Когда обильная трапеза, прошедшая почти в полном безмолвии, была окончена, все перешли в кабинет - просторную комнату с дубовыми панелями, в шесть окон, огромные амбразуры которых, завешанные тяжелыми суконными шторами, в руках умелого французского архитектора могли бы превратиться в отдельные комнатки. Доктор сел у огня в большое кожаное кресло. Кайса устроилась у его ног на скамеечке. А Эрик, смущенный и чувствующий себя здесь чужим, подошел к окну с намерением укрыться в глубокой темной нише. Но доктор помешал ему это сделать.
- Ну же, Эрик, подойди сюда, погрейся! - воскликнул он своим звучным голосом.- И скажи нам, как тебе понравился Стокгольм?
- Улицы здесь очень темные и узкие, а дома высокие,- ответил Эрик.
- Да, немного повыше, чем в Нороэ,- заметил доктор, смеясь.
- Они мешают смотреть на звезды,- продолжал мальчик.
- Это потому, что наш дом находится в богатом квартале,- сказала Кайса, обиженная такой критикой.- Стоит только перейти мост, и сразу попадешь на более просторные улицы.
- Я видел их по дороге с вокзала, но даже самая красивая из них не так широка, как фьорд в Нороэ,- возразил Эрик.
- Ай-ай! - покачал головой доктор.- Это уже похоже на тоску по родине.
- Нет, дорогой доктор,- решительно произнес Эрик,- я вам слишком обязан, чтобы жалеть о своем приезде, но ведь вы сами меня спросили, что я думаю о Стокгольме, вот я вам и ответил.
- Нороэ, должно быть, отвратительная глухая дыра! - заявила Кайса.
- Отвратительная глухая дыра! - с возмущением воскликнул Эрик.- Те, кто утверждают подобное, наверное, лишены глаз, фрекен Кайса. Если бы вы только могли увидеть пояс гранитных скал, окружающих наш фьорд, горы и ледники, наши сосновые леса, кажущиеся совсем черными на фоне бледного неба! А внизу - огромное море, то бурное и зловещее, то такое ласковое, будто оно хочет тебя убаюкать. А чайки, которые исчезают вдали, а потом возвращаются и, пролетая над головой, почти задевают тебя крылом!… О, все это так прекрасно, что и сомневаться нечего - гораздо лучше, чем в городе!
- Я говорю не о пейзаже, а только о домах,- ответила Кайса.- Ведь там только простые крестьянские лачуги, не так ли, дядя?
- Да, дитя мое, крестьянские лачуги… Там родились твои дед и отец, а также вырос и я,- серьезно ответил доктор.
Кайса покраснела и умолкла.
- Конечно, у нас деревянные дома. Пусть деревянные, но они не хуже каменных,- продолжал Эрик.- По вечерам мы часто собираемся всей семьей, и, пока отец чинит свою сеть, а мать сидит за прялкой, мы трое, Отто, Ванда и я, примостившись на низенькой скамеечке, с нашим верным псом Клаасом у ног, начинаем вместе вспоминать старинные саги и следим за тенями, танцующими на потолке. А когда за окном завывает ветер и знаешь, что все рыбаки вернулись на берег, как хорошо и уютно чувствовать себя в нашем теплом доме, ничуть не хуже, чем в вашем красивом зале!
- А ведь это у нас еще не самая красивая комната,- с гордостью сказала Кайса.- Если бы я показала вам большую гостиную, вот тогда бы вы увидели!
- Но сколько здесь книг! А в гостиной еще больше? - спросил Эрик.
- Подумаешь, книги, какая невидаль! Я говорю о бархатных креслах, кружевных занавесях, больших французских часах, восточных коврах.
Эрика, казалось, нисколько не соблазнял перечень всего этого великолепия. Он с завистью поглядывал на дубовые книжные шкафы, стоявшие вдоль стен кабинета.
- Ты можешь подробнее ознакомиться с библиотекой и выбрать любую книгу,- сказал доктор.
Эрик не заставил себя дважды просить. Он выбрал толстый том и, примостившись в углу под лампой, сразу же погрузился в чтение. Поэтому на появление, одного за другим, двух пожилых мужчин, близких друзей доктора Швариенкроны, которые почти каждый вечер приходили к нему играть в вист, мальчик едва обратил внимание.
Один из них, профессор Гохштедт, высокий старик, с размеренными и спокойными движениями, выразил изысканно-вежливым тоном свое удовлетворение по поводу благополучного возвращения доктора. Едва он успел устроиться в своем кресле, за которым давно уже утвердилось название "профессорского", как раздался короткий и решительный звонок.
- А вот и Бредежор! - одновременно воскликнули оба друга. Вскоре дверь распахнулась, и в кабинет ворвался подобно вихрю невысокий, худощавый, очень подвижный человек. Он пожал доктору обе руки, поцеловал в лоб Кайсу, обменялся дружеским приветствием с профессором и оглядел комнату блестящими, быстрыми, как у мышонка, глазами.
