- Вы видите, - сказал отец Руффино, - царский знак, которым клеймили во младенчестве всех потомков по мужской линии почившего султана Мурада. Это две сплетенные воедино арабские буквы; такую носит и нынешний оттоманский падишах. Запомните, синьоры, этот рисунок, он многого стоит в наши дни. Завтра вы велите выпустить, - по моей просьбе, конечно, - улыбнулся доминиканец, - вы распорядитесь освободить людей, содержащихся у вас в темнице. Первым делом пленники поспешат на лиман, чтобы выкупаться, и тут станет ясно, носит ли кто из оных подобное клеймо. Если же кто не пожелает освежиться - найдется способ иначе осмотреть его левое плечо.
- А как быть с Нуретдином - агой? - спросил мессер Пьетро.
- Ага в каком - то смысле значит господин, не так ли? С ним, конечно, надо быть учтивее. Для начала предложите синьору аге поведать обществу о волнующем событии, свидетелем которого его милость изволила быть, - о падении Константинополя. Может быть, многое откроется уже в этом рассказе неверного. Если же нет, разве в доме сем не найдется служанки, способной наедине осмотреть или хотя бы ощупать плечо мусульманина, под рубашкою или без оной? Я, кажется, заметил у колодца весьма смазливую кухонную даму, - да простит мне господь этот грех. На исповеди эта женщина не была, значит она - греческой или иной схизмы. Не поручить ли это дело ей?
- Она для него не подойдет, - с поспешностью проговорил Пьетро. - В замке есть молодые судомойки; за серебряный динар, думаю, согласная девица найдется. Я сам ее подберу.
- Да поможет вам в этом пресвятая дева, сын мой, - с чувством заключил монах, пряча за пазуху мешочек с царским знаком сераля, который Амброджо между тем успел быстро перерисовать в небольшую книжечку, лежавшую на столе. На дни вчерашние, синьоры, мы бросили беглый взгляд, - доминиканец довольно потер руки, - сегодняшний для нас ясен тоже. Теперь о будущем. Я, недостойный слуга господа, много думал об этом, но еще больше, святейшему повелению следуя, размышляли над сим вопросом многомудрые и святые отцы апостолической столицы. Вы позволите мне, синьоры, изложить вам плоды этих дум?
И доминиканец, с откованным логикой красноречием, начал долгий свой разговор. По мере его продвижения на лицах братьев сменяли друг друга разные чувства - алчности и гордости, беспокойства и надежды. Так вот чего, в сущности, хотят, чего требуют от братьев Сенарега мудрые стратеги стольного града святого Петра!
Аббат вдохновенно рисовал перед взором братьев будущие Леричи. Таким, каким мыслили себе грядущее семейное гнездо Амброджо и Пьетро, и все - таки - не таким. Воздвигнется великая, неприступная крепость вырастет город, станет он и столицей. Дороги - по морю и суше - протянутся отсюда ко всем странам света, - надежные, охраняемые, удобные, всегда оживленные торговые пути. Гавань, полная кораблей, торговые ряды, ломящиеся от товаров, многолюдные базары - все будет в этой новой Каффе, новой Генуе, со временем, может, и новом Константинополе. И расцветут в нем науки, искусства, ремесла, и станет город сей светочем духа, какой над миром еще не сиял от вступления Христова в Иерусалим. Грубый замок довольно скоро преобразится в светлый дворец сиятельных и превосходительнейших графов Леричских, впоследствии также - блистательных и могущественных князей. И будут в их столице во множестве другие дворцы, прекраснейшие соборы и церкви, дома и площади, арсеналы и верфи, и огромные мастерские, где станут изготовлять драгоценности и стекло, оружие и ткани, каких еще нигде не было на земле.
- Ибо это, - торжественно повторил отец Руффино, - будет столица духа, осиянная истинной, католическою христовой верой, очищенной навсегда от ересей и иноверческой скверны. Ибо каждое дело в ней благословится и освятится пламенной верой, очищенной величайшими подвижниками, учителями и мыслителями римского канона.
Об этом же, заверил братьев монах, позаботится святой иноческий орден, в чьих обителях он, недостойные отец Руффино, еще в ранней юности нашел блаженный приют. Если сиятельнейший дом Сенарега возьмет на себя управление новым государством, - легкий поклон в сторону мессера Пьетро, - финансами, - поклон Амброджо, - сношения с иными державами, вождение флотов и войск, орден готов принять тяжкое бремя духовного руководства смиренного пастырского совета, защиты столицы и новой страны от козней ересей и иноверий - этого всеразрушающего внутреннего врага.
А окружив державу такой стеной, направить удары ее армий и флотов, златого меча ее денежной мощи и отрядов святых миссионеров против всех оплотов диавола в мире. Конечно, на благо самой державы, ибо земли и воды, сокровища и все достояние разоренных гнездилищ скверны должны обогатить этот оплот веры и его благочестивых государей.
Ради такой цели орден готов не жалеть ни денег, ни влияния своего, ни усилий своих святых бойцов. А мать церковь поддержит орден святого Доминика всем своим вселенским могуществом.
