Поверх голов видно: дома на улице старые, и то, что можно отреставрировать, активно реставрируется. На месте того, что уже не вернуть, встают плотно, как новый гардероб в прихожую, отели, офисные центры и хостелы. Встают вровень, по красной линии, не выше окружающей застройки, с типичным будапештским смирением, предписывающим новым зданиям держаться в тени старых. На одном таком старом доме в начале улицы – рельефы в духе одомашненного бидемайером ампира: младенцы-путти предаются ежедневным мещанским занятиям, разжигают печку, что-то рисуют. Это один из немногих "допотопных" домов Пешта, то есть переживших наводнение 1838 года. Отреставрированный, жилой.
Когда же и реставрировать уже невозможно, и сносить жалко, появляется компромиссное решение – монументальные росписи по старым стенам, особенно в этом районе. И на улице Румбах Шебештьен, что справа, мелькнет на брандмауэре портрет императрицы Елизаветы: это уже Эржебетварош, город Елизаветы.
Еще шаг – и перед путешественником распахивается жерло дворов Гожду. Эта анфилада из старых пештских двориков, протянувшаяся от улицы Кирай до улицы Доб, за последние пять лет обросла ресторанами и кафе, как жарким летом обрастает стена диким виноградом. Ночи Гожду-удвар не знает, как не знает паузы в праздниках: Рождество по юлианскому календарю плавно переходит в Хануку и Новый год, они – в Рождество православное, а оно – в Новый год по-китайски, и где-то между ними вклинится еще стартующий отсюда же забег голых Санта Клаусов. Это зимой. В прочие времена года поводов не требуется вовсе: столики с бодрой готовностью с утра и до утра ждут желающих приобщиться к вечному празднику в жанре "выпить и закусить". "Будьте готовы! – Всегда готовы!"; кто ж знал, что это про уличные кафе…
Следующий дом – о другом. В нем тоже кофейни, тоже кондитерские и сменяющие друг друга магазинчики цветов или модных дизайнерских штучек или секонд-хэнд, или все сразу. Как обычно, посередине фасада – двери, ведущие во внутренний дворик. И внезапно табличка: "Во дворе – стена гетто". Все стены Будапештского гетто при освобождении Красной армией были разрушены, этот фрагмент восстановлен – как память. Нужно дождаться, когда дверь откроет кто-нибудь из жильцов, и пройти внутрь. Стена будет дальше, во втором дворике. Удивительным образом именно она, сложенная из грубых камней, чередующихся с полосами кирпича, выглядит самой ухоженной. На лестнице же там темно и почти не осталось штукатурки, и насквозь проржавели ограды галерей. По двору бегают цыганские дети, без интереса и стеснения поглядывающие на незнакомцев: иностранные гости в этом дворе не редкость.
Еще шаг, и направо сворачивает улица Казинци, та самая. Кафе, дом с мемориальной доской, сообщающей, что здесь были отпечатаны первые венгерские игральные карты, хореографическое училище, два пивных двора (на стене – многометровое изображение чем-то закусывающего Минотавра, напротив – графическая композиция про Будапешт и сова в полете), ресторан в автомобиле, бар "Liter" и напротив бар "Méter", где алкоголь продают метрами (и можно провести между ними выходные, выясняя, сколько литров в метре и метров в литре), перекресток, откуда раньше было видно Жужанну в дверях "той" овощной лавки, а теперь готовится новая роспись, Ортодоксальная синагога, кошерный ресторан, полуподвальная галерея андеграундной живописи, кошерная пиццерия, Педагогический университет, Музей электротехники, совмещенный с рестораном "Тесла", двор уличного фастфуда, ритуальная иудейская купальня-миква и знаменитая ромкочма "Симпла", где пиво, музыка, молодежь, лавки, сделанные из отслуживших свое скейтов, и диваны из распиленного пополам "Трабанта", светильники из икеевских пластмассовых ведер, пиво. И туристы со всей Европы.
Если туда, вправо, на улицу Казинци, все же не сворачивать (хотя хочется), а пойти дальше, вперед, то вплоть до бульвара будет тянуться кусок улицы, по которому можно судить, какой она была года два-три тому назад. Это тот случай, когда бессмысленные граффити на стенах не вызывают обиды и раздражения: дома в таком состоянии, что граффити их, пожалуй, даже украшают.
