Дикое Поле встретило путников разгулом весеннего приволья. Камыши и травы вдоль реки, еще не совсем вернувшейся в берега, не набросившие еще зеленого платья леса - все исходило радостным, тысячеголосым криком разбуженной апрелем жизни. Стаи птиц закрывали солнце, косяки рыб молотами били в гулкое днище лодки. Громадные белуги, осетры и сомы, ошалев от весны и великой тесноты в реке, грозили опрокинуть легкий челн. Путники то выплывали на простор, где берегов почти не было видно, то снова погружались в зеленые лабиринты затонов и гирл, заросших камышами островков, узеньких, казавшихся непроходимыми протоков. Но Василь хорошо знал дорогу и, усердно работая веслом, подавал пример Мазо, старавшемуся не отставать. На широких речных плесах в воздух, ловя первую мошку, непрестанно выбрасывались вокруг каяка крупные стерляди, сазаны, окуни, щуки, лещи, тарань. Иные падали в лодку, будто здешние водяные духи, в весенней своей щедрости, одаривали пришельцев свежим харчом. Ни рыбная ловля, ни охота не отвлекали, таким образом, путешественников от работы на веслах - пища сама шла им в руки. Лишь изредка, подойдя к берегу, оба выбирались размять ноги, и Бердыш, осторожно раздвигая кусты, пригоршнями рвал и ссыпал в рысью шапку известные ему ягоды - полезные от лихоманки, помогавшие от усталости. Некоторые, еще зеленые, Василь разминал в ладони, натирая ими руки, лицо и шею, открытую грудь; то же велел делать и юноше. Кожа от них пахла пряно и терпко, а гнус, слепни и мухи досаждать им уже не смели.
Мазо плыл по краю, выглядевшему для него уж вовсе сказочным, где диво сменялось дивом непрерывною чередой. Рядом с лодкой, в тесном месте, плюхалась в воду серебристая выдра, и тут же, раздвинув ветви, из чащи высовывались острые морды Охотившихся на нее волков. Толстые, непуганые бобры важно пересекали дорогу каяку в извилистых протоках меж островками, толкая передними лапами отгрызенные для хаток куски ветвей. С берегов на Мазо глядели дикие козы - сугаки, рослые лоси, великаны - кабаны. Стоя на мелководье, равнодушно взирали на проплывающих мимо людей носатые и зобатые пеликаны.
На берегу, под вечер, в тихом логу, где они собрались ночевать, послышался треск ветвей. Кто - то, не заботясь о шуме, уверенно шел к ним через заросли диких слив. Отстранив молча Мазо, схватившегося за саблю, Василь шагнул вперед, вынул из - за голенища острый нож. Кусты затрещали сильнее, и на травяную прогалинку перед ними выкатился на всех четырех громадный медведь. Мартын, не ждавший встречи, остановился и сел; забавно подняв лапы, огромный зверь долгие мгновения разглядывал пришельцев, принюхивался. Потом, настроенный, видимо, мирно, посапывая, скрылся в буераке. Василь спрятал нож и принялся готовить вечерний костерок.
Хоть редко, встречались и хищники поопасней. Однажды на острове, на привале, Василь молча вытянул руку в сторону степи, где плыла стая воронов. "Татары", - сказал Бердыш и долго после этого вел челнок не спеша, присматриваясь к берегам, - не попасть бы в засаду. В другой раз, в протоке, над ухом Мазо просвистела стрела, послышались дикие вопли, свист. Путников пытались сбить испугом с толку, чтобы, запутавшихся в свисавших низко ветвях и травах, легко захватить. Но Бердыш, не дрогнув, быстро вывел лодку на широкое место, и новые стрелы, посыпавшись, не смогли уже их достать.
Чем ближе подплывали москвитин и фрязин к порогам великой реки, тем чаще встречались холмы; воды целовали скалы, огромные камни вспарывали быстрое течение. Наконец послышался растущий впереди шум. Василь пояснил: то, первый, если плыть вверх, из девяти днепровских порогов, гневливый Вольный. Далее идут Лишний, Будиловский, Внук - порог, Дед - порог - он же Ненасытен и самый страшный, Звонецкий, далее - Лоханский, Сурский и Кодацкий. Только выше порогов Василь и Мазо не поплывут, останутся в вольном крае - запорожском.
И вправду, уже ввиду Вольного свернули в проток, поплыли среди островков. Продрались чрез особо густой и плотный камышиный полк, плутали по новым протокам. Над одним из них, готовясь пройти под нависшими ветвями многовекового дуба, согнутого бурями, услышали крик ночной птицы. Василь тотчас откликнулся. Видимо - верно, так как в ветвях тотчас показалась веселая усатая рожа.
- Хто ты? - крикнула она.
- Оковыта! - так же весело отозвался Бердыш.
- А з чого ты?
- Из жита!
- Плыви! - последовало милостивое разрешение усатого дозорного.
В конце протока открылся еще один небольшой остров. У воды на берегу сушились такие же, как у наших путешественников, каяки, выше островок опоясывал крепкий тын из толстых, заостренных кверху дубовых стволов.
К Василю с радостными возгласами, огибая палисад, уже спешили свирепые с виду, широко улыбающиеся люди.
- Тебя здесь кличут оковытой? - успел спросить Мазо, когда они вытаскивали челнок из воды.
