Крутский сердито гремит ключами, - надо развинчивать бензинопроводы, в них образовались ледяные пробки: это от бензина, который на морозе жадно поглощает воду, неуловимую нашим скверным замшевым фильтром. Опасный признак: если такие пробки окажутся при перелете через горы - неминуема авария.
В час дня все исправлено, моторы завелись, мы вырываемся из "снежуры", которая выросла уже на сотню метров, и летим на восток: путь через горы на юг и возможность кругового полета на запад в неизвестную область арктического склона Анадырского хребта, о котором я мечтал, при такой погоде исключена.
Бешеная скорость - по ветру мы идем до 200 км в час. Как всегда последние дни бреющим полетом. К этому мы привыкли, но сегодняшняя скорость все же пронимает.
Мелькают опять льды, теснящиеся к берегам, лагуны, забитые снежурой, яранги, чукчи, поспешно прячущиеся под полог при виде надвигающегося чудовища, разбегающиеся олени. Временами совсем плохо видно - снег сечет, и как это ни возмутительно, сечет спереди и залепляет козырьки, хотя шторм попутный.
Холодно, как и все эти последние дни на северном побережьи. Всегда ниже нуля, на высоте температура до -15 град., и стынут ноги, а особенно замерзают руки, когда пишешь. А писать и фотографировать приходится беспрерывно. Сегодня, конечно, когда мы летим в белесой мгле, писать почти нечего - и можно греть руки в теплых рукавицах.
Через час и четыре минуты мы в Ванкареме. "Савойя" сидит в воде, на мели - в заливчике. Мы пытаемся пройти дальше, в Уэлен. Впереди стена тумана, густого, добротного тумана. Тщетно Страубе старается пробиться через него - как только мы отрываемся от узкой косы мыса Ванкарем, все исчезает кругом, и лишь внизу чуть блестит матово вода. А впереди в этой толще тумана скалы мыса Онман!
Приходится вернуться. Вираж - низко над землей, левым крылом к фактории и посадка у "Савойи".
Подойти к берегу нельзя - мелко. Выходим пешком - у кого крепкие сапоги, верхом - у кого сильные друзья, и наконец, в маленькой байдаре, которую пригнал мальчишка-чукча - те у кого нет ни тех, ни других.
Далее - томительные часы ожидания в Ванкареме: снег, туман, временами немного проясняется, но дальше ближайшего гранитного бугорка на мысу ничего не видно.
В Ванкареме несколько яранг, амбар и маленький домик фактории. Кроме хозяев набились все мы - экипаж двух самолетов, одиннадцать человек, и когда мы ложимся спать на неизбежные оленьи шкуры - некуда ступить. Ночью храп на все лады, то тонкий, то густой, и мрачные мысли о будущем, о невыполненных полетах, о достижении Анадыря.
Следующий день такой же тоскливый, туман, снег. К одиннадцати часам становится невтерпеж, туман как будто раздергивает, видно устье лагуны и мы решаемся попробовать.
Взлет; круг над устьем лагуны, но дальше такой же плотный туман, как и вчера, и ничего не видно. Через две минуты приходится вернуться, новее же стало немного легче, энергия нашла себе разрядку.
10-го сентября день замечательный, безоблачное небо. Заведующий факторией - чернобородый мужчина, которому мы бросали почту - говорит, что здесь такой день редкость. Мы спешим воспользоваться этой исключительной погодой и в 7 ч. утра мы уже в воздухе.
Прокладка пути сделана прямо отсюда на залив Креста, 130 миль по суше; мы увидим главный хребет Чукотского полуострова и гору Матачингай. Если не позволят тучи - пойдем на юг, на бухту Руддера.
Набираем тысячу метров; облака на юго - западе высокие и позволяют перейти к Кресту, но восточнее на горах лежит вплотную низкая облачность и верхний слой постепенно сливается с нижним в слоенный пирог. Тем не менее командир самолета решает итти по более короткому пути - на бухту Руддера.
Снова Матачингай и вся центральная часть страны уходит от нас, и никогда я не увижу, как устроен арктический склон Анадырского хребта - ведь все эти шесть дней полетов по побережью, кроме лагун при бреющем полете, я не видел ничего.
Но и этот маршрут для нас новый. Сначала-прибрежная северная равнина с озерами, затем обрыв Анадырского хребта, который уходит к западу блестящими от снега грядами. Здесь настоящая зима, все сверкает и на высоте полутора тысяч; мы мерзнем неистово.
Проходим вдоль Колючинской губы. Вот в ее южном конце та коса, на которой лежит злополучный "Советский Север". Этот самолет, родной брат нашего, должен был сделать в 1928 г. грандиозный перелет - от Владивостока по побережью Полярного моря до Ленинграда. На борту был организатор этого рейса, Красинский, пилоты Волынский и Кошелев. Дойдя благополучно до Колючинской губы, самолет был здесь захвачен врасплох штормом. Стравили весь сжатый воздух (тогда на этих самолетах не было еще Бристолей), не смогли завести мотора - и беспомощную машину дрейфовало два дня на юг по губе, пока не выбросило на косу в измочаленном виде. Летчики добрели полуголодные и оборванные до первых чукотских жилищ.
