Парадная лестница (белую лепнину, пилястры с базами и капителями можно и не упоминать: все присутствует) спрятана в теле дома и ведет на галереи. По ним-то здешний житель и идет мимо соседских окон, чтобы попасть в свою квартиру. И его все видят: когда пришел, с кем пришел, что принес. В свою очередь и он видит, как живут соседи. Или, если занавески закрыты, хотя бы слышит: тут целуются, тут ругаются, тут кофе пьют, там молоко убежало. Все со всеми знакомы, все со всеми здороваются при встрече.
Галереи – общественное пространство. Захламить их вынесенным из квартиры барахлом нельзя: и соседи не одобрят, и пожарные оштрафуют. Нельзя также натянуть веревки и развесить над двором белье, как это обязательно сделали бы в Неаполе или Одессе. Но нельзя не потому, что "запрещено", а потому, что не принято, неприлично, не одобряется… Кем? Кажется, мы подошли к самому важному.
Обитатели дома, объединенного внутренним двором с галереями, – не что иное, как живая ячейка общества, по сути – полноправные и дееспособные граждане дворовой республики. Это они определяют, что такое хорошо и что такое плохо, руководствуясь собственными представлениями. Если те же неаполитанцы, например, решили, что двор с пододеяльниками и простынями, развевающимися на ветру и загораживающими небо, – хорошо, значит, так тому и быть. Неписаный дворовый закон принят и исполняется. Белье – сохнет.
Будапештцы решили, что – нехорошо. И потому веревки через двор не натягивают и белье над двором не вывешивают. Нигде. Не только в солидных домах на проспекте Андраши, по соседству с Оперой, но и в отдаленном бедном цыганском районе, в доме с несчастной судьбой, с облезшей до красного кирпича штукатуркой и осыпавшейся черепицей, не видавшем ремонта с 1896 года, зато попавшем под горячую руку в 1956-м, ничьих мокрых портков над головой висеть не будет. Причем без всяких писаных инструкций, запретов и предупреждений: "За нарушение – штраф". Для того, чтобы люди жили по законам, ими самими над собою признанными, не нужен, как выясняется, надзор вышестоящего начальства. Не нужен учет и контроль со стороны, не нужна вертикаль власти. Нужна – правильно – горизонталь галереи.
На фоне привычной городской архитектуры галереи выглядят творческим решением автора-архитектора или капризом заказчика, но на самом деле идея их уходит глубоко в века. И если связывать внутренний двор будапештского дома напрямую с античным атриумом было бы натяжкой, то сопоставить его устройство с народными венгерскими традициями вполне логично. Крестьянский дом здесь, как правило, представляет собой в плане длинный прямоугольник, вдоль продольной стены которого тянется крытая, спасающая от жаркого солнца, галерея. Соответственно, вход в кухню ведет прямо с галереи. Любопытно, что, когда в ХХ веке богатые городские квартиры в Будапеште начали делить на несколько семей, самым частым решением стала ликвидация отдельных прихожих. Другое возможное решение – сэкономить на персональных кухнях или туалетах и организовать то, что называется "местами общего пользования", – решением не считалось вовсе. Кухня и туалет должны принадлежать одной семье, и обсуждать здесь было нечего. А заходить в квартиру через кухню – дело привычное по крестьянскому прошлому и никого не удивляющее.
Именно отсутствием таких галерей отличаются питерские дворы от будапештских. Причина понятна: архитектор не включил их в проект, поскольку северный климат не располагает к прогулкам под открытым небом. Но важнее причины – следствие. Если нет галереи, значит, никто никого не видит. Значит, соседи могут годами не общаться и даже вовсе не знакомиться. Значит, в доме, где живет человек, не складываются предпосылки для создания сообщества соседей. Значит, этого простейшего, элементарного, как атом, сообщества – нет. Значит, не из чего вырасти обществу города, обществу страны… Как в той песенке: "Потому что в кузнице не было гвоздя". Потому что питерские архитекторы не проектировали, а заказчики не заказывали дворы с галереями. Так архитектура определяет жизнь.
Еще пример: во дворе с галереями невозможна компания шумных подростков с гитарами-магнитофонами-пивом. Не дураки же они, в самом деле, сидеть прямо перед глазами всех соседей, под присмотром бдительных бабушек из каждого окна? Тинэйджеры уходят на спортплощадки, в клубы; в пивные, как подрастут. А во дворе – тишина и благорастворение. Кто обеспечил? Архитектор.
Тот же архитектор позаботился о том, чтобы двор не превратился в автостоянку. Рецепт совсем прост – колонна, установленная посреди подворотни, две-три ступеньки у начала двора. И никто не заводит свою тарахтелку, пока вы спите, и никто не перекрывает машиной вам выход из подъезда.