Архитектурные красоты попадаются, но глаз выхватывает не их. На правой стороне улицы, напротив церкви святой Терезы, летом 2015 года появились еще две таблички из тех, что называются "камни преткновения". "Itt lakott…": Пал Киш и его жена Илона. Она убита в 1944-м, он в 1945-м. Ему было пятьдесят пять лет: он 1890-го года рождения. Ей сорок восемь: она родилась в том самом 1896 году, когда Будапешт самозабвенно праздновал Тысячелетие Венгрии и никто не мог вообразить, что ожидает мир в наступающем через четыре года столетии.
Перед Большим бульваром невозможно пропустить фантастическое здание Академии музыки. Здание выражает то настроение предвоенной Европы, когда пышная буржуазная эклектика Оперы или кафе "Нью-Йорк" начала выглядеть устаревшей и старомодной, а слово "буржуазный" у молодых литераторов стало превращаться в синоним пошлости и приземленного, ограниченного мещанства… Смена поколений: дети зрителей Оперы стали взрослыми, и захотелось чего-то более острого, нервного, но – не менее пышного, а по возможности еще более шикарного. Задача трудновыполнимая, но Будапешт справился. Теперь в фойе Академии путешественник рискует в полной мере пережить то, что вслед за Стендалем называют "флорентийским синдромом". По логике улицы Кирай находится здание Академии на левой, приличной, Терезварошской стороне.
Далее, от Большого бульвара до Варошлигетской аллеи – воспоминания о былом благоденствии.
Улицу пересекает Большой бульвар; слева он носит имя Терезы, справа – Елизаветы (в обоих случаях речь идет сразу о святой и об императрице). Улица – стрела, бульвар, идущий по дуге через весь Пешт от Дуная и до Дуная – лук. Самый длинный в мире шестивагонный пятидесятиметровый желтый будапештский трамвай ходит как раз по бульвару. Улица Кирай разрезает его почти пополам и, как стрела, летит дальше.
Архитектура здесь все та же, австро-венгерская – доходные дома под черепичными крышами, торжественные двери, треугольные фронтоны над окнами. Иное – состояние и настроение. И население. Построенные в конце XIX века, дома эти после социальных катаклизмов века ХХ стали местом жительства не то чтобы люмпен-пролетариата, но людей, до "среднего класса" не дотягивающих. Это мелкая буржуазия, лавочники, хозяева мастерских по ремонту часов и обуви, писчебумажных и овощных магазинчиков, парикмахерских на два кресла, китайских закусочных, простецких пивных. И их же посетители. Фасады обшарпаны. Вывески – только на венгерском. Ремонта не было с юбилейного 1896 года. "Трабанты" здесь – не деталь интерьера молодежного клуба, а средство передвижения. Мужчины бредут по тротуару в шлепанцах, в шортах, подозрительно напоминающих семейные трусы, и в китайских майках навыпуск. Женщины пенсионного возраста, выходя в лавку за хлебом и молоком, не надевают лифчиков. В лавках здороваются друг с другом и знают по именам продавцов: все свои.
Сквозь мельтешение самодельных вывесок проглядывает былое благополучие: балконы с внушительными балюстрадами, просторные эркеры, львиные морды на замковых камнях арок. Внутренние дворики в этих домах столь же обязательны, как и в остальном Пеште, но хвастаться ими жители не торопятся – нечем.
Еще перед Большим бульваром на улицу Кирай выезжает троллейбус номер 78; далее он будет сопровождать нас почти до конца пути. Самое время заметить, что троллейбусы в Будапеште бывают только семидесятые: № 70, № 71, № 72 и так далее. Есть еще пяток 80-х, но ни 1-го, ни 10-го, ни 20-го. Так и было задумано. Первая постоянная троллейбусная линия была открыта в Будапеште в 1949 году. Это был подарок коммунистической партии и советского народа трудящимся Венгрии в честь семидесятилетнего юбилея товарища Сталина. Маршрут, в простоте душевной или с непонятной для Москвы хитростью, так и назвали – номер 70. Жители города про эту подробность собственной истории знают, с удовольствием как байку пересказывают туристам, но изменять номера маршрутов не торопятся. И не по причине ностальгии по советской эпохе (она если отчасти и есть, то по "гуляш-социализму", по временам кадаровским, но никак не сталинским, не "ракошивским").
Когда троллейбус пересечет площадь, улица Кирай снова сменит облик, характер и теперь даже имя.