- Сложно туда. Надувная лодка нужна, двухместная… - Коломников по-мальчишьи поморщил лоб, очевидно, вспоминая, у кого такую можно взять, вдруг встрепенулся: - А вы случайно не у Веревкина были?
- Был.
- Я так и подумал.
- Почему?
Сержант вместо ответа предложил:
- Хотите повстречаться с одним человеком? Лестнегов Константин Алексеевич. Он тоже колчаковским золотом интересуется.
- Хочу.
- Прямо сейчас?
- А он дома?
- Он постоянно дома. В автомобильную катастрофу попал прошлым летом, ноги отнялись. Кирпичный домик наискосок от церкви. Не той, разрушенной, а действующей, Ильинской. Запомнили?
Зимин кивнул.
- Тогда я до дежурю и подойду. Договорились?
- Коломников, со мной поедешь в Таловую. - В дверях возник незнакомый ростом капитан. Задержав на Зимине взгляд, капитан не спросил, почему в дежурной части посторонние, исчез.
- Вы, молодой человек, ломитесь в открытую дверь. Неужели вы думаете, до вашего появления никто и никогда не предпринимал попыток отыскать следы клада? Кому-кому, а вам неизвинительно начинать вот так. Ни у кого толком ничего не спросив, не попытавшись даже разузнать, какая была проделана работа до вас…
Зимин сидел в просторной прохладной гостиной в доме Лестнегова за столом, слушал хозяина - седовласого мужчину лет шестидесяти пяти, полупарализованного, передвигающегося по гостиной в кресле-каталке.
Подъехав к столу, Лестнегов остановил каталку. Крепкие сухие пальцы обхватили колеса.
- Особенно с этим Веревкиным неизвинительно. Кто вас только свел с ним…
Зимин молчал. Покосился на телефон на полке книжного шкафа: кажется, сержант Коломников успел перед выездом в Таловую не просто предупредить хозяина, чтоб ждал гостя.
- Не перестаю удивляться этому Веревкину, как это ему в голову взбрели такие фантазии. И хоть бы людям голову не морочил. Зазывает, понарасскажет так, что кто поазартнее, подоверчивее, за лопаты хватаются. Лет пятнадцать назад вдруг ни с того ни с сего заявил, что знает, где клад, на том стоит.
- Разве не отец его первым сделал заявление о том, что ему известно местонахождение золота? - спросил Зимин, проглотив слова насчет азартных и доверчивых. Хозяин еще смягчил: не касайся Зимина, сказал бы - доверчивых простаков.
- Шýтите, - прозвучало в ответ. - Я хорошо знал Афанасия Демьяновича. Тайн он не имел, заявлений о кладах не делал.
- И мост через реку Сочур не охранял?
- Охранял, - кивнул Лестнегов. - Но что с того? Никакие раненые к нему не приползали, никого там не убивали. Мы, краеведы здешние, все перепроверяли, потом пытались вызвать Ивана Афанасьевича на откровенный разговор: зачем это ему надо - создавать легенды о кладах? Убеждали, что от Сопочной Карги до Чаи напрямую через косогоры на обычных лошадях не пройти, тем более с грузом - вьючные, монгольские нужны. И что Тютрюмов четвертого или пятого сентября двадцатого года никак не мог метать гранаты на заимке Пустошной, потому что был к этому времени убит…
- А Веревкин говорит, что на Пустошной события происходили в конце лета, - вставил Зимин.
- Это он сейчас говорит, когда его поправили. А прежде и начало августа называл, и конец июля.
- Так все-таки Тютрюмов убит? Не расстрелян?
Лестнегов жестом попросил не перебивать.
- Убеждали, наконец, что по Чае плыть и причаливать к берегу на стыке лета и осени двадцатого, что-то прятать было невозможно. Выполнялся приказ собрать все брошенное на полях, на берегах рек, в лесах оружие, похоронить всех погибших при отступлении колчаковцев, всех мертвых, словом, и на Чае было как никогда многолюдно. Массу других доводов приводили. Бесполезно.
