Голиков обнял Григория Ивановича, перекрестил. Шелихов отошел к ватаге. Туда же, к изумлению людей, направилась Наталья Алексеевна. Все ахнули:
- Куда ты, баба?
- А у нас так: куда иголка, туда и нитка?
- Ох, виданное ли дело? - запричитал кто-то в толпе. - Беде бы не случиться!
Ватага стояла у самой волны. Ветер трепал бороды, над головами чайки кричали. Мужики поклонились и пошли садиться в байдары.
Григорий Иванович оборотился к солдату, стоявшему у причала с ружьем.
- Вот кому презент мы приготовили.
Он вытащил красную тряпицу, развернул, - на ладони у него сверкнула трубочка.
- Тебе, служивый, - сказал Шелихов. - Память о нас.
Это был старый обычай мореходов: последнему, кто провожает на берегу, подарить вещицу на счастье.
- Бери, бери, служивый, - настаивал Шелихов.
Служивый от неожиданности заморгал и осторожно, в обе ладони, принял трубочку.
Весла ударили, и байдары отвалили. Толпа на берегу качнулась, бабы платками замахали.
Поднявшись на борт "Трех святителей", Григорий Иванович сказал капитану Измайлову:
- Герасим Алексеевич, якоря поднимать, паруса ставить! С богом!
Вся команда с палубы смотрела на берег. Домишки разбегались вдоль бухты Охотской, выше домов сопки в багульнике - багульник щедро горел сиреневым огнем.
В тот день, когда флотилия Шелихова вышла в море, в Иркутск из Петербурга приехал чиновник Рябов. Фамилия говорила о происхождении низком. Но когда карета Федора Федоровича Рябова подкатила к дворцу иркутского и колыванского генерал-губернатора, на широком подъезде выросла фигура самого Ивана Варфоломеевича Якоби.
На его сухом желтом лице цвела улыбка. Чести такой - быть встреченным на подъезде генерал-губернатором - удостаивались немногие. И только по этому, не зная ни чинов, ни должности Федора Федоровича, можно было без ошибки сказать: этот - сильный.
Федор Федорович, человек еще молодой, служил по Коммерц-коллегии. Место его в высшей чиновничьей иерархии империи было весьма значительным.
Иван Варфоломеевич в золотом шитом мундире, в высокой треуголке с плюмажем, любезно шагнул навстречу гостю. Федор Федорович, в скромном партикулярном платье, с почтением склонился перед губернатором, однако видно было, что человек он не из робких и встреча, любезное приветствие генерала его нисколько не смутили.
Губернатор обратил внимание, что гость несколько бледноват после дороги, и спросил, не утомлен ли? Федор Федорович сказал, что усталости не чувствует.
Лицо его, хотя и несколько поблекшее, выдавало человека энергичного, физически крепкого. А глаза так живо посматривали вокруг, что предположить усталость в нем было трудно.
Генерал-губернатор и чиновник из Петербурга проследовали во внутренние покои дворца. В дверях гнулись ливрейные лакеи.
Федора Федоровича удивило во дворце обилие цветов. Их зеленые ковры украшали стены, лестницы, оконные проемы. Листья растений были свежи и ярки необыкновенно. Гость звучным голосом высказал восхищение. Иван Варфоломеевич ответил, что долгая зима и морозы определяют любовь сибиряков к комнатным растениям и поощряют к заботливому их выращиванию.
- Глаз устает, - сказал он с улыбкой, - от белизны покровов снежных и успокоится хочет на приятной ему зелени.
Губернатор подошел к роскошному цветку и заботливо поправил веточку.
- Китайские купцы привезли эту прелесть, - пояснил он, - через Кяхту. Я не устаю заботиться о его произрастании.
Гость в видимом восторге от трудов генерал-губернатора почтительно склонил голову.
Федору Федоровичу были отведены покои во дворце. Скрывшись в комнатах, дабы переменить дорожное платье и освежиться, он уже через час вышел к генерал-губернатору, ожидавшему его в столовой. Войдя в зал, Федор Федорович с достоинством склонил голову в свеженапудренном парике, чуть поправил кружевную манжету и сел.
Стол был накрыт безупречно. За стульями застыли лакеи в перчатках снежной белизны. У буфета почтительно стоял дворецкий, высокий и стройный старик со значительным лицом и седыми бакенбардами. Свечи в люстрах и в канделябрах на стенах были зажжены, свет их, дробясь и приумножаясь, сверкал в многочисленных зерцалах. Начали подавать.
Иван Варфоломеевич в ожидании гостя размышлял о причинах его приезда. Губернатору было известно, что чиновник этот - сын преуспевшего при императоре Петре Первом московского мещанина. Не богат, но влиятелен. Знал он и то, что гость долгое время жил при дворах английского и французского монархов, но обязанности, которые он выполнял там, были не совсем ему ясны. В одном был уверен Иван Варфоломеевич: Рябов не будет копаться в документах канцелярии губернатора. Но все же о причине приезда догадаться не мог.