Бредежор был одним из самых известных адвокатов в Стокгольме.
- Ба!… А это кто такой?- внезапно воскликнул он, заметив Эрика.- Молодой рыбак или скорее юнга из Бергена?… Да ведь он читает Гиббона по-английски! - продолжал Бредежор, бросив наметанный взгляд на книгу, целиком завладевшую вниманием маленького крестьянина.- Неужели тебе интересно, мальчуган?
- Да, сударь, я давно уже мечтал прочитать все тома "Падения Римской империи",- простодушно ответил Эрик.
- Разрази меня гром! Оказывается, бергенские юнги любят серьезное чтение. Ты в самом деле из Бергена? - тотчас же спросил он.
- Нет, сударь, я из Нороэ, но он недалеко от Бергена,- ответил Эрик.
- А разве у всех мальчиков в Нороэ такие черные глаза и волосы, как у тебя?
- Нет, сударь, у моего брата и сестры и у всех моих товарищей волосы светлые, почти такие же, как у этой барышни. Но у нас так не одеваются,- улыбаясь, добавил Эрик.- Поэтому наши девочки на нее совсем не похожи.
- В этом я не сомневаюсь,- сказал Бредежор.- Мадемуазель Кайса - дитя цивилизации. А там - настоящая природа, без прикрас, единственным украшением которой является простота. А что вы собираетесь делать в Стокгольме, мой мальчик, если это не секрет?
- Господин доктор был так добр, что обещал определить меня в колледж.
- А, вот оно что,- произнес адвокат, постукивая по своей табакерке кончиками пальцев.
И Бредежор обратил вопрошающий взгляд на хозяина, как бы требуя у него разъяснения, но по едва заметному знаку он понял, что нужно повременить с расспросами, и сразу же переменил тему разговора.
Друзья беседовали о дворцовых и городских новостях, обо всем, что произошло в свете после отъезда доктора. Затем фру Грета отодвинула крышку с ломберного стола и положила на него карты и фишки. Вскоре воцарилась тишина: трое друзей полностью погрузились в хитроумные комбинации виста.
Доктору было присуще невинное желание всегда выходить из игры победителем и менее безобидная привычка - относиться безжалостно к промахам своих партнеров. Он не пропускал случая позлорадствовать, когда эти ошибки позволяли ему выигрывать, и громко негодовал, если проигрывал сам. Он не мог отказать себе в удовольствии после каждого роббера объяснить неудачнику, при каком ходе тот "дал маху", какую карту ему следовало бы поставить после битой и какую придержать.
Среди игроков в вист это довольно распространенный недостаток, который становится особенно невыносимым, когда превращается в манию, и жертвами его ежевечерне оказываются одни и те же лица. К счастью для него, доктор имел дело с друзьями, умевшими вовремя охладить его пыл - профессор своей неизменной флегматичностью, а адвокат - добродушным скептицизмом.
- Вы, как всегда, правы,- с серьезной миной заявлял первый в ответ на самые резкие упреки.
- Дорогой Швариенкрона, вы же прекрасно понимаете, что зря тратите порох, читая мне нотации,- смеясь, возражал второй.- Всю свою жизнь я допускаю грубейшие ошибки в висте и, что самое ужасное, никогда в этом не раскаиваюсь.
Ну что поделаешь с такими закоренелыми грешниками! И доктор вынужден был воздерживаться от своих критических замечаний, хотя его выдержки хватало не более чем на четверть часа. В этом отношении он был неисправим!
Так случилось, что именно в тот вечер доктор Швариенкрона проигрался в пух и прах. Его дурное настроение проявлялось в самых обидных замечаниях по адресу профессора, адвоката и даже "болвана" - подставного игрока, когда у того не оказывалось козырей, которые доктор считал себя вправе позаимствовать. Но профессор невозмутимо выставлял свои фишки, а адвокат в ответ на самые ядовитые упреки отделывался только шуточками.
- Почему я должен изменить свой метод, выигрывая при плохой игре, в то время как вы, такой искусный игрок, проиграли?
Так продолжалось до десяти часов, пока Кайса не начала разливать чай из блестящего медного самовара. Любезно подав чашки игрокам, она молча удалилась. А потом явилась фру Грета и проводила Эрика в предназначенную для него маленькую, чистенькую, белую комнату на втором этаже.
Трое друзей остались одни.
- Так вы скажете нам наконец, как вы нашли юного рыбака из Нороэ, читающего Гиббона в оригинале? - спросил Бредежор, насыпая сахар во вторую чашку чаю.- Или это тайна, которая не подлежит огласке, и тогда мой вопрос неуместен?
- Никаких секретов: я охотно расскажу вам историю Эрика, если вы только способны держать ее покуда про себя,- ответил доктор, в тоне которого все еще сквозило раздражение.