- Удивляюсь вашему, пан гетман, терпению, - покачал Кмитич головой. Он хорошо знал, что в последнее время отношения гетмана с Гонсевским совершенно расстроились. Великий гетман и подскарбий в конце прошлого года однажды подрались: Януш бросился на Гонсевского с саблей и даже ранил.
Все эти движения и метания литвинской шляхты не ускользнули и от внимательного ока представителей Шведского королевства, и вот в Кейданы в начале сентября приехал губернатор Эстонии Ските и шведский генерал Густав Левенгаупт. Вновь прибыл и Де ла Гарды. Его мужественное лицо с рыжеватыми усами и бородкой клинышком более не излучало радушия и удовольствия. Между этими господами и Янушем в присутствии сенаторов, шляхты и магнатов начались новые переговоры о дополнительных условиях и обязанностях сторон. Как оказалось, шведы все-таки намеревались, подписывая Унию, заполучить больше прав и власти над ВКЛ. Радзивилл настаивал на закрепленной 17-го августа автономии Княжества. Он в эти дни постоянно повторял Кмитичу:
- Я ж не дурень какой-то. Я ведь не вечно собираюсь за шведскую юбку держаться. Вот разобьем врага, вновь вернем себе независимость. Уже полную. Выйдем из Речи Посполитой, выберем себе короля своего. Богуслава, к примеру, или, вон, Михала, дружка твоего…
Но для жмайтских представителей - бискупа Парчевского и других шляхтичей Жмайтии, - кажется, "локис все же отличался от бурого мишки".
- Король Швеции хочет Жмайтию себе. По-моему, мы от этого можем только выиграть, - слышал гетман, как шепчутся два местных шляхтича-литвина по-жмайтски, думая, что их никто не понимает. Но Януш неплохо знал жмайтский язык. Он лишь усмехнулся в усы. Да, жмайты, как и предполагал гетман, держали как раз больше сторону Швеции и были полностью готовы на все уступки королю Карлу Густаву. Жмайтия была и впрямь не против отделиться от Княжества и войти в состав Швеции, как соседняя Ливония или Эстония. Сие, правда, не огорчило гетмана. Он этот сценарий предвидел. А вот Кмитич заволновался.
"Это же может статься, что между мной и домом Алеси пройдет граница! И как тогда мы сможем ездить друг к другу, если вдруг случится, не дай Бог, война за Жмайтию между Литвой и Швецией? Может, срочно предложить ей руку и сердце и не расставаться более никогда? Было бы лучше!"
И вот месяц спустя, 20-го октября, снова: толпы разодетых людей, стройный ряд шведских офицеров в белом, запах расплавленного сургуча, пепел на еще не высохшие чернила договора… Четвертое торжественное подписание Унии. На этот раз свои подписи ставили тысяча сто сорок два человека литвинской шляхты и католическое духовенство. Особыми пунктами оговаривалась помощь Швеции в освобождении Литвы "до последнего камня" от московских захватчиков, подчеркивались равенство сторон, сохранение ранее достигнутых соглашений, сохранение вольностей и привилей шляхты. Гарантировались свобода голоса на сейме и свобода религии, защищались права православного и католического населения Княжества. Исключение составили лишь право выбора монарха, согласие шляхты на объявление войн и заключение мира - это, как настояла шведская сторона, должно остаться правом только короля.
Кмитичу все это переставало нравиться.
- Подписываем одно за другим соглашения, а толку никакого! Московиты как разгуливали, так и продолжают разгуливать по нашей земле, - ворчал он. Смущало Кмитича и то, что ушел Гонсевский, нет Сапеги, Де ла Гарды, и Богуслав, также не дожидаясь подписи Унии, покинул Жмайтию. Губернатор Ливонии со своим корпусом перешел Неман, соединился с двухтысячным кавалерийским подразделением Богуслава, и союзники вместе отправились в Пруссию к Карлу Густаву.
