- Да, господин де Жюссак, мой жених, мадам.
- И вот уже годы, как вы разлучены?
- Пять лет, - вздохнула девушка.
- Но ведь вы писали друг другу письма все это время?
- Один раз.
- Прекрасно! И ты воображаешь, что он все еще думает о тебе?
На глазах мадемуазель де Шато-Лансон появились слезы. Герцогиня смутилась.
- Прости меня, милая моя моралистка, - живо заговорила она, - я не хотела тебя огорчить… Но то, что ты говоришь - так необычно!.. Сразу видно, что твой Амадис в трехстах лье от двора!
Искра надежды сверкнула во влажных глазах Вивианы.
- О! - пробормотала она. - Если бы ваше высочество захотели…
- Что, моя дорогая? - спросила принцесса, погладив ее по щеке.
- Мой Элион был бы рядом, мог бы приехать в Версаль…
- А почему он не приезжает?
- Но ведь надо, по крайней мере, быть уверенным, что найдешь здесь покровителей, должность… Это человек мужественный, верный, преданный… И если бы ваше высочество согласились причислить его к своему дому…
Герцогиня покачала головой.
- Бедное дитя, оставь же пустые надежды… Если бы это было возможно, все равно потребовалось бы время на осуществление плана. Но я не имею никакого влияния. На меня смотрят как на маленькую легкомысленную девочку, я не имею своего слова. Даже герцог, который сам лишен всякого авторитета… Его величество оставляет за собой право самому назначать на должности. И если этого молодого человека не рекомендовали ни герцог дю Мэн, ни граф Тулузский, ни отец Ле Телье, ни мадам де Ментенон…
Она замолчала. Вивиана совсем опечалилась.
Принцесса прислушалась.
- Слышишь? Кто-то поднимается по лестнице… Это он! Господин де Нанжи!..
Действительно, жалобно заскрипели ступени под тяжелыми мужскими сапогами; потом в дверь дважды робко постучали. Герцогиня подбежала к ней, радостно воскликнув:
- Входите, Анри, входите скорей!
Это походило на театральную сцену. Дверь открылась, и на пороге появился господин де Жюссак. Герцогиня отпрянула от неожиданности при виде незнакомого лица.
Мадемуазель де Шато-Лансон выглянула из-за спины своей госпожи и, вскрикнув от удивления, закрыла лицо маской.
Элион склонился в почтительном поклоне.
Герцогиня Бургундская не дала ему заговорить первым, к чему, казалось, он сильно стремился.
- Но, - воскликнула она, задыхаясь, - это не вы!..
На лице молодого человека играла самая обольстительная улыбка.
- Прошу прощения, мадам, но все-таки я. Клянусь, что я - это я…
- Во всяком случае, - возразила молодая женщина сухо, - вы не тот, кого я жду…
Выражение комического разочарования появилось на лице барона.
- Да, я так и предполагал, - разочарованно вздохнул барон с кривой улыбкой. - Произошло недоразумение… А все плут трактирщик… Мне остается только просить вас принять мои самые искренние извинения, - сказал он, поклонившись.
Элион сделал шаг к двери, но вдруг остановился.
- Еще одно только слово, мадам: если вы ждете человека столь нелюбезного, который не желает выразить искреннее почтение и преданность дамам, я был бы счастлив его заменить.
- К сожалению, это невозможно! - ответила герцогиня. - Позвольте мне только спросить: вы дворянин?
- Да, мадам, по милости Божией, я барон…
- О, я не спрашиваю имени… Значит, вы едете в Версаль и принадлежите ко двору?
- Да, мадам, еду туда. - И для пущей важности небрежно бросил: - Мне надо побеседовать с королем.
- С королем! - воскликнула мадемуазель де Шато-Лансон, подходя ближе. Все это время она стояла в стороне, жадно рассматривая молодого человека через прорези черной полумаски.
"Однако, - подумал Элион, - она в маске, та вторая!.. Но могу побиться об заклад, что тоже хорошенькая, как и эта…"
- Господин барон, - сказала герцогиня, - у меня просьба… Возможно, вы меня встретите в Версале…
- Клянусь, был бы в восторге от такого счастья!
- Обещайте, что не узнаете меня…
- Что?..
- Я на это надеюсь и этого хочу. Вот единственная услуга, о которой мне приходится просить вас. Верю в ваше благородство…
Барон смущенно опустил голову.
- Понял, мадам… Понял и повинуюсь.
Молодая женщина жестом отпустила его.
- А теперь, чтобы не быть неделикатным и назойливым…
- Да-да, ухожу…
И, рассыпаясь в поклонах, крестник Арамиса, пятясь, вышел.
"Черт возьми! - думал он, спускаясь по лестнице. - Тупица, толкнул меня на унижение!.. Но, конечно, я получил по заслугам. Эта кривляка имеет достаточно власти, чтобы выпроваживать докучливых гостей!.. А другая все стояла позади… Ох, как она обстреливала меня глазами через бойницы своей маски! Странно!.. Да, проклятье, странно… Кажется, я произвел впечатление там, наверху".