Гость ел, не поднимая глаз. В движениях его, в том, как подносил ко рту салфетку, слегка касаясь губ, угадывалась принадлежность к высшему свету.
В тишине валы негромко позвякивала посуда, серебро. Посуде генерал-губернатора мог позавидовать любой петербургский дом: тончайший китайский фарфор.
В продолжение обеда Федор Федорович произнес лишь несколько ничего не значащих слов. Эта молчаливость настораживала генерал-губернатора. Но с лица его, тяжелого, малоподвижного, не сходила улыбка.
После обеда перешли в каминную. Несмотря на летнюю пору, камин пылал. И здесь, у камина, Федор Федорович наконец-то раскрыл цель своего приезда. Начал он издалека: расспросил о промысле морского зверя, посетовал, что шкур все меньше получают из Сибири, поинтересовался, какие купцы и где зверя добывают. Говорил он неторопливо, голосом мягким, но чувствовалось: знает, что слушать его будут.
Федор Федорович заговорил о том, что взоры державы обращены сейчас на юг, к берегам Черного моря. Россия, одолев наконец, Крымское ханство, обретает прямые торговые дороги в государства европейские, по которым широкой рекой пойдет хлеб южных богатых областей. Сказал он и о торговых возможностях империи в Прибалтике. И лишь затем перешел к главной цели приезда, показав вдруг недюжинные знания открытий русскими мореходами земель, лежащих в океане Тихом. Назвал имена Федорова и Гвоздева, Чирикова и Беринга и многих других, нанесших на карту дотоле неизвестные земли. Сказал об открытии островов Алеутских и описаниях берегов Северной Америки.
Ход мыслей его неожиданно изменился, черты лица выдали раздражение. Федор Федорович заговорил о внимании, которое проявляют западные державы к открытиям русских мореходов.
- Лорд Гинфорд, бывший английский посол в Петербурге, - сказал он, - в свое время не постеснялся организовать похищение копий журнала и карты плавания капитана Витуса Беринга. Документы эти бесценные, - заключил он, - весьма волновали британское адмиралтейство.
Иван Варфоломеевич выразил удивление:
- Столь достойный человек…
- Когда требуется, - возразил Федор Федорович, выпрямляясь в кресле, - британское адмиралтейство не считается с этикетом.
Он рассказал, что Петербург постоянно осаждается иностранными учеными лицами.
- Цель их вояжей, конечно, наука, - и едко улыбнулся. - Но странно, отчеты их скорее напоминают инструкции британскому адмиралтейству к присоединению новых земель!
Федор Федорович назвал королевского историографа по Шотландии доктора Робертсона, побывавшего в Петербурге.
- Сей муж ученый, - сказал он, раздраженно поправляя пышное жабо на груди, - составил описание экспедиции к берегам Нового Света Креницына и Левашова. Прочтя их, трудно поверить, что ученым сим лишь академические заботы двигали.
Федор Федорович поднялся из кресла и энергичным шагом прошелся по комнате.
О миссии в Россию Вильяма Кокса, члена королевского колледжа в Кембридже, он сказал!
- Этот господин, нисколько не стесняясь в средствах, продолжил в Петербурге дело лорда Гинфорда и вернулся домой, собрав все, что только можно было собрать о русских открытиях в океане Тихом. Простодушие наше, российское простодушие…
В комнату вошел слуга, подложил поленья в камин. Огонь вспыхнул с новой силой. Когда слуга вышел, Федор Федорович, сев в кресло, продолжил:
- Уважаемый сэр Джеймс Кук по приказу адмиралтейства открывал многие новые земли в океане Великом, следуя по картам, составленным русскими мореплавателями. И минуты не сумняшись, во владения британской короны вводил.
Живо оборотившись к генерал-губернатору, Федор Федорович спросил:
- Вы понимаете мою мысль?
Иван Варфоломеевич с ответом не спешил. Как ни одичал он в иркутской берлоге, он понял, что скажет далее гость. И не ошибся. Федор Федорович продолжил:
- Всеми силами мы обязаны, как верные сыны отечества, воспомоществовать усилиям наших мореплавателей в освоении новых земель!
Генерал-губернатора смущало одно: хотя и далеко сидел он от Петербурга, а знал, что Сибирь для столицы была только богатым мешком, из которого черпали меха и золото для пополнения державной казны. Люди у трона делились на две группы. Одна, продолжая идеи Великого Петра, стремилась раздвинуть границы России не только на западе, но и на востоке. Вторая же, стоявшая ближе к царице, увязала в борьбе на западных рубежах. События, происходившие в Молдавии и Валахии, Польше и Прибалтике, были постоянным предметом забот, интриг, разговоров и пересудов.
Гость внимательно смотрел на пламя камина. Наконец он отвел взгляд от огня. Вероятно, он сам почувствовал некую недоговоренность, возникшую в разговоре.
- Петербург не станет чинить препятствий в развитии мореплавания на востоке. И вы можете сделать многое для будущего России, для славы и процветания империи.