Звонил Айвар Британс. Он сейчас в Москве в командировке… Уточнил: в зарубежной командировке. Он получил письмо, и если Зимина все еще интересуют те вопросы, на которые он просил ответить, они могли бы встретиться. Даже сегодня. Он остановился в гостинице "Украина".
- Тогда я буду через час? - заторопился Зимин.
- Хорошо.
Айвар Британс был высоким, стройным, красиво увядающим мужчиной, на двенадцать-пятнадцать лет старше Зимина.
- Пять лет назад ко мне приезжал один человек. Кладоискатель из Сибири, - сказал Британс, когда Зимин, сняв в коридоре мокрый от дождя плащ, сел в кресло.
- Лестнегов? - уточнил Зимин.
- Да. А вы?..
- Я нынче летом впервые услышал о кладе. Был в Пихтовом у друга в гостях - и услышал.
- И тоже решили искать клад?
- Не совсем так. Я историк, мне интересны люди, спрятавшие золото. Но когда этим занимаешься, поневоле начинаешь интересоваться и кладом.
- Понимаю. - Британс кивнул. По выражению его лица было видно: он не поверил такому объяснению. Тем не менее спросил: - Ну и как, нашли что-нибудь?
- Нашли.
- Серьезно? - Британс посмотрел с неподдельным любопытством.
- Вполне. Восемь с половиной пудов золота.
- Да… - Латыш прикурил сигарету, сделал глубокую затяжку. - Значит, отец был прав: действительно было золото. А я считал… Думал, несерьезно.
- Да нет, оказывается, что очень серьезно. Вам что-то наверняка известно о пихтовском кладе?
- Какое это теперь имеет значение, если клад найден, - вяло отозвался Британс.
- Не весь. Только пятая, даже, пожалуй шестая часть его. Фамилия Тютрюмовов вам что-нибудь говорит?
- Говорит.
- А Пушилин?
- Нет.
- Пушилины - до революции известные в Пихтовом купцы. Отец и сын. Именно они в конце девятнадцатого года, при отступлении колчаковцев, спрятали недалеко от железнодорожной станции пятьдесят два пуда золота. Потом взяли себе восемь с половиной пудов. Вот это я считаю найденная часть. А другая, большая, попала к Тютрюмову. Эту, тютрюмовскую, часть как раз по сей день и ищут.
- Почему я вам должен верить, что восемь с половиной пудов найдено? - спросил Британс.
- Да я вас не призываю мне верить. Ваши интерес и выгода: если знаете о золоте, сделать заявление. Не мне, разумеется.
- В чем выгода?
- Укажете местонахождение клада, получите четверть от его стоимости в вознаграждение.
- А если точное место неизвестно?
- Тут уж не знаю.
- Да, это, конечно, наивный вопрос. Ни вы, никто не знает… - Британс вздохнул. - Допустим, у меня есть координаты, по которым можно искать.
- Значит, нужно искать.
- Теперь это сложнее. Теперь я гражданин другой страны.
- Это действительно затрудняет дело.
- Но не исключает моего участия в поисках клада? - Британс посмотрел с надеждой, будто Зимин при желании тотчас мог выписать ему разрешение на поиски золота, спрятанного в далекой таежной глубинке России.
- Думаю, что нет. Была бы охота. В Пихтовом вам даже помогут. И не из корысти - из интереса… Можно спросить?
- Смотря о чем.
- Представьте себе: Тютрюмов летом далекого двадцатого года за полночь узнает о спрятанном в озере золоте от двоих людей…
- Прожогин и Взоров, - назвал фамилии латыш.
- Верно. Секретарь укома Прожогин и белый офицер Взоров. - Зимин кивнул. - Уже через три-четыре часа после этого они втроем отправляются на становище Сопочная Карга, где Тютрюмов убивает обоих спутников и пропадает с золотом на десять дней. Ваш дед, Раймонд Британс, все это время на виду, никаких контактов со своим командиром иметь не мог. И тем не менее ему каким-то образом стало известно, где примерно зарыл золото Тютрюмов. Загадка?
- Письмо, - сказал внук заместителя командира Пихтовского чоновского отряда.
- Что письмо? - встрепенулся Зимин.
- В мае тридцать седьмого года деду пришло письмо от Тютрюмова. С новосибирским штемпелем, без обратного адреса. В нем была просьба съездить в Сибирь и забрать то, что спрятано много лет назад.
- Удивительно. Тютрюмов тогда кочевал по тюрьмам и лагерям…
- Вот этого я не знаю. В письме говорится: сам он не может сделать этого, каждый его шаг отслеживается.
От внимания Зимина не ускользнуло, как сказал Британс, - не "в письме говорилось", а в "письме говорится". Существенная деталь. Внук заместителя командира Пихтовского ЧОНа свободно владел русским языком и в настоящем времени мог назвать только реально поныне существующее письмо. Или копию с него.
- Пусть так. Но если Раймонд Британс не знал точного местонахождения тайника, выходит, Тютрюмов писал открытым текстом?
