Луи Шадурн - Где рождаются циклоны стр 11.

Камеры тех, которые не спят в клетках, похожи очень на казармы или, вернее, на довольно большие помещения полицейского ареста. Привинченная к стене скамья, доска для хлеба и параша. Все это более или менее одинаково воняет. Свободные от работ валяются или грызут корку хлеба, показывая татуированные руки и грудь. При входе начальника они встают, как солдаты. С наступлением сумерок двери закрываются на замок. Никто не может ни войти, ни выйти. Лица, обладающее некоторым воображением, легко представят себе ночь в каторжной тюрьме, в закрытой наглухо камере, одну из тех удушливых гвианских ночей, когда в воздухе носятся испарения сырой земли, запах усталых человеческих тел, мочи и пота; слышно до­кучливое жужжание москитов, яростно стремящихся ужалить; стоны и хрипение спящих; угадывается на­копляющаяся ненависть, подготовляемый побег, зреющее мщение. Между прочим, заключенные, по большей части здоровые молодые люди, целыми месяцами и годами лишены женщин.

Раз в неделю на двор выводят наиболее недисци­плинированных каторжников; тех из них, которые подвергались наибольшему числу наказании, ставят на колени. Перед ними устанавливают гильотину и по­казывают ее действие. Время от времени совершается настоящая казнь. Каторжники при ней присутствуют. Для исполнения обязанностей палача вызывают добро­вольца. Такой всегда находится. Обыкновенно это бывает негр.

Иногда происходят возмущения.

Ночью надсмотрщики стреляют в хижины и бараки, куда попало.

Однажды было двести трупов, выброшенных акулам. Прежде, когда на островах умирал каторжник, тело клали в мешок, вместе с большим камнем. Лодка в сопровождении нескольких каторжников отчаливает; звонит колокол. На этот призывный звон целыми стаями собираются акулы. Раз, два, три, бум! мешок уже в воде. Теперь обычай этот, кажется, оставлен. Месть также больше не применяется. Раз, как-то, в лесу, где заготовлялись лесные материалы, каторж­ники оглушили надсмотрщика ударом молотка, связали его и положили на муравейник красных муравьев. Надзиратели нашли только один скелет.

Люди превратили эту землю в землю смерти.

Там-там.

Двор между двумя домиками с освещенными луною цинковыми крышами, точно покрытыми инеем. Букет пальм, выделяющихся на фоне молочного неба. Голу­боватый свет, настолько сильный, что при нем можно читать. Во дворе толпа мужчины и женщины, белые костюмы, пенюары и мадрасские платки, менее яркие, при ночном освещении. Картина фантастическая. Вся эта публика болтает в ожидании бала.

Сегодня там-там в честь кандидата.

Раздаются глухие удары, сначала редкие, затем ускоренные, потом снова замедленные; отчетливая, но мягкая барабанная дробь. Три музыканта, одетые в синие костюмы, в бесформенных мягких шляпах сидят, согнувшись, и бьют в обтянутые свиной кожей бара­баны, находящиеся у них между колен.

Видно, как их черные, нервные руки ударяют но коже, сначала медленно и дико, затем быстро и яростно, с резкими перерывами.

Звуки там-тама действуют угнетающе, в них слы­шится угроза. Они вызывают в памяти затерянные в зарослях селения; ведь это ритм той военной пля­ски, которую исполняют индейцы племени Сарамака, на берегах великой реки.

Чем дальше играют музыканты, тем больше они сгибаются. Вот они совершенно нагнулись, чуть не ка­саются носом земли. Танцующие разделяются: кавалеры становятся с одной стороны, дамы с другой, одни про­тив других. Они начинают петь. Монотонная мелодия, в которой слова повторяются без конца, сопровождаются ударами там-тама, отбивающими такт. Сегодня вечером танцующие выдумали следующий стишок:

"Он будет плясать, наш депутат!"

Эту фразу они будут повторять без конца, пока­чивая туловище, с поднятой головой и глазами, уста­вленными в одну точку.

Весь танец заключается в медленном покачивании. Дамы стоят почти неподвижно и только слегка при­поднимают юбки, как бы собираясь сделать реверанс.

Мужчины шевелят животом и задом; эти движения красноречивы и неприличны. Шаг вперед, шаг назад.

Высокий негр, одетый в белое, с круглой соломенной шляпой на голове, гибкий, худой и расхлябанный, про­изводит медленные и в то же время какие-то неистовые движения. С похотливым видом, он отворачивает фалды своей куртки, упирается руками в пахи и двигает взад и вперед животом. Таким образом он доходит до стоя­щей против него самки, потом отодвигается в сторону, с вытянутыми руками и опущенными кистями рук, со­вершенно, как насторожившийся шимпанзе.

