- Ты не знаешь татар, - заявил, улыбаясь, Пьетро. - Эти демоны вездесущи на всем востоке, и хитрости их не может противиться никакая сила. Не будь я нужен и Шайтану, и бею его со всей ордой, - татары давно выкрали бы меня из фортеццы, как цыпленка, и продали в самый Египет. Слава богу, мы им нужны; ведь Леричи для их улуса - все равно что Каффа для самого хана.
Амброджо наморщил одутловатое лицо.
- Такая птица! Можно было стребовать с него и тысячу!
- Пятьдесят процентов сверх выкупа - хорошая цена, - строго возразил Пьетро. - Надо быть честным в делах.
- А если денег под его орехом все - таки нет? И сеньоры его не захотят платить?
- Тогда я получу свои золотые у любого торговца невольниками, - жестко вымолвил мессер Пьетро ди Сенарега. - Он молод, имеет воинскую выучку и, видимо, очень силен. За такого в Александрии или Венеции можно выручить до тысячи золотых.
Мария слушала, не переставая вышивать. Лишь невольный, легкий румянец мог бы выдать увлекшимся беседой старшим, как взволновали их речи сестру.
- Но где же Мазо? - осведомился, будто ненароком, Амброджо. - И что скажешь ты, синьор брат, об этой вещи, которую я нашел в его комнате?
Амброджо вынул из широкого рукава, где обычно прятал всевозможные бумажки и свитки, темный предмет величиной с ладонь.
- Светильник. Очень древний. По - видимому - греческий, - определил Пьетро. - Откуда он у младшего?
- Надо его спросить, ответил Амброджо. - Догадываюсь, впрочем. Базилио недавно накопал под курганом земли для цветка, что растет в комнате Марии. Он, надо думать, нашел.
- Серебряный, - мессер Пьетро взвесил светильник на ладони. - Ежели эллинский - ему нет цены. Любой кардинал или герцог, сам папа...
Старший брат не закончил своей мысли, когда в комнату вихрем влетел раскрасневшийся юноша. Сверкая взором, парень схватил светильник, положенный Пьетро на стол.
- Обыскивал мою комнату! - воскликнул он, обращаясь прямо к среднему.
- Разве ты не мой младший брат? - усмехнулся тот.
- Но не раб! - юноша все более распалялся гневом.
- Спокойно, Мазо, спокойно! - сказал Амброджо. - Отдай мне сию вещицу, и я тебе хорошо заплачу. Хочешь за нее талер?
Мазо молчал, сверкая очами.
- Хочешь, я отдам тебе полный вес серебра? - продолжал вкрадчиво Амброджо.
Мазо глядел на него несколько мгновений, успокаиваясь. С затаенным презрением улыбнулся.
- Вес золота! - потребовал он.
- Ну, это много, - протянул Амброджо. - Полвеса золота, Мазо. И - по рукам!
Улыбка явственнее проступила на открытом лике младшего Сенареги.
- Коснулся ты, синьор брат, седой старины, - возвестил Мазо, подняв на ладони светильник. - И не удивился, не дрогнуло твое купеческое сердце. Взгляни на эти буквы; здесь начертано имя женщины, владевшей лампою сией, наверно - юной и прекрасной. Ты не подумал о ней, синьор брат, какой она была, от кого, как попала к ней эта вещь, почему с нею рассталась. Или не рассталась вовсе - может, рядом с местом, где нашел это Василь, истлело тело прежней хозяйки. Нет, ты мыслил о барыше. Конечно, ты сразу дал ее вес, с первого взгляда узнав, сколь ценна; сего у тебя не отнять. Ты знаешь, в Италии дадут во много крат более. Разумом ты богат, брат мой, сердцем, зато - убог. Потому не разумеешь: за три веса золотом, за десять не отдам дара друга, не отдавши впридачу честь.
- Дар раба! - крикнул ему вдогонку Амброджо, но Мазо уже вышел из комнаты. - Каков наглец! - продолжал средний брат. - Это твое воспитание, синьор, - обрушился он. на старшего. - Вот откуда спесь!
- Мазо свое получит, за то, что убежал, не спросись. Но он - Сенарега, - выпрямился Пьетро. - Естественно, что брат мой горд!
- Нет, это противу естества! - вскричал Амброджо, вскакивая с места, в то время как Мария, недовольно поджав губы, исчезла со своим вышиванием за дверью. - Оставьте, синьор, вашу спесь безмозглым венецианцам, мыслящим себя великими аристократами и воителями!
- А чем мы хуже? - Пьетро тоже поднялся с кресла, на голову возвышаясь жилистой тощей статью над братом, обретавшим уже брюшко. - Семьдесят семь лет назад, вторгшись с победным флотом в самую гавань Венеции, генуэзец Пьетро Дория сказал: "Я взнуздаю коней святого Марка!"[28]
- Да не взнуздал!
Братья ратоборцами постояли друг против друга, меряясь воинственным духом, но поостыли.
- И ты тому первый рад, - буркнул Пьетро, садясь.
