Вот пенсионер пытается продать пустую старую корзинку за цену трамвайного билета.
Вот, как колхозницы над арбузами, сидят толстые цыганки над кучей кинескопных мониторов б / у – караулят.
Молодые люди сосредоточенно работают отвертками, прямо на тротуаре разбирая старые компьютеры.
А вот вполне работоспособное кресло-качалка – тоже оказалось на улице.
Девушка из соседнего подъезда выносит целый ящик фарфоровых безделушек. Пастушки, зайчики и кошечки остались ей от прежних хозяев квартиры, год провалялись на чердаке и дождались, наконец, своего часа. Соседи мигом разобрали всю эту мелочь – пригодится.
Для кого-то разномастные глиняные кружки – лишь старый хлам, даром занимающий место на кухне. А для кого-то – любопытный образец народной керамики.
Кто-то купил новый стеллаж в Икее и не нашел покупателя на старый – на улицу его, пусть берет тот, кому нужно. И берут – студенты-молодожены, не имеющие за душой ничего, кроме стипендии, с удовольствием забирают себе мебель прошлого столетия, справедливо полагая, что в этом есть даже что-то романтичное.
"В хозяйстве пригодится!" – это пароль и девиз дня избавления от хлама. Кажется, именно эта мысль служит двигателем для районных властей и для самих жителей, заставляя год хранить невыброшенный цветочный горшок и терпеть сумасшествие этого дня, – эта оптимистическая мысль царит в головах у всех.
У мужчины средних лет, инспектирующего кучу деревянных досок ("На полки сгодится? Или отвезти на дачу?").
У бабушки, критически осматривающей старую кастрюлю ("Почище бы…").
У того, кто вынес кресло в сентиментальный викторианский цветочек и посматривает на стильную настольную лампу конструктивистского дизайна, и у того, кому давно осточертела эта лампа агрессивного конструктивистского дизайна, но так не хватает уютного мягкого кресла. Желательно в цветочек…
Город выглядит так, будто в нем затеяли было генеральную уборку, потом передумали и объявили ярмарку, а та превратилась в музей под открытым небом. Музей мебели. Музей посуды. Музей быта.
Город выворачивается наизнанку: то, что было спрятано в кухнях, кладовках и спальнях, в этот день оказывается снаружи, перед фасадами домов, на виду.
Так вот какие вазочки стоят у будапештцев на буфетах, вот какие картины маслом покупали в былые времена их отцы или деды, вот какая мебель считалась престижной в годы "гуляш-социализма"!
Во второй половине дня "ломталаниташ" достигает своего пика. Улицы заставлены мебелью, засыпаны тряпками и коробками. Машины с трудом пробираются сквозь завалы старых вещей: те, кто заехали в район, охваченный буйством дня избавления от хлама, пытаются как можно скорее выбраться на волю. Остальные при деле: вывозят добычу – то, что имеет хоть какую-нибудь ценность.
Подтягиваются вернувшиеся с работы жители соседних районов. Им тоже может приглянуться какая-нибудь табуретка, или цветочный горшок, или этажерка. В хозяйстве пригодится – хотя бы до того момента, когда день избавления от хлама будет объявлен в их районе.
К вечеру все самое интересное уже разберут.
Найдет себе место в квартире на втором этаже радиоприемник, вынесенный с первого этажа. Нелюбимая прежними владельцами прабабушкина статуэтка пополнит коллекцию собирателя довоенного фарфора. Стол, служивший трем поколениям жителей дома на улице Доб, послужит еще – теперь уже жителям соседней Королевской улицы. Торшер без лампочки успеет сменить трех хозяев, подорожать и подешеветь и, наконец, уедет в провинцию, за Тису. Чайник с пионами и бабочками переместится недалеко – на соседнюю улицу, в ромкочму "Симпла" или "Фогаш", в один из молодежных клубов, где и найдет себе место, будучи приклеенным за донышко к потолку, рядом с портретом Джима Моррисона, между детской коляской 1950-х годов и связкой кукол Барби.
Утром на улицах останется только абсолютный, стопроцентный хлам вроде разбитого унитаза или вконец развалившегося дивана. Приедут огромные мусоровозы, рабочие погрузят в них мусор и рухлядь, подметут тротуары, потом явятся поливальные машины, смоют пыль, и город снова станет самим собой.
Из детской книжки
"Мужчина со второго этажа схватил радиоприемник, который отправила на свалку тетенька с первого этажа.
