- Ну попросили удалиться - будем выпроваживать вежливее. Принцесса Анна Леопольдовна, видишь ли ты, затеяла с ним переписку, шуры-муры, любовные записочки. Передавала эти записочки состоявшая при ней госпожа Адеркас и делала это так неумело, что попалась. Императрица Анна Иоанновна страшно рассердилась, необыкновенно рассвирепел и Бирон. Госпожу Адеркас, в чем она была, посадили в карету и повезли на границу. Хорошо еще, что она - иностранная подданная, а то бы вместо границы сослали бы ее в Сибирь и дело с концом. Граф Линар уехал, а Анна Леопольдовна осталась одна со своими чувствами и мыслями. До нее самой, до того, что она думала и чувствовала, не было дела никому; в ней видели только женщину, мать будущего императора - и ничего больше; с ее вкусами, склонностями и желаниями не считались и выбрали для нее жениха не по ее вкусу, а сообразно обстоятельствам. Жених для нее прежде всего требовался родовитый, однако такой, который, будучи отцом будущего императора, не вмешивался бы в дела правления, - словом, слабенький, безвольный, неспособный к власти и легко подчиняющийся даже женщине. Такого именно человека и искала Анна Иоанновна для своей племянницы, говоря, что "стерпится - слюбится, а потом сама же меня будет благодарить за то, что я сыскала для нее мужа послушного". Говорят, в Европе можно найти все что угодно! Нашли и принца подходящего - Антона Ульриха Брауншвейгского! Он приходится племянником австрийскому императору, значит, персона значительная, а вместе с тем, каков он на вид и каков у него характер, ты сама видела и знаешь.
- Видела! - махнула рукой Грунька. - Не человек, а тряпка!
- Ну так теперь подумай, каково же было этой женщине, влюбленной в красавца, ловкого кавалера Линара, выйти замуж за этого принца Антона? Ведь это все равно, что раздражить аппетит, показать самые вкусные яства, а затем преподнести для еды помои!
- Вот уж именно помои! - расхохоталась Грунька. - Так она, сердешная, до сих пор, значит, влюблена в Линара?
- Ну, я думаю! - протянул Жемчугов. - И мне сдается, что не могла она его забыть ради принца Брауншвейгского! Свадьбу справляли необыкновенно пышно: какой шитый бриллиантами кафтан Бирон себе закатил! И невеста была пышно одета. Ну вот от этого брака и родился младенец Иоанн Антонович.
- Он ведь еще грудной!
- Ну да, грудной! Шестого октября он торжественным указом был объявлен наследником престола, а семнадцатого скончалась императрица Анна Иоанновна.
- Значит, он - по всей форме законный государь? - спросила Грунька.
- Законный, - ответил Митька, - но лишь по указу, а указ можно отменить указом же, если есть принцесса Елизавета Петровна, которая имеет природные права на российскую корону!
- Ой, Митька! По нынешним временам об этом и думать-то страшно, не только говорить!
- А ты не говори, да и не думай, а делай то, что я скажу тебе.
- Да уж я от тебя не отстану, - решительно произнесла Грунька, - уж пропадать, так вместе!
- Не пропадем! Теперь, если ты сообразила все это, что я рассказал тебе, то должна понять, что наипервейшим делом необходимо постараться вернуть как можно скорее графа Линара опять посланником в Петербург: на него должна быть первая наша надежда, что он не только поможет Анне Леопольдовне в свержении регентства Бирона, но и заставит ее сделать это!
- Послушай, ты словно в сказке рассуждаешь! Как же может это быть, чтобы допустили Линара вернуться опять в Петербург? Ведь Бирон ни за что этого не позволит, а власть у него!
- Надо убедить его, что это выгодно ему.
- Что же, ты, что ли, пойдешь к нему убеждать его?
- Ну конечно не я, глупая, но моя идея. Видишь ли, люди управляются не людьми, а идеями. Пусть наверху стоящие персоны воображают, что все зависит от них, но на самом деле они являются только исполнителями идей, если, разумеется, у них нет своих, как, например, у императора Петра. Этот правил по-своему, но и его замыслы были подготовлены предыдущими поколениями. Однако дело в том, что Бирон с компанией - не великие люди, и у них только и есть желание удержаться у власти и не потерять окружающей их пышности. Значит, им нужно пользоваться чужим умом. Все дело, чтобы умненькую мысль пустить в ход, а дойдет она до них, они воспримут ее и выдадут за свою, а то и совершенно искренне вообразят, что это их собственное измышление. Кинь ты в воду камешек с моста, от него разойдутся круги далеко-далеко, и какую величину обнимет последний круг, одному Богу известно! Вот то-то и оно, что надо уметь бросать такие камешки в жизнь. А тогда легко и управлять ею, даже не будучи на высоком посту. Поняла?
- Понять-то поняла, но неужели у тебя уж эти круги без промаха действуют и ты ни на чем сорваться не можешь?
- Ну тут, конечно, запасливость нужна. Если сорвут на Линаре, чего я, впрочем, не думаю, то дело выгорит с Минихом или, в крайнем случае, с Остерманом!
