- Рота для пополнения экипажей судов торгового флота прибыла, - откозырял командир и сделал несколько шагов в сторону, чтобы не мешать пароходскому начальству, поджидавшему пополнение на улице, рассмотреть будущих своих матросов.
Олег Константинович знал в лицо только Афанасьева, уполномоченного Государственного Комитета Обороны по Дальнему Востоку. С нотками смущения в голосе тот обратился к высокому тощему ("Китель висит, как на швабре", - подумал Соколов) капитану:
- Николай Федорович, вам первому выходить, вам первому и кадры в руки. Выбирайте. Э-э-э… да что тут выбирать… Лейтенант, отсчитайте десять человек для "Ангары".
- Первый взвод, внимание! Первое отделение - два шага вперед!
Рябов осторожно, словно бы нащупывая ступени плохо гнущимися ногами, сошел к солдатам, тихо, ни к кому в отдельности не обращаясь, спросил:
- Бывшие матросы есть? Молчание.
- Кочегары?.. Мотористы?.. Плотники, слесари?.. Плавать хоть кто-нибудь умеет?! - сорвался на фальцет его голос.
Лишь двое нерешительно подняли руки.
- Ничего, Николай Федорович, у тебя ведь две полные вахты есть и комсостав кадровый, - успокоил Афанасьев. - В ходе рейса и этих подучишь.
Только потом Олег Константинович сообразил, какую тактическую ошибку совершил, решив именно в этот момент подойти к Рябову.
- Разрешите представиться, я к вам тоже, помполитом, то есть первым помощником.
Надежда мелькнула в глазах капитана:
- Кадровый?
- Нет, инженер-металлист.
- Ну вот и комсостав… - Рябов безнадежно махнул рукой. - Пошли, ребята, на судно. Идемте, инженер-помощник.
Нужно было тогда, конечно, не добавлять и свою ложку дегтя. Прийти на судно попозже, когда у капитана улягутся первые впечатления от пополнения.
А наблюдатель продолжал внимательнейшим образом обследовать горизонт - пустынный, как час назад, как вчера, позавчера. Невдалеке, по борту, вдруг высунулась из воды усатая любопытная морда и неслышно, без всплеска исчезла. Потом сразу несколько усатых пловцов уставились на пароход.
- Сивуч играет. Ишь морда смеется! - воскликнул наблюдатель. - Теперь не отстанут. Любознательный народ.
Очень хотелось Соколову попросить бинокль, чтобы получше разглядеть, как это улыбаются добродушные морские звери. Но наблюдатель снова нацелил окуляры на пустынный горизонт. А стая сивучей, привлеченная шумом винта, резвилась почти рядом с пароходом. Они по-дельфиньи выбрасывали из воды лоснящиеся тела и плыли с той же скоростью, что "Ангара".
Солнце, стремительно вырвавшееся из-за горизонта, как бы замедлило свое движение в небе. Новое утро судового дня разворачивалось неспешно, точно так же, как вчера, потому что погода была такой же, как вчера, и океан спокойный, как вчера. Вахтенный штурман "взял солнце", определил место судна и теперь монотонно вышагивал по рубке от двери до двери. Пока делать нечего.
В 7.30 на корму проследовала кочегар второго класса Марья Ковалик. Она была в туго облегавшей маечке (а свежо, даже в кителе зябко на мостике), в сатиновых шароварах и в балетках. На корме, под пожарной принадлежностью, развешанной на красной доске, имелся ящик с песком, а в нем лежали две пудовые гири. Марья, какой бы ни была погода, на удивление мужской части команды, каждое утро подкидывала эти гири сперва правой, потом левой рукой раз по шесть - восемь, но на спор могла выжать и десять раз. Лишь матрос второго класса Шевелев мог ее перещеголять, и то правой рукой, потому что левая еще не восстановилась полностью после ранения.
Матрос Шевелев нес свернутый флаг, для того чтобы поднять его на грот-мачте в 8.00. Он задержался возле Марьи, в который раз дивясь, как непринужденно эта деваха подкидывает раз за разом гирю.
- И на что ты, Марья, сверх меры развиваешь плечевой пояс? Ты ж гармонию женской красоты разрушишь.
Марья в сердцах грохнула гирей о палубу:
- А в кочегарке вахтить, каждый день в черную негру превращаться - это что, гармония? Вот покидаю гирьку - и грабаркой потом шуровать легче. Тебя ж, раненого воина, к топке не пошлешь. Там обе руки надо.
- Да я тебя даже левой во как подниму! - стал любезничать матрос Шевелев.
- Ну-ну… Вот еще и против таких хватких мускул тренирую, - парировала Марья.
Тем временем на ют спустилась большая птица, вперевалку зашагала на перепончатых лапах, загородила путь к грот-мачте. Матрос Шевелев приблизился к ней, но птица замахала крыльями, словно гусь, воинственно раскрыла широкий клюв и заставила Шевелева отступить. Однако флаг поднимать надо было.
Марья снова грохнула гирей о палубу, схватила швабру, проехалась по поводу храбрости аники-воина, отогнала птицу и сдерживала ее на расстоянии, пока матрос закрепил и поднял флаг.