- Копать, где, по его словам, золото, предлагали тоже, наверно?
- Предлагали. Когда он отказался, копали сами. Представьте себе, в Беловодовке наткнулись на золотой клад. Мелкие самородки, самый крупный - тридцать два - тридцать три ли грамма, царские империалы и червонцы, золотой лом. Три килограмма в общей сложности. К колчаковскому это золото не имело отношения. Это в тридцатых годах приемщик Верхнекитатского торгсина инсценировал налет на торгсин, краденое на родине спрятал. Совершенно случайная, словом, находка.
- Веревкин, наверно, так не сказал, - заметил Зимин.
- Он не знает. Не сообщали ему. - Лестнегов немного помолчал. - Да, вы о Тютрюмове спрашивали. Его застрелили при попытке к бегству.
- Хм. - Зимин посмотрел на хозяина дома. - Веревкин говорит, его хоронили с почестями.
- Да, так оно и есть. Единственное, пожалуй, точное из всего, что он говорит. Я не знаю, почему так вышло. Но, думаю, не ошибаюсь: о последнем "подвиге" Тютрюмова знали единицы, слава командира частей особого назначения у него была громкая, и кто-то, видно, порешал, в губернии или повыше, и заключение вынес: чем объявлять лихого рубаку-мертвеца подлецом и изменником, лучше сделать его героем борьбы за установление Советской власти в Сибири. Улица его имени была. Правда, недолго. После глухая тишина вокруг его имени образовалась. Но напрочь имя никак нельзя было стереть, поскольку оно с ненайденным адмиральским кладом переплелось. Нам под расписку о неразглашении в начале шестидесятых, в шестьдесят втором году, разрешили в горкоме ознакомиться с некоторыми документами, касающимися исчезнувшего в районе Пихтовой клада. Так сказать, оказали высокое доверие. В расчете на нашу помощь в поисках золота. Я некоторые страницы украдкой, грешен, выписал, сохранил. Сейчас покажу.
Лестнегов чуть подался в кресле вбок, опустил руку: портфель с медными сломанными застежками лег на стол.
- Вот здесь, - сказал, постучав пальцем по портфелю, - хранится все, относящееся к кладу. А вот - те самые выписки, - извлек и подал Зимину тоненькую картонную папку, на которой было написано:
"Допрос Степана Тютрюмова, бывшего командира частей особого назначения (Пихтовский уезд).
Допрос проведен в г. Пихтовом 2 сентября 1920 года".
- Читайте, - коляска неслышно, плавно откатилась от стола.
- Подождите, Тютрюмова с почестями где похоронили? - прежде чем воспользоваться приглашением приняться за чтение, спросил Зимин.
- На той станции, где был застрелен.
- Все верно.
- Что верно?
- То, что герой-то герой, но рядом с Прожогиным ему места не было. Однако торжественные похороны Тютрюмова означали для людей, что красный прославленный командир не убивал все-таки секретаря укома. Но тогда, готов спорить, убийцей Прожогина был объявлен Взоров? - Зимин посмотрел вопросительно на хозяина дома.
- Вы больше, чем я думал, сумели разузнать, не ожидал, - похвалил Лестнегов. - Вообще-то назван был безымянный белый офицер. Но подразумевался, конечно, Взоров.
- Достойная честного человека слава, - грустно усмехнулся Зимин.
- Не позавидуешь, - согласился Лестнегов. Во второй раз предложил: - Читайте.
На листе под обложкой в правом верхнем углу стояло:
"При допросе гр-на Тютрюмова присутствовали следующие товарищи:
Малышев В. К. (представитель Сибревкома),
Берлинских А. С. (ст. следователь Новониколаевской Чрезв. Комиссии),
Дорофеев С. И. (начальник Пихтовской уездной ЧК).