Я вообразил себе этого метеоролога, сидящего на чемоданах, у него карманы уже набиты письмами на Большую Землю, а к нему вдруг обращаются с неожиданной просьбой люди, которым кажется, что, кроме их счастья, на всем свете ничего не существует.
"Ни за что Юровский не согласится, уж я это знаю, - повторил Сходов, - Из-за его болезни я ведь и смену ему вызвал".
Мне, капитану, часто в дела своих пассажиров вникать приходится, но тут… что я мог сделать? Наблюдаю жизнь, как она есть!
И вдруг возвращаются к нам молодожены Грачевы, сияя, как арктическое солнце в апреле.
"Согласился Юровский!" - возвещает Грачев.
"Такой милый молодой человек… такой чудесный товарищ! - говорит Маша, - Я его расцеловала. Женя его зовут".
Сходов позеленел, но ничего не сказал, а когда "счастливцы" вышли, сказал мне: "Капитан! Вы должны мне помочь. Я понимаю, что такое человеческое счастье, но я знаю также, что такое человеческая жизнь! Юровский погибнет, если останется… Это только я знаю. Сердечнее он оказался, чем я думал, но он не имеет права остаться на острове!"
Посоветовались мы со Сходовым. У меня кое-какой план появился. На том и порешили.
Вышел я от Сходова, а Маша с Грачевым ко мне: "Поздравьте нас, - говорит Маша. - Мы так счастливы, Борис Ефимович!"
Я холодно отвечаю: "Не могу поздравить вас, Мария Федоровна, потому что вы полярный дезертир".
Грачев нахмурился, исподлобья на меня смотрит. Маша побледнела.
"Вы в Арктику ехали, чтобы геройски бороться с суровой природой и служить Родине, а сами устройством семейных дел занялись".
"Да разве я… - вмешался Грачев. - Столько лет… разве мне нельзя подумать о личном?.."
"Вам, Григорий Иванович, можно, вы человек заслуженный. А вот молодой женщине, которая себе еще ни разу щеки не поморозила, ей-то, может быть, и рановато!"
Грачевы что-то хотели мне объяснить, но я сказал только Маше: "Теперь вы, гражданка Грачева, не полярница, а пассажирка". Она обиделась.
Я вернулся на корабль, нашел парторга и предложил ему устроить аврал по выгрузке.
Мой помполит искренне удивился: "Чтоб все моряки и все пассажиры участвовали?" - "Все полярники, - подчеркнул я. - Ведь станция небольшая, грузов немного… И так бы справились".
Я ему объяснил свой замысел.
Начался аврал. Все мои пассажиры - зимовщики, возвращающиеся после зимовки, и те, кто направлялись к месту работы, с охотой согласились помочь морякам.
У причала закипела работа. Работали все без исключения. Мы со Сходовым тоже взялись таскать мешки и ящики.
Такая уж у нас в Арктике традиция. Даже наш корабельный кок со шкиперской бородкой - и тот сбежал из камбуза, чтобы "подкинуть" пару мешков угля.
Люди шли вереницей, у кунгаса им на спину клали тяжелые мешки, которые в другое время многих придавили бы к земле. Полярники хватали мешок за петли и спешили наверх. Там они высыпали уголь. Черная пирамида росла на глазах. А люди спускались к воде, с азартом хватали новые мешки и снова спешили наверх.
Работали весело, перекидываясь словами, посмеивались.
"А ну, валяй, валяй!" - "Бегом, бегом!" - "Ты который? Одиннадцатый мешок? А я уже двенадцатый!" - "Полярники, от моряков не отставай!" - "Сами, братишки, подтягивайтесь!"
Спускаюсь я за мешком к кунгасу и встречаю Грачева. Несет мешок. Лицо все в черной пыли. Только белки глаз сверкают. Обгоняет меня маленькая фигурка, кубик… Узнаю - Маша!
"Бросай мне на спину мешок! - кричит она. - Не гляди, что я маленькая! Мешки с зерном в колхозе таскала".
Два моряка мешок схватили, раскачали, но я их остановил и к Маше обращаюсь: "Простите, гражданка Грачева, здесь у нас работают только полярники. Посторонним принимать участие в аврале не разрешается".
Маша опешила. Смотрит на меня непонимающе, а морячки посмеиваются. Мешок, ей предназначенный, кому-то другому на спину бросили.
"Как так посторонним? - спрашивает Маша. - Я ведь помочь хочу". - "Пожалуйте на корабль, в каюту. Вы платный пассажир. Не имеем права вас нагружать".
Маша повернулась, чтобы слезы скрыть. Отошла. Моряки со мной перемигнулись.
Грачев за новым мешком возвращается.
"Маша! Ты чего?" - обращается к ней.
Она только рукой махнула и побежала от него.
Видел я потом, как она на скале сидела и на морской прибой смотрела. Не знаю уж, о чем думала.
