Луи Шадурн - Где рождаются циклоны стр 5.

Политика.

Говорит старый плантатор. Он очень стар. Видит плохо. На носу большие очки из желтой черепахи, белая бо­рода, волосы ежом, светло-голубые, немного мутные глаза.

- Вы знаете, что такое " тетка-свинья "? - говорит он. - Это очень простая штука, это избирательные бюл­летени, которые размножаются, когда их опускают в урну. Да, чорт возьми! иногда избирателей бывает больше, чем жителей. Но, что поделать, ведь не каж­дый день бывает перепись.

- Самое важное, что я сделал в моей жизни, - до­бавляет он, - это примирение Матро-мулата с Дюпоном-белым. В продолжение десяти лет они ненавидели друг друга. Вчера, у меня за обедом они помирились.

Дюпон говорил Матро:

- Вы помните, как стреляли в ваш дом? Ну, так это я велел тогда прекратить стрельбу.

А Матро ему отвечает:

- Вы припоминаете тот праздник, когда вас хо­тели заставить пить? Один человек предупредил вас, чтобы вы не прикасались к вашему стакану. Это я послал этого человека.

Об этом Дюпоне очень много говорят под тропиками.

- Гениальный человек, - восклицает старый план­татор. - Это он изобрел "либерала-белого". Он начал с того, что покорил всех цветных женщин. Теперь он берет себе, какую захочет! Чтобы помешать выборам одного генерального советника, своего врага, он по­шел прямо к цели, соблазнив его служанку. Эта последняя в день выборов утащила все бюллетени, находившиеся у ее хозяина: а их было около двух тысяч! Несчастный не был избран... из-за недостатка бумаги.

Раз, как-то во время местного праздника в деревне, смежной с владениями Дюпона, одна женщина, быв­шая его любовницей, пожелала ему что-то сообщать.

- Мой муж, - сказала она, - намерен вас отравить. Он приготовил "куинбуа" и носит его при себе, в ма­ленькой стклянке. Смотрите, когда вам предложат пунш, не пейте его. - Хорошо! - сказал Дюпон. Вечером празд­ник был в полном разгаре. Был устроен бег с факе­лами и толпа запрудила большой двор Дюпона; он ве­лел открыть несколько боченков с тафией и сказал народу речь. Алкоголь и слова оратора опьянили толпу, которая во все горло орала: "Да здравствует Дюпон!" в то время как гремела музыка.

- Внимание!-сказал Дюпон.

Послушная толпа умолкла.

- Я тронут выражением ваших чувств, - продол­жал он. - Но среди вас есть изменник.

- Этого не может быть, - единодушно протестовали собравшиеся.

- Нет, это так, - подтвердил Дюпон, - есть чело­век, который хочет меня убить.

- Кто это? - мы его задушим!

Дюпон жестом мстителя указал пальцем на одного из черных, больше всех выражавшего свое возмуще­ние.

- Вот тот, который желает моей смерти, - громко произнес Дюпон.

Обвиняемый бросился на землю и, ударяя себя ку­лаком в грудь, клялся, что у Дюпона нет более пре­данного слуги, чем он.

- Лжец! - сказал Дюпон. - Яд в твоем кармане. И, подскочив к этому человеку, он схватил его за белую полотняную куртку, быстро сунул руку в один из кар­манов и вытащил маленькую стклянку, которую и показал толпе.

Раздались яростные крики:

- Смерть ему! смерть!

Отравитель сразу присмирел. Он начал стонать: "Простите, мусью Дюпон, простите!", ожидая, что тут-же будет линчеван сторонниками этого замечательного ли­дера.

- Смирите ваш гнев, граждане и гражданки, - произнес Дюпон. - Я сейчас докажу вам, что этот не­счастный не в силах сделать мне вред и что мое кол­довство сильнее его заклинаний.

Сказав это, он высоко поднял стклянку.

- Я это выпью.

- Нет! - простонали собравшиеся в невероятном волнении.

И Дюпон выпил, потом с презрением бросил пу­стую фляжку распростертому преступнику.

- Убирайся, - сказал он. - Дайте ему уйти, - при­казал он толпе, с величественным видом.

Затем он прищелкнул языком.

Восхищенная толпа понесла его, как триумфатора. Негритянки осыпали его цветами и он всех их пере­целовал. Бал там-там продолжался всю ночь, при свете подвешенных к ветвям манговых и хлебных деревьев венецианских фонарей. Избиратели были все пьяны и очень довольны, что нашли великого колдуна. А вели­кий колдун удалился с несколькими друзьями, и все они от смеха надорвали себе животы.

В стклянке вместо яда была просто малага.

Санта Лучия.

Хижины прячутся в зелени бананов. В воде ка­нала отражаются стройные пальмы. Дорога вьется змеей по берегу потока, скрывающегося под сенью бамбу­ков и лиан. Мы обливаемся потом. Воздух пропитан влагой.

Улицы полны крика и споров. В этой духоте люди постоянно находятся в брожении. Воняет тухлым жи­ром и мускусом.