Любопытный синьор Кастанья уже стоял под лестницей.
- Ну как? - спросил он. - Уже назад?
Барон посмотрел на него недружелюбно.
- Господин болван, - приказал он, - подайте завтрак. И избавьте меня, убедительно прошу, от вопросов и комментариев. Я забыл трость.
В эту минуту в саду показался кавалер, одетый как капитан гвардейцев дофина, казалось, он искал кого-то взглядом.
Пренебрежительным жестом пьемонтец указал официанту на Элиона.
- Коломбен, обслужите этого господина.
И сразу же бросился к вновь прибывшему, подслащивая улыбку всевозможными любезностями. Они принялись тихо беседовать. Тем временем Коломбен, слуга с лицом безобидного олуха, подошел к крестнику Арамиса.
- Где ваша милость желает, чтобы я накрыл?
- Честное слово, все равно. Ну, здесь, например, в этой беседке.
И господин де Жюссак машинально указал на беседку, которая приходилась прямо напротив раскрытого окна той комнаты, откуда его только что выпроводили.
- Optime, - заявил Коломбен, любивший, обслуживая, злоупотреблять латынью, как профессор ботаники познаниями о бабочке махаоне.
- Нижайше прошу вашу светлость выслушать меня, я покажу дорогу, - говорил пьемонтец в этот момент новому посетителю.
Офицер, весьма красивый мужчина с изысканными манерами, довольный собой, на окружающих производил все же отталкивающее впечатление.
Мэтр Гульельмо вел его к пристройке, беспрерывно кланяясь так низко, будто хотел поцеловать землю.
- Вот тот, кого там ждут, - вздохнул Элион и сел за свой столик.
Через несколько минут из открытого окна послышались голоса. Барон отчетливо слышал каждое слово, как будто он сам находился в комнате с этими двумя женщинами: одной - трепещущей и взволнованной, и другой - холодной, спокойной, насмешливой.
- Вы, сударь?.. Вы?.. Что это значит?..
- Боже мой, мадам, все очень просто. Господин де Нанжи не придет…
- Откуда вы знаете?
- Я ознакомился с запиской, в которой ваша светлость назначает ему здесь утром свидание.
- Как записка попала к вам в руки? Почему господин де Нанжи не придет?
- Потому что он уже на пути в Нормандию: его величество вчера приказал ему немедленно отбыть туда.
- Его сослали!.. За что?..
- Ох, мадам, помните, как герцог де Лозюн вынужден был покинуть двор после той романтической истории с великой Мадемуазель?
- Так-так! - пробормотал Элион, разворачивая салфетку. - Похоже, что я сейчас узнаю все, о чем пойдет разговор наверху… Конечно, лучше бы не слушать… Очевидно, надо переменить место…
Он встал и огляделся в поисках другого столика. Но в этот момент Коломбен поставил перед ним яичницу с салом, и молодой человек не в силах был справиться со своим разыгравшимся аппетитом. Безвольно он рухнул в кресло и придвинул тарелку.
- Начнем с самого неотложного. А потом можно будет и пересесть… Впрочем, очень даже может быть, что шум моих челюстей помешает мне слушать.
В пристройке между тем страсти накалялись.
- Но эта записка, сударь, предназначалась господину де Нанжи…
- Эту записку, мадам, мне вручил лакей во время обыска, когда адресат уже покинул Версаль, и его величество поручил действовать мне.
- Обыск у графа!.. И мои письма!.. Письма, которые он должен был вернуть в это утро…
- Успокойтесь, ваша светлость: вот они, эти письма.
- Ах, сударь, дайте мне их скорее!
Дворянин заговорил резким и язвительным голосом:
- Минуточку, мадам, минуточку. Надо бы сначала договориться…
- Договориться?
- О некоторых условиях…
Внизу в беседке господин де Жюссак поглощал свиное филе, однако, несмотря на то, что всецело был погружен в это приятное занятие, не пропустил ни единого слова.
"Дьявольщина! - подумал барон. - Как некрасиво поступает этот господин! Но, впрочем, какое мне дело! Я предложил этой маленькой даме свои услуги, она их не приняла. Почему же теперь она соглашается?"
"Маленькая дама" между тем спрашивала отрывистым голосом:
- И какие же это условия?
- Ваша светлость! - ответил собеседник. - Позвольте вас поблагодарить за ваше расположение ко мне. Должен сказать: невозможно лишь восхищаться вами, обожать как идола…
- Довольно! - холодно перебила она. - Вы меня оскорбляете, говоря о восхищении, не нужно меня обожествлять. Мне оскорбительно ваше признание.
- Признание одного оскорбляет, но есть другие, - у них хватает наглости заставить себя слушать, - были ли они вам столь же неприятны?
- Что вы хотите этим сказать?
- Хочу сказать, ваша светлость, что вы приняли знаки внимания сначала от Молеврие, потом от Нанжи, которого я ненавижу.