Вечером мой помполит собрал в кают-компании моряков и полярников. Объявил вечер воспоминаний. Каждый мог рассказать о полярной жизни что-нибудь интересное. Вот в такой же вечер и услышала Маша о "полярном Варяге".
Я в своей каюте сижу. Вдруг стук. Я уж знаю - кто.
Так и есть - Маша. Лицо заплаканное.
"Борис Ефимович! Меня не пускают…" - "Куда вас не пускают?" - "На вечер не пускают. Разве я прокаженная какая, что я и послушать не могу!" - "Вот это уже зря", - сказал я, сдерживая улыбку, и повел ее в кают-компанию.
В кают-компании тесно, сесть некуда. Но Маше нашей место нашлось. Вижу - в дверях появился и сам Грачев, мрачный, насупленный.
Помполит спрашивает: "Ну, кто про что рассказывать будет?" - а сам, прищурясь, смотрит на Екатерину Алексеевну, Катю, знатную нашу полярницу.
Поединок
Катерина Алексеевна, или Катя, как называли ее почти все на корабле, была еще молода, хотя и считалась "старой полярницей". Как и мужчины, она носила темный китель с светлыми пуговицами и меховую шапку, из-под которой выбивались туго заплетенные косы, заколотые на затылке, под шапкой. Брови у нее были прямые с вертикальной складкой между ними, которая делала бы широкое Катино лицо суровым, если бы не ямочки на щеках, молодившие ее.
Помполит, не обращаясь ни к кому из сидевших в кают-компании, сказал:
- Екатерина Алексеевна, наша Катя, и радистка и метеоролог, она же и механик и повар. В Арктике, когда живешь на маленькой полярной станции, нужно быть мастером на все руки. Катя у нас и охотник неплохой. Катя, на вашем счету сколько медвежьих шкур? Одиннадцать? Ну вот видите… На медведя один на один выходит. Ей наверняка есть что рассказать.
Катя улыбнулась.
- Про подвиг какой-нибудь расскажи, - попросил кто-то.
- Уж не знаю, про какой вам подвиг рассказать, - начала Катя голосом грудным и низким, но женственным. - Подвигов я не совершила никаких, а вот если интересно вам послушать про обыкновенный бабий страх, могу рассказать.
Полярники переглянулись.
- Вам, мужчинам, может быть, смешно будет слушать, а вы все-таки послушайте. Может быть, каждый о чем-нибудь таком вспомнит…
Катя встала, чтобы пересесть к нам поближе. Говорила она уверенно, как человек, много узнавший и перенесший. Роста была небольшого, но сложения крепкого. Выпекли ее из туго замешанного теста.
- Попала я в Арктику совсем еще девчонкой, - неторопливо начала она. - Окончила семилетку на селе, год в колхозе проработала. И все тянуло меня неведомо куда… под полярное сияние. А какое оно, это полярное сияние, я даже не знала. У нас, под Рязанью, в одну зимнюю ночь видно было это полярное сияние, да и то я его просмотрела. Прогуляли мы ту ночь на вечеринке. Никак я этого простить не могла себе и вбила в голову - поехать на Север.
Родители мои сначала противились, а потом рукой махнули. Упрямой меня считали. А я в жизни не такая уж упрямая, просто настойчивая.
Словом, поступила я на метеорологические курсы. Помню, как-то объясняла своим девчатам, что такое метеоролог: наблюдать, мол, надо за погодой по флюгаркам да по градусникам. Ребята нашлись, которые посмеиваться стали над такой легкой работой. Не могли представить себе, что это значит: через каждые четыре часа, днем и ночью, в мороз и в пургу на метеоплощадку ходить, фонариком светить, замерзшими пальцами показания приборов записывать. И чтобы никогда времени не пропустить!
После окончания курсов попала я в Арктику, на мыс Окаянный, на небольшую зимовку.
Было нас на мысу четверо. Три парня и я. Все комсомольцы, все мечтали о подвигах, а насчет любви сразу же запрет объявили. Не для того мы в Арктику пошли. Словом, ребята подобрались хорошие. Слово держали.
Правда, через год я все-таки за Алешу замуж вышла, но целый год он даже пикнуть об этом не смел.
Алеша - красивый парень, голубоглазый, "грудь нараспашку" всегда ходил, в любой мороз. На Большой Земле он все ангиной страдал и вот "грудью нараспашку" вылечил эту самую ангину. Никогда при мне не хворал. Он сейчас в бухте Темной на радиоцентре работает. Мы с сынишкой к нему из отпуска возвращаемся.
Энергии у наших ребят хоть отбавляй, да и я от них отставать не хотела. Мы организовали у себя кружки разные. Кружок английского языка, музыкальный, пения, физкультурный. В каждый кружок записывались вчетвером. Только вот в шахматный я не записалась. У женщин насчет шахмат все-таки слабовато дело обстоит.
За жизнью на Большой Земле мы следили внимательно. Тогда как раз начало развиваться стахановское движение. Алеша стихи о стахановском движении сочинил.