- Нет. Конкретные места он называл описательно. Зашифрованно. Я умолчу, как в письме сказано буквально. Предположим так: "Помнишь место, где мы переезжали Царский водовод и нас вдруг обстреляли, тебе задело пулей щеку? Главное - точка, откуда стреляли". Или: "Помнишь тропу по дороге на Светленькую, где мы около татарского кладбища закопали несколько лошадей? Оттуда - сто метров…" И так далее.
Зимину невольно при этих словах припомнился рассказ пихтовского краеведа Лестнегова о том, как Андрей Британс, сын заместителя командира ЧОНа, незадолго до своей смерти приезжал в Пихтовое, копал где-то в окрестностях и выкопал три конских скелета; вспомнилось удивление Лестнегова по этому поводу: всего в одном месте раскоп, и сразу - результат.
- Неизвестно, как отнесся ваш дед к письму? - спросил Зимин.
- Он никак не успел отнестись. Ровно через неделю его арестовали. Не из-за письма.
Зимин хотел было спросить, где сейчас письмо, есть ли еще какие-то бумаги, касающиеся клада, но воздержался: лишнее сейчас. Задал другой вопрос:
- Лестнегову вы не захотели сказать об этом письме?
- А я до встречи с этим человеком понятия не имел ни о существовании Тютрюмова, ни о письме. И о деде знал только, что он был красным латышским стрелком, служил в РККА и в должности командира дивизии репрессирован. Спросил у сестры отца, и она рассказала все…
Айвар Британс, внук заместителя командира Пихтовского ЧОНа, опять закурил, и молчание длилось, пока сигарета полностью не истлела.
- Все-таки не укладывается в голове, - сказал Зимин, - что Тютрюмов рискнул обратиться к вашему деду.
- Что не укладывается?
- Высокопоставленный военный, комдив.
- Марта говорит, они были давними друзьями. Тютрюмов еще до революции помог деду бежать из камеры смертников. Вместе они жили за границей и вместе после революции вернулись в Россию.
- Если не секрет, можно поподробнее об этом?
- Это все подробности, которые я знаю. Разве вот еще… Дед за границей жил в Льеже и работал слесарем. А виселица в России ему грозила за участие в экспроприациях в Прибалтике, Петербурге и на Урале.
Ну вот. Британс-старший тоже до революции принадлежал к большевистским боевым организациям, возможно, участвовал вместе с Тютрюмовым в некоторых эксах.
Собственно, что в этом неожиданного и что из этого следует? Что после совершенного Тютрюмовым преступления - уже против Советской власти, на Сопочной Карге - на Раймонда Британса должно было хотя бы по причине его давней дружбы с Тютрюмовым пасть подозрение? Может, так и было. Оправдался. Сумел доказать свою непричастность. Да и был, скорее всего, непричастен.
Гораздо важнее информация о письме. Не из тюрьмы, не из лагеря же в самом деле посылал его Тютрюмов. М-м… Кажется, ясно. Когда в Озерном в тридцать шестом году у памятника красному герою командиру полковник Малышев поставил условие Тютрюмову: каждый прожитый день Тютрюмов оплачивает двумястами граммами золота, тот не разбежался раскрывать свои тайники. И Малышев, зная, что никакими способами не выколотить из Тютрюмова золото, счел за лучшее выпустить его на свободу, поглядеть, что предпримет хранитель тайны кладов. Да, так, видимо, и было.
Тютрюмов, конечно же, был не дурак, понимал, с какой целью его отпустили на волю, знал, что действовать самостоятельно - равнозначно копанию себе могилы, собственными руками. Он и должен был обратиться к Британису. Даже не только потому, что за полтора десятка лет, проведенных в заключении, утратил всех друзей, все связи. А потому, что Раймонд Британс, бывший его заместитель по ЧОНу, был единственным человеком, который знал местность в окрестностях Пихтового и которому - другого уж ничего не оставалось - приходилось рискнуть довериться. Почему написал письмо, а не позвонил, не поехал, - тоже ясно. Только бросить конверт в почтовый ящик скрытно от следивших за ним людей полковника Малышева было самым реальным, самым надежным, самым выполнимым делом для Тютрюмова. Как он узнал адрес Британса - видимо, останется загадкой. Да это не суть важно. Важно, что в тридцать седьмом, возможно, и в тридцать восьмом, тридцать девятом годах Тютрюмов находился на воле под неусыпным наблюдением. И что из затеи полковника-гэбиста ничего путного не вышло. Запись в дневнике, сделанная Малышевым после поездки в Орел осенью сорок первого, в начале войны, тому подтверждение: Тютрюмов был снова взят под стражу, помещен во Владимирскую тюрьму.
- Хотел бы я побывать в этом городке Пихтовом, - сказал Айвар Британс, нарушая ход мыслей Зимина.
- Что? - переспросил, поглядев на собеседника, Зимин.
- Я говорю: хотел бы увидеть те таинственные места, где спрятан клад. Где воевал дед. - Айвар Британс опять закурил.
- Красивые места. Побываете, - сказал Зимин. - Если соберетесь поехать, звоните мне. Или пишите. У меня там знакомые.
- Оформить документы сначала надо.
- Да. Это само собой.