Итак, все было готово, оставался лишь период мучительного ожидания. Оставалось, как это не раз случалось в годы войны, терпеливо ждать разрешения кризиса, что должно было произойти в скором будущем.
– Ужин, милорд? – настойчиво предложил Джерард. Есть ему не хотелось. Теперь, когда все было решено, напряжение спало, он почувствовал, что очень устал.
– Я позову Джайлза, если мне что-нибудь понадобится, – сказал он, обведя взглядом переполненную каюту.
Он хотел избавиться от этого скопища людей и подыскивал слова, что бы сделать это дипломатично.
– В таком случае, я вернусь к прочим своим обязанностям, милорд, – сказал Фелл, проявив неожиданную тактичность.
– Хорошо, сэр Томас, благодарю Вас.
Каюта мгновенно опустела, Хорнблауэр мог теперь по крайней мере попытаться положить конец настояниям Джерарда. Затем он погрузился в кресло и расслабился, упорно не замечая Джайлза, который принес дополнительную лампу, чтобы получше осветить каюту. Корабль был полон звуков: закачиваемой воды, связываемых в кипы тюков, клацанья помп, отрывистых приказаний. Эти звуки не давали ему направить мысли в правильное русло. Он почти уже задремал, когда стук в дверь известил о приходе мичмана.
– Наилучшие пожелания от капитана, милорд, шлюпка с берега приближается.
– Мое почтение капитану, я буду на палубе через минуту.
Среди темноты, окутывавшей гавань, шлюпка ярко освещалась фонарем, подвешенным на корме. Свет бликами отражался от блестящего мундира Мендеса-Кастильо. В шлюпке, в порядке, обратном морской иерархии, расселись мичман, лейтенанты, капитан, адмирал. Мощные удары весел несли их по темной воде по направлению к городу, где светились немногочисленные огни. Они прошли рядом с "Эстрельей". На шхуне горел фонарь, но она, очевидно, уже закончила принимать воду, так что на ней не наблюдалось никакого движения.
Тем не менее, из ее открытых люков исходил какой-то неясный гул. То ли рабы оплакивали разлуку с теми, кого забрали, а возможно, они выражали таким образом свои мрачные предчувствия перед ожидавшим их будущим. Хорнблауэру подумалось, что эти несчастные люди, оторванные от своих домов, погруженные на корабль, подобного которому они никогда не видели раньше, охраняемые белыми людьми (а белые лица должны были казаться им более необычными, чем лица изумрудно-зеленого цвета показались бы европейцу), имеют очень слабое представление о том, что их ждет, еще меньшее, чем имел бы он сам, окажись он вдруг на чужой планете.
– Его превосходительство, – сказал Мендес-Кастильо рядом с ним, – выражает свое удовольствие, постановив принять Ваше превосходительство с соблюдением всех церемоний.
– Это в высшей степени любезно со стороны Его превосходительства, – ответил Хорнблауэр, с трудом заставляя себя вернуться к исполнению своих служебных обязанностей, и с еще большим трудом пытаясь изъясняться на испанском. Румпель был переложен, и шлюпка сделала резкий поворот, направившись к ярко освещенному молу с массивными воротами позади. Лодка шла вдоль него, а полдюжины облаченных в мундиры фигур застыло в ожидании момента, когда приехавшие высадятся на берег.
– Сюда, Ваше превосходительство, – пробормотал Мендес-Кастильо.
Миновав ворота, они попали во внутренний двор, освещенный множеством фонарей, свет которых, падая на шеренгу солдат, разделялся на две колеблющиеся полосы. Как только Хорнблауэр вошел во двор, прозвучала команда "На караул!" и в тот же миг заиграл оркестр. "Медвежье" ухо Хорнблауэра могло различить лишь резкие звуки, но он остановился, весь внимание, держа шляпу с плюмажем за край, сопровождающие его офицеры стояли рядом. Так продолжалось до тех пор, пока оглушительные звуки, многократно отраженные и усиленные стенами, не затихли.
– Превосходное военное приветствие, майор, – сказал Хорнблауэр, глядя на неподвижные шеренги солдат с их белыми ремнями крест-накрест.
– Ваше превосходительство слишком добры. Не будет ли Ваше превосходительство любезно проследовать в эту дверь?
Несколько размашистых шагов в окружении еще большего количества людей в мундирах с обеих сторон, затем распахнутая дверь и просторная зала. Продолжительный разговор на пониженных тонах между Мендесом-Кастильо и чиновником у двери, а потом громкий звук их имен, объявляемых на раскатистом испанском – Хорнблауэр давно уже оставил надежду услышать свое имя, правильно произнесенное на иностранном языке.
Главный человек в комнате поднялся со своего кресла, которое выглядело почти как трон, чтобы стоя встретить британского командующего. Он оказался значительно моложе, чем ожидал Хорнблауэр, лет тридцати, смуглый, с узким, подвижным лицом, имевшим веселое выражение, вопреки презрительно вздернутому крючковатому носу. Его мундир сиял золотым шитьем, на груди висел Орден золотого руна.