14
МИНИХ И ОСТЕРМАН
- Ну а они каковы? - спросила Грунька.
- Кто "они"? - спросил Жемчугов.
- Да Миних и Остерман.
- Разве ты их не знаешь? Миних - фельдмаршал, сподвижник императора Петра, а Андрей Иванович Остерман - второй кабинет-министр.
- Знаю, знаю, - остановила его Грунька, - что чинов у них много; я спрашиваю, как их понимать надо в отношении герцога Бирона?
- А, это дело другое. Вижу, что ты начинаешь в самую суть вникать. Тут главное-то, что герцог Бирон все время "управлял" и все будто шло от него, а на самом деле всеми военными успехами в его "управление" мы обязаны Миниху, а успехами в дипломатической части Остерману. Смекаешь теперь, как они оба должны ненавидеть его? Ведь Бирон загребал все время жар их руками! А ты думаешь, у Миниха там нет амбиции? Сделай твое одолжение!.. Амбиции у него хоть отбавляй. После своего похода в Молдавию, когда он вернулся с войском на Украину, то просил у императрицы не более и не менее того, чтобы она его назначила герцогом Украинским!
- Ну а что же императрица?
- Она сказала: "Миних очень скромен, я удивляюсь, как он не попросил титула великого князя Московского!" Никакого другого ответа она Миниху не дала, а затем Бирон был избран герцогом Курляндским. Для того же, чтобы узнать, почувствовал ли то Миних или нет, и как почувствовал, - нужно тебе сказать, что у него в столовой на стене висит ковер огромный, на котором выткана его собственная фигура на коне, а кругом надпись: "Тот истинно велик, кто похож на Миниха!" Это было ему подношение! Теперь, с назначением регентства герцога Бирона, Миних пожелал руководить делами в качестве генералиссимуса всех сухопутных и морских сил. Но не тут-то было! Ему снова отказали во всех его домогательствах.
- Значит, они теперь на ножах?
- Еще хуже: они как будто приятели!
- Почему же это хуже?
- Потому, что при таких отношениях, какие должны существовать между ними, явная неприязнь или даже вражда были бы вполне понятны и естественны и сводились бы к обыкновенным, повседневным, так сказать, чувствам. А теперь, когда они представляются друзьями или - вернее - когда Миних разыгрывает друга Бирона, затаив свою несомненную злобу, это для герцога очень плохо. Затаенная злоба рано или поздно должна выйти наружу. Одно здесь неприятно! Миних, как немец, слишком осторожен и будет, вероятно, медлить.
Грунька внимательно слушала своего собеседника. Но вдруг ее словно осенила внезапная мысль, и она решилась прервать его рассуждения:
- Слышь, Митька, говорили мне, что Миних - большой любезник с женщинами. Правда это?
- И имеет на то право до сих пор, - ответил Митька. - Он до сих пор еще хоть куда: моложе своих лет, высок ростом, ловок, виден и красив, отплясывает на балах в лучшем виде, а когда говорит с барынями, то увлекается до того, что вдруг возьмет и кинется целовать ручки.
- Ну тогда можно и подвигнуть его на скорость, - протянула Грунька.
- Ты за это берешься?
- Попытать можно! Только ведь кругами я действовать не умею; я по-своему, по-женски.
- Ну увидим… хорошо! - одобрил Митька.
- А Остерман? - спросила Грунька.
- Остерман весь свой век был при дворе и прошел школу еще петровскую. Ведь он был воспитателем императора Петра Второго, а достаточно сказать, что он сумел съесть Меншикова - этот временщик пал вследствие происков Остермана. Рассуди теперь, да мыслимо ли, чтобы человек, решившийся тягаться с самим Меншиковым и одолевший его, не смог бы справиться с Бироном?! Нет, этому я никогда не поверю!
- Хитер-то он, хитер, говорят! - сказала Грунька.
- Да уж так хитер, что сам Макиавелли перед ним, пожалуй, новичком покажется. А прием, в сущности, у него довольно простой - болезнь. Он, видишь ли, вечно немощен; его в креслах и так таскают, а чуть что случится - сейчас он дома засядет и никуда; ляжет и, что называется, хвостиком накроется: "Я не я, и хата не моя, и знать ничего не знаю, ведать не ведаю".
- А он к женщинам как?
- Да ведь он старик совсем!
- А Миних молод, что ли? Однако вот ты про него какие штуки рассказываешь.
- Ну Остерман в этом отношении на Миниха не похож: насколько Миних брав и красив, настолько Остерман расслаблен и умышленно опустился. Один бодрится не по летам, другой, наоборот, тоже не по летам представляется хилым и дряхлым. К тому же скуп он, как Кащей, и ради этой скупости нечистоплотен, обмызган и грязен. Кто увидит Остермана случайно, ни за что не скажет, что это - один из первых сановников Российского государства. Ну вот тебе самое главное, - заключил Жемчугов, - запомни все хорошенько, это необходимо для дальнейших наших с тобой действий.