- Подумайте об этом, дети мои, - сказал аббат. - Сегодня ответа не нужно, я не скоро еще покину вас. Но прежде чем взрастут окрест великие храмы, малому замку тоже требуется божий дом, под знаком истинной благодати. Давайте побеседуем и об этом.
- Но вы освятили уже нашу часовню, святой отец! - воскликнул Пьетро. - Разве вашего благословения мало?
Аббат в сердечном сокрушении покачал головой.
- Увы, сын мой, увы!
- Что случилось, святой отец? - взволновался Амброджо.
- Прискорбная, ужасная помеха, - с тем же видом сказал монах. - Скажу сразу, дети мои: я освятил семейный ваш храм, но высшие церковные власти могут признать сей акт недействительным и не прислать другого священника, когда дела позовут меня отсюда дальше. А часовню - закрыть. Ибо строил ее, как я узнал, великий грешник.
- Но кто без греха! - в тревоге великой вскричал мессер Амброджо.
- Я сказал - великий грешник, - строго повторил аббат. - К тому же - нераскаявшийся. Нет нужды объяснять вам, надеюсь, что значат эти слова.
Братья замерли, пораженные страхом. В замке Леричи впервые прозвучала обвинительная формула, излюбленная самой зловещей силой тех времен. Этими словами клеймила своих самых упорных и под угрозою костра не желавших покориться жертв святейшая инквизиция.
- Что же делать, святой отец? - упавшим голосом, после долгого молчания спросил мессер Пьетро ди Сенарега. - Ведь он построил и замок. И все, что у нас есть.
Аббат молчал; чело доминиканца отображало упорную работу мысли.
- Есть один лишь путь, - промолвил отец Руффино наконец. - Я попробую - в меру слабых сил своих и малого времени, мне отпущенного, - убедить этого человека вернуться под благостную руку матери - церкви нашей. Может быть, господь просветит его душу, закосневшую в грехе. И тогда...
- Мы сможем его оставить у себя? - в один голос спросили братья.
- Увы, дети мои, не сможете и тогда. Ибо я, скромный клирик, не властен принять великого и полного раскаяния такого еретика. Принести его сей грешник может только в кафедральном соборе, в присутствии епископа.
- А ежели не раскается?
- Тогда вы исполните перед нашей церковью сыновний свой долг, - твердо сказал аббат. - В условленный срок, как помните, за мной придет корабль мессера Гандульфи. Раскаявшийся или нет, венецианец уедет на нем со мной.
Это был уже приказ, и братья молча склонили перед ним упрямые головы. Спорить мог лишь безумец.
- Повелеваю вам, - добавил доминиканец еще тверже, - держать в совершеннейшей тайне все, что узнали сейчас от меня, недостойного слуги божьего. Пусть все идет здесь, как шло, до возвращения синьора Джироламо с его галеей.
Братья склонили головы.
- Дозвольте, святой отец, еще вопрос, - сказал старший. - В мире только и речи о том, что неверные вскоре захватят все Великое море, и Каффа падет, как пал Константинополь. Не могут ли, пред такой угрозой, развеяться надежды нашего дома о новых Леричах?
- Каффа падет, - смягчив голос, подтвердил добрый доминиканец. - И иные еще города и земли. Но господь отведет черную руку агарян от Леричей. Большего, о дети мои, я не вправе вам открыть.
Готовясь ко сну в своей комнате, мессер Пьетро приводил в порядок вызванную вечерней беседой бурю мыслей и чувств. Что сделал такого несчастный венецианец на родине, чем вызвал ненависть церковников? Пьетро было жаль прекрасного Мастера, но еще более - собственной потери. Что за двор будет у графа Сенарега, тем более герцога, без своего архитектора и художника? Палач, конечно, при новом государе - самое нужное лицо, но мастер и зодчий тоже необходим. Ничего, в новых Леричах утрату, наверно, удастся возместить, не гением - так числом. Доминиканцы, правда, будут вмешиваться во все дела нового государя, но - только до поры, когда герцогство утвердится и окрепнет под верховной властью Пьетро Благочестивого, его первого герцога. За одну только эту жертву - Антонио - Мастера - старший Сенарега заслужит такое прозвище.
Сам же отец Руффино думал о том, чего не мог поведать обоим Сенарега. Аббат вспоминал недавнюю остановку в Стамбуле, беседы с умнейшим из ренегатов Востока - сербом Махмудом, великим визирем султана Мухаммеда. Была у них тогда речь и о Леричах. Но не малый сей замок, какие надежды ни возлагал на него доминиканец, не этот камень меж морем и Днепром. стал предметом совместных дум. Речь шла о большем - отношениях внутри великой мусульманской державы, воинской, и христианской духовной. Обеим, в сущности, не из - за чего было враждовать, ибо церкви, говоря откровенно, все равно, каков кесарь, взимающий с верующего кесарево, отдавал бы тот исправно богово служителям своего господа.