Вот, например, я помню, когда мы приехали сюда впервые, решили построить дом. Мы - умудренные знаниями! Мы - гиганты цивилизации XX века! И построили: отмахали громаднейший домище, а рядом с ним стояла малока. Обычная индейская малока. Прошло несколько дней. У нас стало невыносимо жарко. Черт возьми, почему у индейцев прохладнее, чем у нас? Посмотрели: у них малока восемь метров высотой, а наш дом, хоть и большой, - всего четыре с половиной. У них входы располагаются в центре, друг против друга, получается сквозняк. А у нас дверь одна, да и та где-то сбоку припеку. Ну ладно... Полил первый дождь. Мы вымокли до нитки. Индейцы смеются, они сухие, внутрь малоки не попадает ни одна капля, хотя она покрыта соломой, а у нас цивилизация, черт ее побери, у нас черепица, столичная, привезенная из Сан-Пауло.
Прошло еще несколько дней, мы устроили себе очаг, чтобы готовить пищу. У нас один костер, один очаг, и мы задыхаемся от дыма. У них несколько десятков: мало того, что каждая семья имеет свой очаг, чтобы готовить пищу, так под каждым гамаком они еще разводят костер, чтобы обогреваться. Так вот у них несколько десятков очагов, а воздух чистый. Почему? Потому что они умеют устраивать вентиляцию.
Мы присмотрелись ко всему этому, подумали, изучили, начали перестраивать свой дом, приспосабливаться как-то, и вот в одно прекрасное утро обнаружили, что мы и сами, оказывается, живем в малоке! Да, да, в малоке. И правильно: индейцы живут тут тысячи лет, и уж то, что они нашли, что они придумали для жизни в сельве, лучше этого здесь ничего не придумаешь.
Конечно, кое-что и мы можем им дать. Можем кое-чему их научить, однако они необычайно горды, и ничего у нас просто так не возьмут. Вот вчера пришел один и говорит: "Орландо, дай семена арбуза, я посею, соберу и принесу тебе".
Он хитрый: он посеет, соберет три сотни арбузов, а мне принесет три штуки. Но сделает вид, что все это было затеяно только ради меня, только для того, чтобы угодить мне. И все это потому, что он горд и не хочет показать, что ему нравится этот арбуз, что он с удовольствием будет его есть после того, как я его этому научил.
- А я недавно читал где-то, - сказал Нельсон, - что в секретариате по туризму обсуждался вопрос о строительстве здесь, в Шингу, отеля для туристов.
- Это пожалуйста, - отвечает Орландо, и я вижу, как в глазах у него зажигается ярость, - пожалуйста, сколько угодно. С одним только условием: дайте мне сначала спокойно помереть, закопайте в землю, а потом делайте тут что хотите!
Он выругался, плюнул на пол, налил себе еще полстакана кайпериньи, опрокинул ее в рот и снова выругался.
- Сволочи! Они там, в столицах, спят и видят это! Туризм растет, американец сюда валом валит. А что ему, туристу, в Бразилии надо посмотреть? Водопады Игуасу - раз, столица Нимейера - два и, конечно, индейцы! Без индейцев он себе Бразилию не представляет. Но индейцы по Рио-Бранко или Аньянгабау уже не ходят, ведь правда? Их надо где-то найти и показать ему, чтобы он мог дома трепать языком, когда вернется, и карточкой своей похвастаться, где он снят рядом с индейским вождем.
И вот, чтобы найти для гринго индейцев, наши туристские конторы готовы на что угодно. Лет пять назад прилетел я однажды в Сан-Пауло. Как-то вечером звонит мне какой-то сукин сын. Не помню, кто такой, помню только, что был он президентом крупной туристской фирмы. Звонит, значит: "Сеньор Орландо, как поживаете? Как здоровье?" И все такое прочее. Просит меня "заскочить на пять минут, когда будет свободное время".
"Зачем?" - спрашиваю. "Хотелось бы познакомиться. Для нас это большая честь! Мы будем счастливы..." Одним словом, разливается передо мной канарейкой.
Ну ладно, пошел я к нему. Прихожу: стеклянная дверь, громадный зал с кондиционированным воздухом, прохладно, чисто, как в банке. Девочки бегают в таких мини-юбках, что голова кружится. Узнали, кто я такой, спустились, запрыгали. Берут под руки, воркуют: Сеньор Орландо! Какая честь! Патрон вас ждет. Будьте любезны, сеньор Орландо!"
Захожу я к нему. Кабинет не кабинет, а зал ожидания аэропорта. Международного аэропорта! Плакаты на всех языках: тут тебе и Мадрид, тут тебе и Новая Зеландия, не говоря уже о всяких там Буэнос-Айресах. Мебель вся из жакаранды. Диван такой, что на него без спасательного круга садиться страшно: утонешь.
Ну этот барбос, завидев меня, вскакивает из-за стола, семенит навстречу, чуть штаны не падают от спешки. Обнимает, словно самого сердечного друга. Посмотрел на одну девочку - сразу же появляется кофе и бисквиты. Посмотрел на другую - тут же появляется виски.
- Национальное? - осведомляется Нельсон.
- Еще чего? Конечно, шотландское! Протягивает мне девочка виски, вся так и извивается передо мной.