И это было первое приключение, которое живо обсуждалось за утренним чаем как в столовой экипажа, так и в кают-компании.
После завтрака Олег Константинович, как обычно, велел всем свободным от вахты остаться в столовой, выполнявшей также роль красного уголка. Еще на берегу он завел правило по утрам читать сводку с фронта. Правило это не отменялось даже в жестокие штормовые дни. Читал медленно, потому что с трудом разбирал скоропись радиста:
- Итак, вечернее сообщение. "В течение дня на отдельных участках фронта наши войска вели наступательные бои и улучшили свои позиции". - Потом сообщил о ленинградских партизанах под командованием товарища Р., которые совершили успешный налет на немецкий гарнизон. Рассказал о том, как в освобожденной станции Лозовая вскрываются все новые факты зверства фашистов. Стал перечислять трофеи, которые наши войска захватили при наступлении на Лозовую. Но его перебила Марья:
- А сколько там наших полегло, написано?
Ее скуластое лицо вдруг сморщилось, она тихонько всхлипнула. Вот уже два месяца минуло с того времени, как дома получили конверт с похоронкой на старшего брата. Не могла смириться, что братишки никогда не будет. И на пароход, на самую трудную мужскую работу нанялась добровольно, потому что до войны братишка был кочегаром.
- Ничего не передано про наши потери, - отозвался пом-полит.
- Значит, не меньше, чем у врагов, - сказал кочегар первого класса Сажин, по возрасту самый старший на судне - 56 лет.
Сажин был маленький, жилистый, провяленный, иссушенный жаром пароходных топок еще во времена русско-японской войны 1904 года. Все привыкли к тому, что он резал правду-матку в глаза даже капитану, и потому повернулись в его сторону, ожидая, что еще сказанет.
- Значит, кто кого там пересилил, еще не ясно, - закончил свое выступление Сажин.
- Как это не ясно? - возмутился помполит. - Так можно и до пораженческих настроений скатиться.
- Куда уж ниже кочегарки! Разве что вместе с вами при случае к рыбам… типун мне на язык. А зло берет. Надо скорей во Владивосток, десять тыщ тонн скинуть и за новыми бежать, а мы плетемся, как на волах… цоб-цобе…
- Вы ведь знаете, что американцы кое-как ремонт котлов провели.
- Ну, знаю.
- А раз знаете, что народу нервы мотать?
- Не народу, а тебе, Олег Константинович, потому что подробные объяснения о фронте знать хочу.
- Я на таком же расстоянии от этой Лозовой, как и вы! - возмутился помполит. - Все, что нужно, нам передал Владивосток, а я рассказал вам.
- Оно-то все, что нужно, - не унимался Сажин, - да с небольшим молчком.
Дискуссия развивалась в нездоровом направлении, а потому Соколов прервал ее.
И это была первая неприятность так красиво начавшегося дня.
Настроение у помполита испортилось. Надо было поднимать дух у отдельных членов команды. Но как? Размышляя на эту тему и ничего пока не придумав, кроме "провести личную беседу с кочегаром", он пробирался по коридору, поскользнулся и влетел через открытую дверь в каюту, которую занимал военный помощник - лейтенант внутренних войск Швыдкий. Соколов едва не раздавил хрупкое сооружение из реек и папиросной бумаги, которое Швыдкий склеивал вместе с Игорем.
- Ай! - завопил Игорь. - Вы ж из нашего змея блин сделаете!
- Думаешь, полетит? - потирая ушибленное плечо, спросил Соколов.
- Еще как! На высоту бреющего полета!
- А мы его будем сбивать, - серьезно добавил лейтенант. - Идея товарища пионера. Доложу вам - правильная идея. Разборку-сборку затвора винтовки невоевавшая часть команды освоила. Теперь проведем практические стрельбы по воздушной цели.
- Это я придумал. Первый выстрел мой! - заявил Игорь.
- Ну, посмотрим, - уклонился от ответа лейтенант.
Соколову понравилась идея. Учебные стрельбы внесут полезное разнообразие в размеренную жизнь экипажа. Помполит двинулся далее по коридору. Теперь он думал о том, что военный помощник - деловой человек, и о том, как обманчиво бывает первое впечатление.
Лейтенант Швыдкий явился на борт "Ангары" в день отхода из Владивостока во главе команды из четырех краснофлотцев. Вид у него был исключительно воинственный: пистолет, кортик, у пояса две гранаты-лимонки.
Капитан спокойно так спросил:
- С кем вы собираетесь в океане воевать? В кого намерены швырять гранаты?
Все присутствующие на мостике дружно хохотнули. Лейтенант покраснел от негодования, но сдержался и заученно четко заявил:
- Приказано сторожить корабль.
- Так вот: гранаты немедленно снимите и спрячьте в рундук с оружием. Не ровен час, во время качки упадете, кольцо с лимонки сорвете, сами взорветесь и других пораните… до встречи с возможным противником. Выполняйте. Всё!
- Я не ваш кадр!
- На судне вы мой кадр. На берегу могу стать вашим. Но… это другой вопрос.