- Сейчас, кажется, уж точно все, - успокаивал Кмитича гетман, - пора действовать, а не перьями скрипеть. Уже все документы, что можно, подписали. Закон есть, теперь нужно его выполнять…
Но Кмитич не разделял оптимизма Януша. И как в воду смотрел. Чем хуже шли дела на театре военных действий, тем активнее скрипели перья по королевской бумаге с водными знаками, не принося никаких изменений. Ощущение было такое, что лишь один Магнус Габриэль Де ла Гарды проявлял отеческую заботу о Литве, а самому королю, которого пока никто в глаза не видел, до новых своих подданных не было никакого дела. Видимые изменения имели место быть лишь после акта подписания Унии в Вильне, но долгие переговоры в Кейданах и новые соглашения с новыми условиями казались Кмитичу бесполезными.
Впрочем, в остальном оршанский полковник был доволен жизнью - он проводил все свое свободное время с возлюбленной, и порой война уходила для него на второй план. Кмитич даже забыл, что по-прежнему томился в камере Юрий Володыевский, о чем он не раз первые дни после конфликта говорил с гетманом. Януш, впрочем, отпускать Подольского князя не спешил. Ну, а главной заботой Кмитича стало оформление развода с Маришкой Злотей - он окончательно решился предложить Алесе руку и сердце, понимая, что времени остается все меньше и меньше. В этом плане Самуэлю Кмитичу очень помогло то, что он являлся не католиком, не православным, а именно протестантом - в протестантской церкви процедура развода куда проще и быстрей. У Кмитича по местным кальвинистским законам для развода нашлось сразу два повода, как ему объяснил местный священник. Первый: заключение одного из супругов в местах лишения свободы. Правда, и священник, и Кмитич нашли этот аргумент достаточно слабым - пани Кмитич могла уехать из Смоленска. Второй повод - злонамеренное оставление семьи - показался обоим весьма убедительным.
- Пишите отказное письмо, - сказал священник Кмитичу, - процедура много времени не отнимет.
Ситуация в стане литвинской армии ухудшалась с каждым днем. В Вербалове часть войска ВКЛ числом около двух тысяч ратников, еще в конце августа по истечении контракта покинувшая Радзивилла, заключила конфедерацию против Великого гетмана, желая оставаться под началом короля Речи Посполитой. Врагом государства провозгласил Великого гетмана Еванов-Лапусин, появившийся невесть откуда. Возглавили же вербаловскую конфедерацию против гетмана Сапега и… Гонсевский, которого разъяренный гетман назвал трусом и предателем. Это новое войско отправилось в Подляшье, якобы на воссоединение с Яном Казимиром. Однако на деле новоиспеченные конфедераты занялись банальным грабежом находящихся в Подляшье поместий Януша.
- Давай я проберусь к ним, в качестве еще одного союзника, скручу этого суку Гонсевского и привезу тебе в мешке, как свиней крестьяне возят на рынок! - предлагал Кмитич Янушу. Полковник готов был убить Гонсевского, и самого Сапегу с ним заодно!
- Что же они творят! Что происходит?! Сошли с ума?
- Не горячись, - говорил гетман. Сидя в своем полутемном кабинете, он решил открыть Кмитичу то, о чем раньше не решался поведать:
- Я давно слежу за Пашкой Сапегой, - рассказывал гетман, попыхивая трубкой с янтарным мундштуком. - Помнишь, мы все спрашивали, где же он был первые месяцы войны? А он вел переписку с царем. Оговаривал условия перехода под его "светлую руку".
- Не может быть! - вскакивал со стула Кмитич.
- Теперь поверишь, - усмехался в пшеничные усы Януш, выпуская облако табачного дыма, - у меня там свой человек был, наблюдал за ним да мне докладывал.
- Почему не арестовал его сразу? - Кмитич покраснел от возмущения и гнева.