- Хорошо рассказываешь, Орландо, прямо хоть в мою теленовеллу тебя вставляй! - смеется Галон.
- ...Берет меня этот мерзавец под руку, усаживает в кресло. Ну я, конечно, молчу. А он начинает. Издалека. Сначала говорит о погоде, о том, о сем. Я пью виски и молчу. Тогда он постепенно заходит на посадку: начинает болтать о туризме, о красотах нашей великой Бразилии и все такое прочее.
Я молчу, хотя и понимаю, в чем дело. Виски, конечно, пью. И еще подливаю. Хорошее было виски у мерзавца.
Тогда он делает пристрелочный выстрел: "Нельзя ли иногда наведываться к вам, сеньор Орландо? С группой друзей?".
Я говорю, что на это есть соответствующие органы, которые разрешают визиты в Парк, в том случае, конечно, если эти визиты оправданны и целесообразны.
Он выслушал меня и снова начинает петь о величии Бразилии, о ее красотах, о национальном престиже и все такое прочее.
Я снова молчу. Тогда он говорит прямо: "Есть идея: построить небольшой домик около вас, сеньор Орландо, со всеми удобствами, с холодильниками и кухней. И... возить туда американцев".
Я смотрю на него и улыбаюсь. Тогда он плюет на дипломатию и предлагает мне войти в пай. Не помню, какой процент он мне предлагал. Большие деньги!
"И только для начала, - говорит, - а потом дело пойдет еще лучше".
- Ну и что? - спросил Нельсон.
- Что? Да ничего. Бить я его не стал. Встал, поблагодарил за виски и пошел.
Так что, друг мой Нельсон, эти все проекты не новость для нас. Тяжко только сознавать, что рано или поздно эти деятели своего добьются. Но за одно могу поручиться: пока я жив, никаких туристов здесь не будет.
- А потом? - спросил Галон.
- Что "потом"? Когда я помру? Эх, когда я помру... Ну ладно! О чем говорить! К тому времени, когда я помру, тут, может, и индейцев не останется. И незачем сюда будет возить туристов.
...Еще один день подходил к концу. Приближалась тревожная ночь. Собиралась гроза. На юго-востоке небо заволакивало. Изредка, словно пробуя свои силы, набегал ветер. Где-то над Шавантиной снова полыхали зарницы. Когда одна из них вспыхнула особенно ярко, Орландо вздохнул и сказал, что если опять снесет черепицу над сараем, где стоит движок, то этот удар по годовому бюджету Парка станет непоправимым.
САМАЯ ТРУДНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
После ужина начиналась обычно игра в карты. И сегодня, покончив с дискуссией о врачах и туристах-американцах, мы дружно усаживаемся вокруг вытертого после трапезы стола. Мы - это Орландо, Марина, Галон, Нельсон и я. Хотя партнеров было всего пятеро, игра эта называлась "восемь дураков". Была она запутанной, сложной, длинной. Правила ее объяснить, по-моему, невозможно. Усвоил я только одно: кто набрал сто очков - вылетает. Каким образом набирались очки, я до сих пор не понимаю. Несмотря на это, первым вылетел все же не я, а Орландо. Я вылетел вторым. В конце концов остались только Галон и Нельсон.
В разгар их ожесточенной дуэли появляется Кокоти и говорит, что Марину просят в "больницу": какой-то старик кайаби отравился и страдает животом. Марина отправляется туда и через несколько минут присылает Кокоти с просьбой к Нельсону: подойти тоже.
Нельсон отмахивается от мальчишки:
- Сейчас приду. Скажи: сейчас приду.
Он в ударе - выигрывает у Галона и, потягивая кайперинью из маленькой рюмочки, неудачно философствует, поглядывая на меня, о преимуществах системы свободного предпринимательства над "вашими социалистическими демократиями".
Кокоти молча стоит у него за спиной; время от времени, раздраженно оглянувшись, Нельсон ворчит:
- Ну иди же, иди, я ведь сказал, что сейчас приду. Кокоти продолжает стоять. Как на рыбной ловле с луком: замерев и сощурившись, глядя себе под ноги.
Судя по обилию у Галона королей и тузов, Нельсону несдобровать. Но, с другой стороны, он весьма изворотлив и обладает удивительной способностью запоминать все вышедшие из игры карты. Поэтому игра может продолжаться до бесконечности, а поскольку я оказался за бортом, исход схватки меня не интересует, и я решаю сходить в медпункт - поглядеть, как там Марина управляется с отравившимся стариком. Невольно посапывая, возмущенный небрежением Нельсона, Кокоти идет вместе со мной. Точнее говоря, я иду с ним. Без него мне просто-напросто не удалось бы найти дорогу, ибо мрак на территории Поста стоит такой, словно кто-то распорядился устроить затемнение на случай возможных налетов вражеской авиации.
Я послушно бреду за темным, маячащим в двух шагах от меня силуэтом Кокоти, чуть не подворачиваю ногу в какой-то ямке, спотыкаюсь о древесный корень, бормочу сквозь зубы нечто такое, что нельзя процитировать в этой книжке. И удивляюсь про себя: почему в такой черноте, в такой ночи невольно начинаешь говорить шепотом?