В полдень мы были приглашены на обед. На обеде, кроме священника, присутствовало несколько соседей-князей. Обед прошёл оживлённо. Все интересовались нашими злоключениями. Ответы переводил священник. Гости по очереди стали выражать свои планы защиты. Хозяин наш всех выслушал и вывел такое заключение: собирать ополчение, женщин, скот, имущество, рабов отправить в самые дальние ущелья под прикрытием стариков и инвалидов, а всем воинам собираться на указанных местах. Немедленно же разослать гонцов к дальним соседям. Все одобрили слова старого князя, дружески прикасались к нашим плечам и приглашали к себе.
Поблагодарив старика за приём, мы возвратились в свои комнаты. Нас ожидали роскошные деревянные кровати с пуховиками и шёлковыми одеялами. Я посмотрел на материю: это была отличная китайская плотная шёлковая ткань, высоко у нас ценимая. "Вероятно, из Маджара", - сказал я. - Да, зеваем мы на Кавказе, - согласился со мною Джовани, когда я ему рассказал, что привозимые караванами из Азии ткани могли бы в Маджаре встречаться нашими купцами, а не только византийскими. Хорошо мы выспались: нас не будили.
- Джовани! Франческо! - крикнул Чезаре из своей комнаты. - А нам не мешало бы попросить у князя вооружения: вы как думаете на этот счёт?
- Конечно, - отозвался Пиларо, - нам не доставит трудности выбирать его: у меня на стене висит целый арсенал; вот отличные сабли, три кинжала, а в углу висит боевая одежда: шишаки с золотой арабской насечкой, три кольчуги, налокотники, поножи, луки, колчаны.
- Ну, братец, а у меня на стене висит - что бы ты думал? А, Джовани? Вот удивишься!
- Что? - крикнул Пиларо и зевнул.
- Наш генуэзский длинный меч!
- Да ну?!
- Да, вот и надпись: Genova MECCL III. Обязательно его попрошу. Если останемся живы, обещаю десяток ему из Каффы прислать… Ну, встаём: на дворе что-то шумят.
Я вскочил бодрый, весёлый, сытый.
Вошёл Антонио и принёс вычищенное, починенное рабынями наше платье.
- Что там за шум, старый хрыч? - спросил Чезаре у Антонио.
- Ночью нарочный прискакал. В лесах на Тереке бродят татары. Вещи укладывают, женщины плачут; много добра останется: не могут вывезти. Стада уже погнали в горы. Вон пыль!
Застёгивая уже вычищенный камзол, я подошёл к окну и пожалел, что я плохо рисую.
Всё большое селение гудело, как рой пчёл; наш двор был наполнен арбами, а они, в свою очередь, были уже нагружены княжеским добром. Чего тут только не было: горы подушек, шёлковых одеял; красные, зелёные, жёлтые, голубые женские костюмы, серебряные женские тиары, как у папы римского, кисея, сундуки с серебряной посудой, одеждой, сафьяновой обувью; вот носят оружие, вот выводят рослых коней, седлают их красивыми, отделанными серебром сёдлами. А князь стоит на балконе и спокойно, как капитан на каракке, командует. Вдруг я увидел привычную, но всегда угнетающую меня картину. Вывели из подвала группу рабов в пять человек, готовились их сковать друг с другом: кузнец раздувал мехом жаровню. Охотничьи собаки, думая, что собираются ехать на охоту, радостно прыгали и визжали. К ним присоединились неразумные ещё детишки. Вот один из них получил шлепок от тащившей корзину матери и заревел.
Нас вскоре пригласили к завтраку. Все были серьёзно настроены, но бодры, особенно трое сыновей князя: они так и горели желанием сразиться с "азийцами". Чувствовалось, что кабертай - боевые люди, Чезаре воспользовался общим настроением и сообщил о своём обещании хану Тохтамышу немедленно прислать из Генуи помощь в виде неизвестной ещё азийцам и кабертаям военной новинки - бомбард.
Князь вполне согласился с Чезаре, что последнему следует возможно скорее достигнуть Себастополиса. Он приказал дать нам лошадей и съестных припасов.
Мы горячо благодарили гостеприимного старика. После полудня мы выехали из ворот усадьбы и направились на северо-запад. Нас сопровождал до следующей резиденции кабертайского князя проводник - княжеский "уздень".
ОПЯТЬ В ПЛЕНУ
Проехав вёрст двадцать по горной дороге среди громадных буковых лесов, мы остановились на ночлег: стреножили коней, развели костёр. Это была большая неосторожность. Антонио стал нарезать тонкими ломтиками копчёную свинину, чтобы поджарить её, как вдруг за ближайшими деревьями послышался топот, и на полянку вынеслась толпа всадников в пятьдесят коней. Первое наше движение было к оружию: это были азийцы в своих остроконечных войлочных шляпах. Но было уже поздно: наш проводник упал с рассечённым саблей черепом, на нас со всех сторон напирали конские груди, а наши мечи лежали в стороне, у корней старого бука.