- Вовсе нет, - ответствовал Амброджо, опускаясь в кресло. - Но вам, твердолобым, - прости уж, синьор брат, - пора бы и вам понять: у них, сан - марковцев, одна дорога, у нас - иная. Пустое величие, безмерная гордыня, суетное великолепие - вот причины неминучей гибели города среди лагуны![29] От того же - утрата им былой мощи! Из этого пора бы извлечь урок!
- Скажите, мессере, какой!
- Не гербы, а сундуки! - широкие рукава среднего брата взлетели над рано лысеющей головой. - Не дворянские грамоты, а закладные. Не пышные флаги, а скромные вывески контор. Не золоченые доспехи, а темное платье торговых гостей и менял.
Мессер Пьетро молчал, отбивая пальцами такт лишь ему слышного торжественного марша.
- Не полки да флоты первее для нас, а деловые компании, - продолжал Амброджо, - не цитадели, а банки. Войска и крепости, спору нет, надобны, но только в поддержку делам. И не турниры да битвы верный наш удел, а незаметный, упорный труд, в коем, по грошику да аспру, сила мира будет собрана в наших руках!
- Много вы ее этак набрали, - усмехнулся Пьетро, раскачивая ногой в высоком сапоге. - Старая Генуя вся в долгах!
- Виновны же в этом вы, - отбил его выпад Амброджо.
- Ты прав, Пьетро, город живет на закладных, казна давно опустела. Но, впав в нужду, мы многому научились, - такие, как я, тебе не в пример. Увидели, как можно, собрав золото в тяжкий кулак, пробиваться им повсюду к власти. Ты слышишь, Пьетро? Повсюду!
- Стало быть, и здесь?
- Конечно, брат, и в этом забытом уголке мира! На первое место в мире выходит деловой, оборотистый человек, меченосец деловой думы. Его оружие - мысль; золото - лишь блистательная плоть этой мысли, каждый день обретающей в нем и. звон, и все. Дворцы и замки? Пусть живут в них глупцы! Истинный хозяин этих домов суеты отныне - он, человек дела. Он и будет повелевать еще спесивыми, но уже мнимыми владельцами дворцов и замков, приказывая им, на кого идти пешей ратью, куда плыть судовой, кому засылать сватов да послов, с кем иметь детей. Он есть владыка мира, доподлинный. А замки, грамоты, престолы, шпоры, венцы, пустое величие да спесь ему - лишь помеха, лишь мешают взять в руки мир со всем, что в нем есть!
- Весь мир? - усмехнулся Пьетро. - Для меня, брат Амброджо, это много. С меня будет и Леричей. Ну, еще землицы туда, - взмах рукой в сторону севера. - К тому же, разве я не торгую и здесь, не веду дела?
- Спору нет, ведешь. Но пойми же, брат, не о торге одном у нас речь. Прежде торга теперь, над торгом самим нынче встало дело, о коем у нас раговор, в коем мы, дети Генуи, более всех на свете и преуспели. Это дело - умная, на знании мира строенная, далеко нацеленная игра великими деньгами, широкими замыслами, урожаями целых провинций, доходами и данями целых стран. В коей можно, не снимая домашних туфель, обесценить выигранную войну, либо, напротив, превратить поражение в победу. Игра закладными, векселями, купчими, актами, обязательствами, поручительствами, торговыми полномочиями. Золотом, которое, как в руке волшебника, то являет блистательный лик, то превращается в кучку пепла.
- Более исчезает, - вставил Пьетро, по - прежнему отбивая такт.
- Это мы, - продолжал Амброджо, - это мы, генуэзцы, довели игру сию до высокого искусства, как некогда персиане - шахматы. Показав тем миру, как могуч человеческий разум. Ибо не в науке, не в философии становится ум наш силой, движущею в этой игре, решающей судьбы мирских благ. Вот тебе, синьор брат, златые поводья к коням святого Марка, ибо голою силой их не взнуздать.
- Еще будет видно! - с упрямой усмешкою бросил Пьетро.
Амброджо остановился. Перед ним сидел иной человек - тонкий, крепкий, с упрямо выдвинутым костистым подбородком, с горбоносым профилем породистого хищника. Надгробия рыцарей в Генуе, надгробные статуи, простертые во храмах всей Италии, - вот где видел он такие лица. Еще вчера - кондотьер и пират, он останется таким до гроба, на котором возляжет в камне погребальной статуей.
- Ты мнишь себя уже. владетелем, Пьетро, - жестко сказал Амброджо. - Но все равно, как ни укрепись ты здесь, другой будет издали тянуть золотые нити, на коих тебе, на этом крае света, придется плясать. Для него и будешь ты, синьор брат, этот замок оборонять и крепить, и с татарином биться, и с приезжим гостем торг вести. И мертвое золото хранить.
- Почему мертвое? - справился Пьетро.
- Золото в сундуках мертво, - пояснил Амброджо, со значением подняв взор к потолку, - Чем больше его, тем мертвее.
- Мало стало своей доли? - спросил Пьетро.
- Золото в деле - сила, - был ответ. - Чем больше его - тем более силен человек. Пустим все в дело, брат, и Леричи станут для тебя дальней дачей, охотничьим твоим замком.