– Зачем он вам? – удивилась бывшая хозяйка радиоприемника.
– В хозяйстве пригодится, – уклончиво буркнул мужчина, и тетенька тотчас пожалела, что выбросила вещь. Но сделанного не воротишь.
Зато ей приглянулся порванный абажур, с которым расстался как раз этот жилец со второго этажа.
– Для чего он вам? – подозрительно уставился на нее мужчина.
– В хозяйстве пригодится, – хихикнула тетенька.
Мужчина вмиг раскаялся, что поспешил выбросить абажур, но теперь уже ничего не поделаешь".
Пал Бекеш и Левенте Сабо. Сокровища на улице Сына Белой лошади
Три лица королевской улицы
Королевская, Кирай, Király utca, отделяет друг от друга два центральных района. С одной стороны – солидный Терезварош, где вальяжно располагаются проспект Андраши с дорогими магазинами, Опера, Западный вокзал, с которого отправлялись в Вену император с императрицей, и самое старое на континенте метро. С другой – не похожий на прочие районы Пешта вольный Эржебетварош, где Еврейский квартал с четырьмя синагогами, монументальная живопись на брандмауэрах и не поддающиеся учету молодежные клубы и пивные дворы.
На левой, терезварошской, стороне улицы Кирай то и дело попадаются синие ящики для собачьих какашек. На них нарисована длинная-предлинная такса и написан текст, содержание которого при незнании венгерского языка ожидается примерно таким: "Граждане-товарищи, оставлять собачьи экскременты на улице воспрещается, за нарушение – штраф", и пр. Не совсем… Надпись читается так: "Даже терезварошская собака сама за собой убрать не может". Точка.
А на правой стороне улицы – уже другой район. Мэр Эржебетвароша сам такой тонкой фразы про собаку не придумал, просто так чужую идею позаимствовать – не может. На правой стороне ящики стоят зеленые, обыкновенные, с нарисованным собачьим силуэтом, без надписей. Зато в этом районе – скопление самых интересных будапештских стенных росписей, муралов. Одна из них, в самом начале улицы изображает старинный фонарь; впрочем, что значит "старинный"? Вот он – здесь же, сегодняшний. Ниже – надпись в три строки: "Király utca – a legpestibb utca". То есть "улица Кирай – наипештская, самая пештская улица, из пештских пештская, квинтэссенция пештскости".
В XVIII веке, во времена Австрийской монархии, называлась она по-немецки Mittermayerische gasse, затем Английской улицей, а после Венского конгресса – улицей Трех королей, пока не стала, наконец, просто Király utca, что вообще-то правильнее переводить не прилагательным "королевская", а существительным в именительном падеже, "Король-улица", жаль, по-русски звучит непривычно.
О том, почему она самая пештская, представление дает фотография Имре Кински 1929 года. На фотографии дама в модной тогда глубокой шляпке, отвернувшись от коляски с младенцем, замерла перед витриной; девочки-подростки с той же витрины не сводят глаз, одна из них открыла рот от восторга. "Толпы автомобилей были на этой тесной улице, всяческих автомобилей, которые только можно встретить в городе. Нагруженные повозки приезжали и уезжали… Перед каждым магазином расставлены были тележки, как будто с утра до вечера целая улица собиралась переезжать с места на место. Ящики с лимонами, апельсинами, фигами сгружались у открытых ворот во дворах. Без перерыва следовали магазинные двери одни за другими, в каждом продавались разные товары, и только лавочники были одинаковы…" До Второй мировой это был венгерский Кузнецкий мост – увешанная вывесками и рекламами улица, царство коммерции, ресторанно-магазинный рай. Потом, с 1950 по 1990 год, улица носила имя Маяковского и выглядела так, как полагается выглядеть улице Маяковского. К началу нового тысячелетия она пришла в полное запустение. С 2010-х начала оживать заново и меняется едва ли не каждый день.
Нижеследующее – моментальный снимок: три лица улицы по состоянию на 2016 год.
Итак, от площади Ференца Деака до Большого бульвара, вечер пятницы.
Начинается улица справа от большого желтого здания, регулярно провоцирующего типичный будапештский диалог: "А это что? Дворец? – Это? Дом. Люди живут". Имя его – "Анкер", якорь. Ближе к вечеру никакого указателя не потребуется. Группами, парами и поодиночке, местные жители и туристы, вида разгульного и приличного, молодые и нет – все пешеходы вливаются в эту улицу, как вода в проложенный для нее канал, и надо лишь следовать за идущими впереди.