- Чудной! - улыбнулся Василь. - Так зовут здесь крепкое хлебное вино - иное и не признают. Оковытою, от латинского аква вите.
18
- Олесь! - позвал атаман, когда Василь, готовясь к доверительной беседе, незаметно ему подмигнул. - Покажь хлопчине наше царство! Только чур, с острова - никуда! - приказал усач подскочившему парубку.
Юноши вышли из бревенчатой чистой хатки старшого.
- Ты кто есть? Турок? - насупился Олесь, узнав имя нового товарища. - В Христа не веруешь?
- Верую, - отвечал Мазо, крестясь.
- А знамение творишь не по - нашему. Стало быть, латинец ты? Литвин чи лях?
- Италия, - ткнул себя в грудь молодой пришелец. - Генуя. Сенарега я. Понимаешь?
- Чего же не понять! Фрязин ты, франк[40], - небрежно бросил молодой островитянин. - Слава господу, хоть по - нашему глаголешь. Ну, пойдем!
Внутри тына на острове самыми большими строениями были четыре длинные хаты - курени, в которых и жило большинство вольных людей. Топили их, пояснил Олесь, по-черному, дым выходил в отверстие в крыше, отсюда и название. Меж ними открывался небольшой майдан, на него выходила паперть крохотной деревянной церквушки. Тут же темнели окованные железом двери большого погреба. Чуть поодаль виднелась закопченная и покосившаяся, глубоко вросшая в землю избенка, с виду - кузня. Две малых пушки, выставив чугунные зады, высматривали что - то сквозь свои окошки за стеной укрепления.
Олесь развел руками и повернулся к Мазо. Нечего, мол, и показывать; все, что есть, видишь сам.
Меж немногими и скудными постройками ходили, лежали, сидели их хозяева - люди вольного воинского товариства с Днепра - реки. Несколько воинов, сидевших в кружке возле таинственного погреба, подозвали юнцов к себе.
Это были дочерна осмоленные солнцем, могучего вида мужики. С макушек обритых наголо голов свисали длинные чубы - оселедцы, усы были так длинны, что некоторые забрасывали их за уши. Широкие шаровары - в дырах, ноги - в лаптях, опорках, поршнях, но у иных - в дорогих татарских сапогах. Трое - при саблях, у двоих за кушаками - железные палицы - чеканы, прочие - кто с дубиной, кто - с топором.
Сидевший ближе всех, подобно всем - по пояс голый силач спросил юного франка, кто он и что.
- С Москалем пришел, Василем, - одобрительно кивнул он. - То - добре, плохого Москаль к нам не приведет. Глядит хлопец смело, даром что фряжонок, - обратился он к остальным, - значит - по нраву нашему брату. А биться? Биться - то горазд? Покажь шаблюку, какая она у тебя!
Мазо вынул саблю.
- Добра у тебя сестрица - шабля, хлопче! силач, подмигнув Мазо, вскочил, весело вытащил из ножен свой клинок. - А ну, попробуем друг друга! - он. сделал выпад.
Сталь встретила сталь. По силе рук Мазо, конечно, было далеко до такого противника. Но бился он легко и споро. Уходил от наседавшего усача по кругу, но куда хотел, не спеша, неизменно отбивая тяжелый клинок островитянина.
- Так! Так! Так! - в азарте выкрикивал тот. - Еще! Еще! - И вдруг, отскочив на шаг, обрушил тяжелый удар на выброшенную вперед саблю Мазо. Но сталь скользнула по стали, по воле юноши, вбок, открыв загорелую грудь степного воина. Мазо в стремительном и точном движении чуть коснулся ее острием и отступил, готовый к новой схватке.
Вольные люди с одобрением зашумели.
- Ну, молодец! - силач бросил саблю в ножны, раскрыл объятия. - Лыцарь! Давай побратаемся!
- Зваться тебе Максимкою Фрязином, служить у атамана Федька Безуха. - Силач потрогал остатки уха, почти наполовину срезанного чьей - то саблей. - Ведь ты, Василь, для чего Максимку привез? - обернулся атаман к подошедшему Бердышу. - Чтобы мы из него бойца доброго сделали?
- Покамест нет, - покачал головой Москаль - Будет время - подумаем и о сем.
Юноши двинулись дальше, оставив старших толковать о важных делах товариства. Подошли, миновав ворота городка, к низкому берегу острова. Отсюда, на несколько верст, уходил открытый плес, за которым вновь начинались губительные для возможных врагов речные путаницы заводей и протоков. На вольном месте перед островом на реке двигались челны рыбаков. Далее лежали охотничьи угодья вольных ватаг. И те земли, что они считают уже своими, а татары - своими.
- С Украины, - пояснил Олесь, - каждый год приходят люди на все лето в те края - рыбу ловить, пушного зверя добывать. Иные, если понравится, остаются насовсем. Местные рыбачат и охотятся с ними вместе, охраняют от татар и степных воров харцызов, берут пошлину за угодья - хлебом, рыбой, пушниною. По - божески берут, не обижают. Оттого и селится в окрестных степях, что ни год, все более людей. С Литвы, Московии, Польши. Более - с Украины.
- А сами вы все откуда? - спросил Мазо.
- А ниоткуда! - гордо избоченился юный Олесь.
- Как это? - не понял генуэзец. - Родом вы откуда и чьи?