- И долго будешь, - спросил Василь, - долго будешь тако, дойлид[78] Антон, из сыпучего праха, ни себе, ни людям строить?
- Разве замок плох? - продолжая трудиться, невозмутимо возразил Зодчий.
- Куда как хорош! - усмехнулся Василь; зеленопанцирный краб, сослепу ткнувшийся в твердыню венецианца, переполз ров и вломился в толщу обводного пояса, круша все на пути сильнее, чем сотня кулеврин.
- А по мне - добрая крепость, - Тудор, взяв морское диво двумя пальцами, отнес его к близкой воде и вернулся к постройке. - Добрая, удобная к защите. Погляди, Василь, как все измыслено! Подойдет с той стороны ворог - его уже вдалеке встретят ратники, сидящие в барбакане[79], немало войников оставит перед ним супостат. Далее - малая стена, французы зовут ее мерлоном[80]; и эту возьмешь не сразу. За нею - ров... На башнях есть амбразуры для наряда, ворогу же пушки ставить негде, слишком крут предо рвом подъем. Меж вершинами стен и башнями - подъемные мостки, полу - башни; если падут, их легко обстреливать с тылу, с донжона... Везде - расчет, все - ближе полета стрелы, все со стен видно во все стороны. Такую бы крепость - нашему Белгороду на Днестре. Только не из песка бы, в камне.
Мессер Антонио с интересом слушал обычно несловоохотливого молдаванина.
- Вы не ведаете, синьор и друг, - продолжал сотник, - как нужен новый замок нашему городу, всей Земле Молдавской! Взгляните, вот она! - Тудор, схватив щепу, начертил ею у моря широкий овал. - А тут Белгород, - сотник положил на черте камень, у самой волны. - Сей город - земли нашей гортань, им Молдова в сине море дышит. Сдави его ворог - и не станет дыхания моей земле! И не одной лишь ей. Через Четатя-Албэ держат путь к Востоку купцы Мадьярщины и Польши, Германии, Литвы, Ливонии, Италии. Через эти врата проходят фландрские и генуэзские сукна, фламандские брокарты, вина Архипелага[81], оружие и пушнина из Московии - все, чем богаты восток и запад, север и юг.
- Для турок Белый город - тож врата, - вставил Бердыш. - К той же Молдове, Литве, Польше. К нашей Руси...
- Потому и надо его крепить, - улыбнулся Тудор. - Немедля, пока не подступил осман.
Зодчий слушал рассуждения воинов с интересом.
- Но у вас уже есть там крепость, - заметил он. - Судя по имени - белая.
- Была белая в прежние дни, ныне серая, - сказал сотник. - Скорее - золотистая, как тот песок на солнце. Но крепка - не гораздо. Сейчас покажу.
Тудор, отойдя шага на три, начал строить свою твердыню, какой она была в тот тревожный год. Насыпал у воды холмик, вылепил на нем цитадель, наметил торопливо стену главного двора, бревенчатый тын вкруг второго.
- Да, покамест надежен один донжон, - подтвердил мессер Антонио. - Нужно опоясать камнем весь холм, чтобы неоткуда было противнику идти толпою на штурм... Нужны добрые башенные ворота. Но главное - ров, хороший ров...
Под уверенными движениями Мастера вокруг крохотной цитадели начали расти новые стены, поднялись башни. Отрытый мгновенно глубокий ров стал быстро наполняться морской водой...
- Именно так, синьор и друг, - с восхищением одобрил молдавский сотник. - Словно ваша милость побывала на месте и видит своими очами, где что надо возводить. Остается одно - построить нам эту крепость в камне. Доброго зодчего город наш ждет давно! Ждет вся земля!
- Земля Молдавская... - проговорил задумчиво Мастер. - Расскажите мне о ней, рыцарь, еще...
Тудор поудобнее уселся на выброшенном морем бревне, лицом к заходу солнца, словно хотел, повествуя, видеть родимый край.
- Древнее имя наше - волохи, - начал витязь. - Испокон веков населяли мы заднестровские земли...
Тудор рассказывал о том, как жили его предки, в дружбе со славянами, основавшими многие города и села на тех же землях, рядом с волошскими, о нашествии Чингизидов, оттеснившем их вместе в горы, о том, как возвращались на отчины прадедов, тесня в свою очередь захватчиков. О господарях и витязях, прославивших Молдову за два столетия, как стала она княжеством, о плохих и вероломных, слабых и жадных князьях, каких было на ней еще больше. Перед слушателями сотника вставали, как живые, храбрые воины - пахари той земли, спесивые и алчные бояре.
- Худо нам ныне: ворогов много, со всех сторон, - заключил сотник. - Но земля наша, пока дышим, стоять будет. И для того у моря должны держаться, Белгород наш крепить.
- Камень мужу - недолгое прибежище, - несогласно промолвил Бердыш.