В будапештском дворике невозможен Раскольников с топором под мышкой. Непременно ведь увидят, поприветствуют и спросят: "Куда идешь? Что несешь? Что невесел? Пойдем-ка пропустим по кружечке…" И осталась Венгрия без великого романа.
Архитектура – величайшее из искусств не потому, что "застывшая музыка", а потому, что определяет наше бытие и, следовательно, сознание. Мы в ней живем – как рыба в воде, как птица в воздухе. Она определяет наше поведение, наше понимание собственного места в мире. Низкий дверной проем вынуждает кланяться при входе. Высокая стрельчатая арка наводит на мысли "о высоком". Соседство монументальных колонн заставляет выпрямиться – или, наоборот, признать собственное ничтожество и постараться прошмыгнуть незаметно. Высота потолка коррелирует с самооценкой. Двор с галереями формирует соседское общество.
Архитектура формирует общество, и это приходится признать. Но верно и обратное: по архитектуре можно судить об обществе. Из всех искусств зодчество – самое объективное и вполне красноречивое. Именно потому, что по форме бытования – коллективное, то есть социальное. Поэт может писать "в стол". Художник может заставить холстами всю мастерскую и не показывать картины никому. Это их личное дело, обществу не больно-то и интересное. Но чтобы на свет появилось нечто архитектурное, необходимо, чтобы пришли к некоему согласию заказчик, архитектор и строитель. Нужно, чтобы первый сформулировал, что он, собственно, хочет. Второй – смог это смутное "ну, что б красиво, и вообще" перевести в проектную форму. Третий – сумел воспроизвести проект в материале, не перепутав местами этажи. Так что архитектура всегда выражает не автора-гения-индивидуума, а общество-нравы-эпоху.
И судить об обществе, если по справедливости, надо не по выдающимся шедеврам, хотя они тоже куда как красноречивы… Чтобы далеко не ходить: здание Парламента в Будапеште по стилистическим и эстетическим характеристикам близко к зданию Парламента британского, Вестминстерскому дворцу, возведенному на полвека раньше. Но наглядно отличается отсутствием чего-либо похожего на Биг-Бен, тем самым полностью проговариваясь насчет национального характера и образа жизни: часы на башне нужны тому городу, что неустанно торгует, бежит и торопится, и не нужны тому, что блаженно раскинулся на берегах Дуная, среди виноградников на зеленых холмах под ласковым солнцем.
Главный урок будапештского дворика с галереями – в идее соседства. Любить соседа не обязательно. Братских чувств к нему питать не нужно. Нужно лишь учитывать его присутствие и не делать в отношении него того, чего не хотел бы по отношению к себе. Золотое правило этики вытекает из жизни в таком доме само и с большей определенностью, чем из кодексов и проповедей. И распространяется на мироощущение большего масштаба.
Дворы Будапешта – выражение духа города в значительно большей мере, чем базилика (хотя бы потому, что религия никогда не была здесь на первом месте), чем Парламент, и даже – да простит нас Миклош Ибл – чем Королевский дворец. Двор может оказаться блистательным изначально и тщательно отреставрированным, а может – изначально бюджетным и безнадежно запущенным. Но ярусы галерей в нем будут, а, значит, будет нагляден механизм формирования общества. Так нагляден принцип действия механических часов и в Биг-Бене, и в старых ходиках: не в степени респектабельности дело, а в логике взаимодействия элементов.
Картинка из учебника
В учебнике для начальной школы под названием "Édes hazánk", то есть "Милая (дорогая) наша родина" (дословно – "сладкая"), описывается природа и история Венгрии: голубой Дунай, зеленые холмы, добрый король Матьяш и смелый герой Тольди. По ходу рассказа авторам надо донести до детей идею о том, что страна находится в Европе. Делается это так. На полях страницы – картинка: изображено многоэтажное здание с вывеской по верху "Hotel Európa". Шестой этаж, третье сбоку окно – красно-бело-зеленый флаг. Венгрия.
Векерлетелеп. Город-сад
Чуть в стороне от центральных улиц Пешта, в XIX районе, находится Векерлетелеп, Wekerletelep, или поселок Векерле – жилой комплекс начала ХХ века, который должен был стать примером идеального города: уютный, чистый, архитектурно привлекательный, самоуправляющийся.
Он был попыткой решения болезненных проблем, с которыми столкнулись тогда все большие города. Уж на что быстро строился Будапешт в XIX столетии, но жилья не хватало катастрофически. За последнюю четверть века население города выросло в два с половиной раза. Застройщиков интересовали приносящие немедленную прибыль доходные дома-дворцы, которые теперь составляют архитектурную славу Будапешта. Они строились со скоростью и сейчас невероятной, а тогда это должно было казаться чудом: проспекты и бульвары росли на глазах.