Две маленьких проститутки, одна черная, другая му­латка, расхаживают в оборванных белых платьях. Они говорят мне: "Приходи к нам". Я пошел за ними. Они жили в хижине на столбах, в глубине грязного двора. Ветхая занавеска разделяла комнату на две части. Оставалось места ровна столько, чтобы поместиться на ящике. Я не знал, что сказать. Они улыбались. Я дал им папирос и один шиллинг. Потом, стараясь яснее выражаться, сказал: "Уже поздно. Пакетбот скоро от­плывает. Я должен итти". Мулатка покачала головой, и, взяв меня за руку, увлекла за занавеску. На сеннике спал, завернутый в дырявую простыню, ребенок. Жен­щина, не говоря ни слова, легла рядом с ребенком и подняла юбки. Но я отвернулся и отвел руку, которую она мне протягивала. На пороге молча караулила ее черная сестра и не старалась меня удержать.

Тринидад.

- Вест-Индия! - пробормотал я, разваливаясь в бес­шумном автомобиле, мчавшем меня по узкой улице с многочисленными магазинами. Вот прекрасная лавка, где навалены пряности и табак из всех стран. Пахнет корицей и инбирем. Покупая папиросы "Капстан", ко­жаный чемодан и морскую фуражку с большим ко­зырьком, я вспоминаю начало одной книги Конрада и испытываю чувство удовлетворения находиться в го­роде, где все можно достать, где все говорит о ком­форте и где сейчас, в холле отеля я получу освежаю­щий лимонад.

Но мы проезжали мимо довольно высокой серой стены. Сквозь полуоткрытую дверь видны железные решетки. Кажется это тюрьма. В ней даже есть пре­восходная виселица.

Здесь вообще довольно часто вешают, так как здесь очень много китайских и индусских рабочих. Саванна! Эта лужайка с белыми площадками для тенниса, окай­мленная темными горами, где под пальмами, банианами и манговыми деревьями мирно пасутся бесчисленные коровы, кажется пародией на швейцарские пейзажи. На скамейках сидят темнокожие кормилицы всех оттен­ков и белокурые дети. Вот целый пансион цветных де­виц. Вот индусы, выкрашенные красной и голубой кра­ской, и их жены, с тонкими чертами лица, с золотым кольцом, продетым в нос. Проходит партия арестантов, в. серых полотняных куртках и ярко-желтых шапках. На груди у них крупными буквами написано: "тюрьма"; они скованы попарно железными наручниками.

Виднеются дома среди ажурной зелени, с гроздьями цветов, красных, как пламя и цветов инбирного де­рева. Дома разного стиля, одни белые, совершенно про­стые, другие совсем, как на Ривьере. Есть даже на­стоящий шотландский замок. В королевском парке пьют чай и глядят па проезжающие экипажи. Скользят лег­кие автомобили. Одним из них управляет красивая белокурая девушка, с непокрытой головой; мелькают муслиновые платья и большие светлые шляпы.

Дальше негритянский квартал по дороге в Санта- Анну. Разбросанные маленькие деревянные хижины, все в цветах. И, наконец, китайский город, с низкими домами, кишащий народом, где подготовляются разные возмущения.

Но в Тринидаде царит порядок. У въезда в губер­наторский парк стоит конный полисмэн-негр, в белой остроконечной каске.

Вот целая семья индусов в автомобиле, женщины, с золотом в ноздрях, закутаны в яркий муслин.

Джонсон объясняет мне: - Это выскочки Тринидада бывшие кули, приехавшие на эмигрантском судне, ко­торые теперь стали миллионерами. Недавно в Ост-Индию ушел корабль, на нем было восемьсот пассажи­ров, скученных в междупалубном пространстве, как скот; всё возвращавшиеся на родину индусы. У некоторых в банках остались вклады в тридцать тысяч долларов.

Завтрак в клубе. Превосходная рыба и первосорт­ное вино.

Джонсон и его брат,-багрово-красные лица, - бес­конечно любезны, скупы на слова. Какой-то француз, одетый в куртку цвета "хаки", с орденской ленточкой, что-то рассказывает, размахивая руками. Он, видно, пе­дант и как пустые люди, у которых не хватает аргу­ментов, беспрестанно повторяет: - Я подчеркиваю... я мог-бы без конца приводить примеры... мог-бы указать на тысячу случаев... - Это маленький, живой брюнет. Англичане слушают его и молча пьют.

Прошел дождь. Автомобиль мчится среди густой глянцевитой зелени, издающей сильный запах. Эта, про­питанная влагой, перегретая земля находится в со­стоянии постоянного брожения. Мы проезжаем мимо плантаций кокосовых деревьев, с их тяжелыми, похо­жими на стручки ветками, в тени которых висят точно огромные разноцветные орехи.

Вот рощи апельсинных деревьев. Стоит только про­тянуть руку, чтобы достать золотистый шар. Ручейки, с берегами, заросшими бамбуком, толщиной в челове­ческую ногу. Виллы, утопающие в цветах, разнообраз­ной окраски, темных, пурпурных и лиловых.