию мою попортили.
- Фамилия, не морда, завсегда по новой переписать можно. - засмеялся Петр.
- Сэр, - МакКорин поднялся гордо, - для шотландца потерять часть фамилии, означающую его принадлежность к славному и древнему клану, это бесчестие. Как из русского сделать татарина, или наоборот.
- Сядь, - царь все смеялся, - ну рассмешил. Аж до слез. Татар-то мы попросту русскими делаем. Сперва крестим, а потом Юсупа в Юсупова переделываем. И ничего. Довольны. А русского хоть, как назови, лишь бы, просят сами - пояснил, - в печь не ставили. Что у тебя то потеряли?
- Я был, сэр, МакКорин. А стал просто Корин.
- Ладно, Федор Алексеевич, писцам скажешь, чтоб исправили. Не гоже обижать нам маеора. Он нам еще долго нужен будет. Покудова Карла не одолеем.
Ну еще чего? Говори, не тяни.
- В полку нашем два офицера повздорили. - Петр нахмурился:
- Подрались что ль? На дуэли?
- Да! А может и нет!
- Что ты все загадками?
- Не мог Сафонов беспричинно драку или дуэль затеять! - вдруг взорвался шотландец, - не верю. Кажется, мне причина была!
- Причинно или беспричинно, то без разницы! Затеял, знамо отвечать будет. Прописано мной за дуэли - смерть! Если еще сами себя истреблять будем, кто со шведом воевать пойдет? А, маеор? - зло ответил Петр. - А что там со вторым? Убил его?
- Нет, ранил только.
- Тяжело?
- Не знаю, - сознался виновато Дуглас.
- Знал я одного Сафонова… - задумчиво произнес Головин. - А как твоего зовут, маеор?
- Андреем!
- Тот был Дмитрий!
- А этот Дмитриев сын! И отец его знаю сотником был. Умер он. От ран в стране далекой полученных. В Китае. - вспомнил все Дуглас.
- Точно, он тогда. Государь, - Петру, - значит его отец меня о смерти спас. Мы с манджурами тогда сцепились. А после договор мирный Нерчинский подписали. Вспомни!
- Помню. - кивнул Петр. - Так решим. Пусть посидит покудова. Подождем, что с энтим вторым будет. Помрет - казним, выживет - в солдаты определим. А по сути, скажу чтоб допросили твоего поручика.
- Сэр! - Дуглас испугался - Я знаю что такое допрос, у вас, у русских.
- Нет. Не бойся, маеор. Скажу, чтоб без пыток. На что они? - плечами пожал. - Пусть расскажет, что знает. Дале и видно будет. Все, ступай, некогда нам.
- А…? - маеор замешкался, - … Сафонов…
- Иди давай, - Петр выпроваживал, - Федор Алексеевич позаботится. Не мешай нам боле.
Там в остроге каменном, что в укреплениях Нарвских имелся, Андрею допрос учинили. Из темницы, даже летом промерзшей, в застенок жаркий пытошный привели. Что при шведах было, то и при русских осталось. Дохнуло поручику в лицо смрадом теплым, страданиями лютыми, болью нечеловеческой пропитанным. Сыск вел офицер незнакомый в мундире преображенском. Видом благообразный, худощавый, лицом вытянутый, а глаза голубые, в точь стеклянные, неморгающие. Оглянулся Андрей по сторонам. Поежился. Дыба рядом. Инструмент разный палаческий разложен. Самого мастера дел заплечных правда не видать.
- Ну ты кто будешь то? - начал офицер.
- Поручик князя Волконского полка Сафонов Андрей Дмитриев сын, из дворян.
- Я не про то. - недовольно. - Кто ты есть по сути своей?
- Я?
- Ты, ты!
- Слуга государев, а кто еще?
- Не слуга ты государев, а клятвопреступник.
- Это почему же?
- Потому что указы царские нарушаешь. Оттого ты здесь. - руками обвел.
Андрей опять осмотрелся по сторонам. Помолчали.
- Не озирайся. - прервал молчание офицер - не боись, не для тебя приготовлены, - инструменты имея в виду, - Сказано тебя не пытать. Сам расскажешь, что знаешь. Отчего дуэль устроил. Капитан Фредберг сказывал, ты сам на него напал. Внезапно. Вот и поведай мне, что за причина?