Понемногу бал оживляется. Но темп танца не уско­ряется. Эго все те же покачивания пенюаров и белых костюмов, в дымке лунного света, под глубоким, усы­панным звездами небом. У мужчин во рту папиросы, огонек которых бросает отблеск на их лоснящиеся ли­ца. Поют громким голосом; кричат; удары там-тама усиливаются, выбивают дробь, похожую на град, потом замедляются и вдруг обрываются.

С самого начала вечера, перед нами крутится жен­щина, плавно размахивая трехцветным флагом. Четыре бумажных фонаря висят на протянутой поперек двора веревке. Один из них вспыхивает и падает; подни­мается вой. Какой-то негр с откинутой назад головой и вылезающими из орбит глазами, корчится всем те­лом. В этих конвульсивных движениях и в этом иска­женном лице есть что-то трагическое.

Лунный свет скользит по белым, красным и оранже­вым платьям. Под навесом галлереи сидит женщина, косой луч месяца озаряет ее лоснящееся лицо.

Ритм там-тама ускоряется; черные руки двигаются с удивительной быстротой. Танцуют с каким-то не­истовством. Дамы шевелят бедрами все с большей и большей похотливостью и прижимаются к своим ка­валерам.

Это непрестанное покачивание тела, этот медленный темп грустной мелодии похожи на прилив и отлив. И все время гнусавые голоса поют этот дурацкий, навяз­чивый куплет:

"Он будет плясать, наш депутат!"

Колдовство.

Есть слово, которое здесь произносят только в пол­голоса, с таинственным и испуганным видом; это слово "пиай". "Пиай" - означает нечто неопределенное, но крайне опасное. Креольские дамы и негритянки не лю­бят, когда его произносят перед ними. Несмотря на это они, по большей части, хорошо умеют пользоваться "пиайем". Такой-то умер от неизвестной болезни. Это значит, что он подвергся "пиайю". Другой сломал себе ногу: на него навели "пиай". И если вы пренебре­гаете пылкими излияниями какой-нибудь влюбленной в вас особы, берегитесь, на вас напустят "пиай".

"Пиай" - это оккультная сила, которая безжалостно поражает вас; это или любовный напиток, или яд ме­сти; невидимое проклятие врага; проткнутая иголкой фигура из воска; волос, смоченный в настойке из лиан.

Существовавшая века тому назад магия еще не умерла. Здесь у каждого есть свои формулы, чтобы узнавать судьбу и отводить дурной глаз.

Сидящие у своих хижин старые негритянки мно­гое могли бы рассказать по этому поводу.

Молодая девушка влюблена. Стоит ей положить в кровать своего возлюбленного бутылочку с пером ко­либри, волос и кусочек обстриженного ногтя, и она мо­жет быть спокойна, что возлюбленный ей не изменит. Но не нужно никому сообщать этот рецепт. Иначе "пиай" теряет свою силу.

Опьяняющие лианы очень часто употребляются в любовной кухне. В один прекрасный день вы замечаете, что потеряли аппетит. У вас болит голова, ломит по­ясницу. Доктор не может понять, в чем дело. Вы начинаете худеть, у вас делаются головокружения. Наступает, наконец, момент полного упадка сил. Вы снова обращаетесь к доктору. Но болезнь ваша необъяснима. Однако, если доктор старожил в колониях, то он посоветует вам переменить кухарку.

Разумеется, что "пиай" употребляется не только в любовных делах. Он служит также и в политике. Ли­цо, прикосновенное к общественным делам, должно уто­лять свою жажду всегда с большой осторожностью, ни­когда не пробовать фруктов, которые ему предлагают, и остерегаться нюхать букет, который ему подносит молодая девица с очаровательной улыбкой.

Бывают "пиайи" легкие, "пиайи" смешные и "пиайи" безвредные. Но бывают также "пиайи" парали­зующие и "пиайи", вызывающие сумашествие.

Существует, например, такой рецепт:

Нужно, приготовленной известным способом расти­тельной настойкой, смазать починенные места чулок и обуви, после чего на ногах делаются великолепные язвы.

Если хочешь избавиться от врага, нужно, в про­должение нескольких дней смазывать себе руку вазе­лином, не вытирая ее. Затем сунуть ее в мелкий пе­сок так, чтобы песчинки прилипли к коже. Потом не­сколько раз обмакнуть облепленную песком руку в разложившуюся падаль. Затем отыщите вашего врага и ударьте его по лицу, так, чтобы немного его оцара­пать. Остальное сделается само собой.

Искусство составления ядов культивируется в не­которых мулатских или негритянских семьях. Вас пре­дупреждают: "Не ходите к madame Серафин. Это завзя­тая любительница "пиайя".

Я спросил раз у одной молоденькой проститутки, что она думает о "пиайе". Она ни за что не хотела мне ответить.

Но доктор, когда я задал ему тот же вопрос, на­хмурился:

- Что я думаю об этом? - ответил он. - То, что один из моих детей, маленький мальчик, в два месяца был отравлен корешками барбардина, которые убивают медленно и не оставляют никаких следов.

Побег.