"Харам задэ!" (собачьи дети) - крикнул один из азийцев: "наконец, мы нашли вас. Чтобы шайтан ваши души взял: эмир мне голову отрубил бы, если бы я вас не нашёл!"… Так кричал, размахивая над нашими головами саблей, знакомый всем нам азиец, весёлый малый, силач и обжора. Потная его круглая рожа сияла радостью.
"Сакраменто!" , - выругался я, оправившись от неожиданности: "Антонио, дружите, собирайся, попались"… Через пять минут мы уже были в пути, окружённые толпой азийцев. Они старались производить как можно меньше шума.
- Вот-те и выспался, - с комической важностью заметил Джовани, когда мы уже на рассвете переезжали вброд большую реку. Я узнал впоследствии, что она называлась Терек.
Наконец, мы опять в своём лагере. Нас привели к начальнику; ему стало легче: нарыв прорвался. Мы были приняты довольно милостиво. "Мирза Ибрагим сказал мне, что он очень рад, что нас поймали живыми: Тимур не простил бы ему нашего побега. В доказательство Мирза вынул из шкатулки свёрток (это было "воинское уложение" Тимура) и, подняв вверх палец, прочёл по-турецки цитату, которую я быстро перевёл нашим: "Опыт научил меня, что для того, чтобы быть способным к исполнению обязанностей эмира или командующего, необходимо знать тайны военного-искусства и средства разбивать неприятельские колонны, не терять присутствия духа в момент сражения, не допускать никакого беспорядка". (Мирза при этих словах крякнул и гордо посмотрел на нас).
Мирза Ибрагим велел отвести нас в палатку и хорошо накормить. Спали мы, как убитые, до полудня.
Чезаре, как самая ценная добыча, был закован на ночь в ножные кандалы. Он бесился и бранился. Но Ибрагим не отменил приказания. Я в душе ликовал: в рабы попал сам рабовладелец. Нас поместили в одной палатке. Чезаре не успокаивался.
- Синьор Чезаре, - сказал я в темноте, укутываясь в косматый кабертайский плащ (бурк-а), - разве ты предполагал, что будешь закованным рабом Тамерлана лежать на земле?
- Вовсе не рабом, а пленником! - недовольным голосом ответил он.
- Не всё ли равно: тебя Тимур в Самарканд отправит, там тебя на базаре продадут, и будешь ты гонять быков около водоподъёмного колеса для орошения полей.
- Тьфу! - плюнул на землю патриций. - Каркай на свою голову.
- Джовани, а Джовани! - сказал я.
- Что? - промычал тот в полусне.
- Давай ночью удерём опять: я дорогу приметил.
- А я? - жалобно прошептал Антонио.
- И тебя захватим.
- А я? - с испугом сказал Чезаре.
- А ты? Конечно, тебе нельзя бежать, - Чезаре сердито молчал.
В поход выступили рано. Мы ехали тотчас за лошадью Ибрагима. Справа и слева рядом с нашими двуколками шли лошади шести конвойных: доверие к нам пропало.
У ТИМУРА
К вечеру мы подъезжали к ставке Тимура.
За несколько миль видны были тянувшиеся далеко в степь дымовые столбы; ближе мы стали встречать охранные отряды; начальники их почтительно приветствовали нашего Ибрагима. Я впоследствии узнал, что он за свой ум и храбрость был в большом почёте у Тимура. Бесконечные линии кибиток тянулись от Терека на Север; войска стояли по племенам. Тысячи лошадей паслись позади каждого лагеря под надзором верховых. Вдали сгрудились громадные белые кибитки; на одной блестел золотой шар: там жил Тимур, как нам пояснил сам Ибрагим, молодцевато ехавший верхом впереди нас.
Нас поместили в уютной кибитке, где мы вымылись и почистили одежду от пыли. Через час за нами пришёл Ибрагим и повёл в ставку. Меня поразил строгий лагерный городок. Несмотря на кажущуюся суетню, везде был строгий порядок. Впоследствии я удостоверился, что азийцы - опасные воины: они мужественны, хорошо вооружены и искусны в битве. Я лично в этом убедился и стал сомневаться, устояла ли бы наша рыцарская конница против кольцевой атаки этих бешеных наездников.
У входа в ставку с нас сняли обувь, помыли ноги, опрыскали какими-то неизвестными благовониями, и мы вошли под купол Тамерланова шатра. В полутьме я услышал звучный, немолодой, произнёсший два слова, голос. Толмач перевёл по-гречески: "Приблизься, ференк!" Чезаре выступил вперёд; поклонился и ждал.
- Почему ференк оказался в стане моего враг? - перевёл толмач. - Разве он не знал, что одного, моего слова достаточно, чтобы исчезали целые города и с ними "тьмы тем" людей?
Момент был опасный.
Чезаре вежливо ответил: "Хан Тохтамыш приглашал меня, как посла великой Генуэзской республики, и я был его гостем так же, как мог быть твоим, если бы ты знал о моём существовании и пожелал бы меня увидеть".
Смелость ответа Чезаре, видимо, удивила завоевателя.