- Ведаю, друже, - ответствовал Тудор. - Земля, взъерошившаяся крепостями, - земля слабых; от страха камень на ней вздыбился. Сильные не хоронятся за камнем стен и веж. И мы не строим фортецц да твердынь. Но врата земли крепкими быть должны. А Белый город - наши главные врата. Морские. Сделайте нам, синьор и друг, у моря добрую крепость, и Земля Молдавская не забудет вас вовек!
- И вправду, ваша милость, - с усмешкой поддержал Василь, - чего бы не взяться? Оживлять добрый камень не лучше ли, чем неблагодарный, переменчивый песок?
- И камню жизнь давать не всегда полезно, друзья мои, - улыбнулся Мастер. - Давние счеты с ним, конечно, у меня есть, слишком часто подводил он меня, обманывал. Да и я перед ним - не без вины; оживив, бывало, не мог защитить. Это ведь - предательство тоже. И камень меня предавал, однажды - чуть не заглотал навеки, - добавил он загадочно и грустно.
- Наш камень, синьор и друг, не обманет вас, не выдаст, - с горячностью молвил Тудор. - Белый камень Молдовы не подводит ее мастеров.
- Так вы и вправду зовете меня в Молдову, рыцарь? Строить крепость?
- Прощу оказать земле моей доверие и честь, - поднявшись на ноги, с поклоном сказал сотник. - Моя страна невелика и бедна, но назначить достойную плату славному зодчему сумеет.
Мастер встал и растроганно пожал Тудору руку.
- Благодарю. Но что на это скажут братья Сенарега, хозяева Леричей и наши?
- Генуэзцам, - усмехнулся Тудор, - мы не рабы. Пришлют из дому для меня выкуп, синьор и друг, и мы с вами, простившись с братьями, отбудем, благословись, в мой край.
- На Молдову... Решусь ли? Могу ли вам слово дать? Не знаю, не знаю... Как же все - таки быть со здешними синьорами? Я многим обязан им!
- Скорее наоборот, ваша милость, - возразил Бердыш, - Выкупа они за вас никому не давали, на харч многое не кладут. А вы строили их гнездо. И построили, вот те крест, на славу!
- Я подумаю, рыцарь, подумаю, - торопливо сказал мессер Антонио и, простившись, удалился к себе.
Когда Зодчий исчез из виду, над обрывом мелькнула зловещая тень рыжего доминиканца.
- Следит? - взглянул Тудор на Василя.
- Следит. Ненавидит пуще, чем татарина али турка.
- Но почему?
Бердыш поскреб в затылке, потянулся.
- Сей мастер, чуял я, для ихнего поповского племени - еретик. Латинский же поп на ересь да схизму более ярится, нежели на бесерменство.
- Мне это ведомо. Да причину такой злобы не могу понять.
- Представь, брате, что перед тобою иной человек стоит, - начал объяснять сведущий в делах веры работник. - И в мошне у того - сотня золотых, коих ты в руке не держал и держать не надеешься. А потом представь другого, тоже с сотней в мошне; да только половина тех золотых была уже твоею, но коварно утекла к тому, другому, когда сам ты имел надежду и вторую заполучить.
- Ну?
- Так вот, первый из них - человек иной веры. Второй же - схизматик.
- Значит, за попом нужен глаз вдвойне. В ножевом деле наш поп - мастер почище лотра. Мыслю я, надлежит нам с тобой, пане - брате...
И оба витязя, склонившись друг к другу, заговорили о делах, к которым готовились вместе как побратимы и союзники.
Близился вечер, когда Бердыш, волоча охапку прутьев для стрел, встретил опять стряпуху. Долгого разговора на сей раз не повел. Сказал только: "Пойдешь со мною на Русь?" И добавил: "Аннушка!"
Аньола затрепетала, выронила, что несла. И убежала опрометью к себе, в каморку. Там, упав на убогое жесткое ложе, плакала долго, навзрыд, - впервые с горьких дней пленения. Обиду на судьбу выплакала до конца. Бродяга Бердыш знал дело обольстителя - сберег заветное самое слово на самый конец, чтобы сказать наверняка. Ведь сколько лет на чужбине не звали Аннушкой сирую рабу! И настало прояснение. И поняла Аньола, то - ее мужик, муж. От него рожать ей ребят, с ним - растить. С ним и жизнь прожить, на радость и горе вместе идя, как сказано в святой брачной клятве.
И вспомнилось настойчивое ухаживание Бердыша, без обычных мужицких приемов - медвежьих объятий и щипков, без приглашений на сеновал или в буйные травы за воротами. Коли взять, то насовсем, - так хотел, видела Аньола, этот муж. Рисовал казавшееся несбыточным; говорил о зимовнике, присмотренном на крае воли, за степью, о пасеке за тыном, огороде. О поросятах да курах, о важном индюке да петухе - певуне. Рядом с двориком там ждет их речка, камышовая кровля на хате - чуток набекрень, как у конника в дозоре - шапка. Глубокий лог вокруг зарос терном да дикими яблонями, не добраться лихому человеку вовек. И будут у них там детушки. И пес Полкан, кудлатый и добрый. И кот Василь, хозяину тезка, спесивец и драчун.