К югу от Колючинской губы мы пересекаем ту же страну расчлененных гор, что и в прошлый раз, когда мы летели от Руддера к Мечигмену. Долины с озерами, болота, красные пятна на горах.
Впереди грозная преграда туч, лежащих сплошным слоем на горах. Мы идем над ней десять, пятнадцать, двадцать минут - впереди все та же пелена сияющих волн. По расчету мы уже над бухтой Руддера. Сколько придется еще итти, пока не встретим окно? Но оно близко - через 15 минут под нами темное пятно, и самолет ввинчивается в него спиралью все ниже, и ниже, кажется, спуску не будет конца: тучи почти лежат на воде.
Мы где то к югу от бухты Руддера, и можно итти прямо в Анадырский лиман. Сразу стало тепло, потому что ушли на юг от грозных пург, и зимы, и льдов. Горы - без пятен снега, трава желтеет по склонам.
Низко над водой, бреющим полетом идем на запад. Птицы не успевают спасаться от нас - и раза два Страубе отворачивает машину от слишком легкомысленной чайки: она хочет попасть под винт, а при ее жестком телосложении это привело бы к печальным последствиям не только для нее самой.
Сегодня опять не увидим знаменитой горы Матачингай, и даже не увидим Золотого хребта - мы скользим вдоль моря, у подножия гор, и под нами мелькают яранги, крутой берег. Над Русской Кошкой, входом в Анадырский лиман, круто поворачиваем, скользим над травой склона - и вдоль, через кошки, яранги, угольные копи, домой - в Анадырь.
У комбината стоит пароход, Страубе виражит над ним чтоб увидать его название.
В комбинате на треск моторов выбегают наши базовые сотрудники, которые переждав все назначенные сроки, отчаялись увидеть нас когда - либо.
13 ВЫРВЕМСЯ-ЛИ?
Страшно подумать об обратном пути
Роберт Ф. Скотт.
Наши моторы честно отработали положенные им 100 ч… и надо их заменить новыми и отправить на "материк" (как говорят в восточных водах) для переборки. Смена моторов, если все пойдет гладко, не очень долгое дело и дней через 6 мы сможем начать регулярные полеты для съемки округа, базируясь на реке Анадырь. Прежде всего пролетим в Маркове, 700 км вверх по реке, куда у нас уже давно послано горючее. Мы будем иметь для работы; дней 7, и если за это время сделаем 5 полетов - то хоть в грубых чертах наметим основные линии края и отчасти выполним намеченный план работ, почти сорванный аварией на Ангаре и полетом на Врангель.
На пристани начинают ставить стрелу для подъема моторов. Моторы в громадных ящиках, каждый весит 800 кило, и надо десяток людей, чтобы передвинуть их на кунгас.
11 сентября чудесный, ясный день, стрела еще не готова, и мы решаем использовать остающиеся в баках 800 литров горючего, чтобы сделать круговой полет на север. Короткий и легкий, всего три с половиной часа, этот полет был одним из самых удачных. Мы пролетели над озерной равниной Анадыря, над его притоком Канчаланом, лениво извивающимся среди озер и болот - непроходимых и бесконечных болот-и достигли главного Анадырского хребта, покрытого сейчас снегом, взъерошенного тысячами острых вершин. К сожалению, ограниченный запас горючего не позволяет пойти дальше и перевалить через хребет на его таинственный и недоступный арктический склон.
Назад - по долине другого притока Анадыря, Танюрера, такой же озерной и болотистой. На западе за ней мрачно высится в тучах хребет Пекульней, острая пила зубцов и пиков, перегораживающая бассейн Анадыря, навстречу подобной же узкой пиле, хребту Рарыткину, идущему с юга.
Со следующего дня начинается смена моторов. Сначала все идет складно и быстро. Моторы плавно ползут на блоках, поднятые стрелой из моторной гондолы, на место им становятся новые, свежепокрашенные, похожие на каких-то гнусных, громадных насекомых из прошлых времен, или на двенадцатилапую чудовищную мокрицу.
Я снимаю эту операцию двумя фотоаппаратами и маленькой кинамкой - но это не очень помогает делу: после того, как арматура моторов присоединена, наступает длительный и безнадежный период неполадок: на пробном полете моторы не дают полного числа оборотов, потом начинает гореть карбюратор, свечи оказываются старым, негодным хламом. Бристоль, починенный Крутским в Уэлене, снова сдает - и так, день за днем Крутский и Косухин проводят все время на самолете.
А пока что почти ежедневно на западе видна зубчатая цепь хребта Рарыткина, сначала черная, потом белая от снега. "Рарыткин опять смеется" говорит Страубе утром, и я отворачиваюсь от окна, чтобы не видеть насмешливой улыбки хребта.
Между тем наступила осень. По моему плану, только до 20 сентября мы должны были базироваться в Анадыре - и в самом деле, летние восточные ветра сменились западными и северозападными, от которых стоянка в комбинате совершенно не защищена.