Андрей начал сбивчиво рассказывать. Офицер слушал молча, не перебивая. Сафонов дошел до того места, где он Фредберга увидел, запнулся.
- Ну и далее? - поинтересовался офицер.
- А далее, дал я ему в морду, он за шпагу и… - рукой махнул.
- А почему ты был уверен, что его видел. Там. С девкой этой?
- Не уверен я, - вздохнул Андрей, голову опустил виновато, - только он это! - и посмотрел в глаза допрос снимавшему.
- Уверен, не уверен, он, не он. А чего не побег, и не сказал: "Дело мол и слово государево!" А? Мы бы взяли вас. Обоих. Допросили - рукой на дыбу показал, - глядишь, кто-нибудь бы и сознался. Или правда, или оговор. По допросу и воздали бы.
- Да зачем мне врать-то? - не понял Андрей.
- Да по разным причинам врут, поручик. Может, тебе его вакансия нужна? А? Ведь ему недавно чин капитанский дали. А может ты за него на то место метил? - ехидно посмотрел.
- Мне? Я? - изумился.
- Тебе, тебе - закивал головой офицер. - Всякое бывает.
Андрей даже сказать ничего не мог на это.
- Ну ладно, иди в темницу, голубь, посиди покудова - отпустили. В дверях уже был, прозвучало вдруг:
- Говоришь, грудь отрезал у девки? - Андрей не ожидал вопроса. Оторопел. Смутился:
- Да. Да, грудь. Одну. Правую.
- Хорошо. Иди с Богом. Позовем, коли надобно будет.
Задумался офицер. Доходили до него уже слухи, про подобное. Нет-нет, да находили неподалеку от лагерей армейских трупы женские. Маркитантки там, шлюхи разные. Изувеченные, как поручик этот сказывал. То казаки в лесу наткнуться, то драгуны лошадей на водопой выводят, а там в водичке, глянь, покойница покалеченная плавает.
- Фредберг. Иоганн фон Фредберг. Тридцать лет от роду. Из дворян курляндских. Бумаги самим герцогом выправлены. В русской службе с начала семьсот первого года. Сразу в этом полку. У Мещерского, после у Волконского. Поручик, затем капитан. Гренадерская рота. Участвовал в делах так, при Эрестфере, при м-м-м, при Мариебурге, Дерпте. Ничего! А по бумагам отличный офицер. Слишком уж отличный… Странно сие… - преображенец отодвинул их в сторону. - Пусть полечиться покудова. После и побеседуем.
Глава 15 Свобода - вещь бесценная
Взяли Ефима казаки городовые, что со Страховым в деревню нагрянули, побили малость, да веревками связали. Опосля пограбили, что можно было - Тихон сам показывал. Злился, мол не богато живешь, вор. Потом избу подпалили и пошли. Ефим брел лошадьми с двух сторон зажатый, про себя думал:
- Слаба тебе, Господи, жена успела с дочкой схорониться. А энти не искали. Скотину жалко. Погорит.
Довели его до Севска. Там в железо заковали и в Москву.
- Там тебя, милай, и опрашивать будут, и пытать. - проводил его словами добрыми подъячий Страхов - дело у тебя государево, видно вор ты знатный. Там все и расскажешь. А то я лютый больно, запытать могу. На смерть. А на Москве все благочестивые, легко тебе будет - и рассмеялся подленько. Поехали. Ефим на телеге в цепях. Два казака в конвое верхами, третий на телеге. Все глазами зыркал на Ефима, покудова с Тихоном Страховым прощались. Дня через два выпало в поле ночевать. Встали на опушке леса. Коней к деревьям привязали, пожевали, что в котомках было, да спать завалились. Один сторожить остался, тот что все на Ефима смотрел. Никонову то ж горбушку кинули:
- Жри мол.
Лежал он под телегой, с глазами закрытыми, отламывал хлебушек по крошке, жевал медленно. Растягивал. Все про своих думал. Что с ними станет? Собственная судьба была безразлична. Знал, что в покое не оставят. На Руси не спрятаться. Эх, уходить дале надо было. В Польшу.