Мендес-Кастильо представил их, англичане сделали глубокий поклон представителю Его Католического Величества и удостоились вежливого кивка в ответ. Мендес-Кастильо рискнул даже назвать титулы приглашенных, возможно, это являлось нарушением этикета, подумал Хорнблауэр, однако было очевидно, что присутствующие очень этим довольны.
– Его превосходительсво маркиз де Айора, капитан-генерал Его Католического величества доминиона Пуэрто-Рико. – Айора улыбнулся в знак приветствия.
– Я знаю, что Вы говорите по-испански, Ваше превосходительство, – сказал он. – Мне уже приходилось слышать, как Вы делаете это.
– Неужели, Ваше превосходительство?
– Я был маойром в партизанском отряде Клароса во время штурма Росаса. Я имел честь быть Вашим сослуживцем, и хорошо Вас помню. Ваше превосходительство, конечно же, не помнит меня.
Было бы слишком опасно признать этот факт, и Хорнблауэр, не найдя подходящих слов, только поклонился еще раз.
– Ваше превосходительство, – продолжал Айора, – Вы почти не изменились с тех пор, если позволите так выразиться. Одиннадцать лет прошло с тех пор.
– Ваше превосходительство очень любезны. – Это была одна из самых полезных фраз в дипломатическом языке.
Айора обратился к Феллу – с похвалой состоянию его корабля, и улыбнулся младшим офицерам. После этого, словно это был именно тот момент, которого он ждал, Мендес-Кастильо обернулся к ним.
– Возможно, вы, джентльмены, не почтете за труд быть представленными дамам? – сказал он, взгляд его скользнул мимо Хорнблауэра и Фелла и остановился на лейтенантах и мичманах. Хорнблауэр перевел, и видел, как они, с легким волнением, ушли в сопровождении Мендеса-Кастильо.
Айора, вопреки этикету и испанским обычаям, не терял времени и, как только они с Хорнблауэром и Феллом остались наедине, сразу же перешел к делу.
– Через подзорную трубу я наблюдал за тем, как вы преследовали "Эстрелью дель Сур" сегодня, – произнес он, и Хорнблауэр еще раз почувствовал, что не может подобрать слов. Поклон и улыбка, в данной ситуации, тоже были неуместны. Он мог только хранить ничего не выражающий вид.
– Это непростая ситуация, – продолжал Айора. – Согласно предварительной договоренности между нашими правительствами британские военные корабли имеют право задерживать в открытом море испанские суда, груженые рабами. Но в испанских территориальных водах те могут пребывать в безопасности. Когда будет подписана новая конвенция по искоренению работорговли, тогда эти суда будут преследоваться правительством Его Католического Величества, но до тех пор мой долг защищать их всеми имеющимися в моей власти средствами.
– Ваше превосходительство, Вы совершенно правы, – сказал Хорнблауэр. Фелл невозмутимо стоял, не понимая ни слова из их разговора, но Хорнблауэр чувствовал, что не способен даже попытаться делать перевод.
– И я намерен сполна выполнить мой долг, – твердо заявил Айора.
– Естественно, – сказал Хорнблауэр.
– Так что, может быть, правильнее будет прийти к полному взаимопониманию в преддверии грядущих событий.
– Ничего не может быть лучше, Ваше превосходительство.
– В таком случае, само собой разумеется, что я не потерплю никаких нападений на "Эстрелью дель Сур" пока она находится на вверенной мне территории?
– Безусловно, я понимаю это, Ваше превосходительство, – ответил Хорнблауэр.
– "Эстрелья" собирается отплыть с первыми лучами солнца завтра.
– Этого я и ожидал, Ваше превосходительство.
– И ради дружбы между нашими правительствами будет лучше, если Ваш корабль останется в гавани до тех пор, пока она не уйдет.
Взгляд Хорнблауэра встретил решительный взгляд Айоры. Лицо последнего не выражало совершенно ничего, в его взгляде не было никакого намека на угрозу. Однако угроза подразумевалась, доказательством чему служило подавляющее превосходство в силах. Сотня тридцати двух фунтовиков под командованием Айоры способна была перепахать всю акваторию гавани. Хорнблауэру вспомнились римляне, которые согласились с императором, так как опасно было спорить с хозяином тридцати легионов. Как только он почувствовал способность к действию, он решил занять такую же позицию. Он улыбнулся как игрок, умеющий проигрывать.
– У нас был шанс, но мы его упустили, – сказал он. – Мы вынуждены подчиниться.
Если Айора и испытал удовлетворение от этого признания, оно отразилось на нем не более, чем прежде намек на силу.
– Ваше превосходительство, Вы очень понятливы, – произнес он.
– Конечно, нам бы очень хотелось воспользоваться преимуществом, которое дает нам береговой бриз, чтобы отплыть завтра утром, – почтительно заметил Хорнблауэр. – теперь, когда мы пополнили запасы пресной воды, за возможность чего я должен благодарить Ваше превосходительство, нам не пристало злоупотреблять Вашим гостеприимством.
Хорнблауэр делал все возможное, чтобы сохранить невозмутимость под испытующим взглядом Айоры.