Рассел – муж матери, мужчина в доме, взятый за образец для подражания, когда есть нужда в таком образце, настоящий мужик и даже друг – но не отец и никогда не пытался им стать.
Помнится, когда-то он сам пытался найти для матери подходящего мужа, чтобы та не осталась одна, когда он, Брюс, вырастет и шагнет в большой мир. Ему казалось, что мать сама ничего для этого не предпримет. При этом подразумевалось, что первым и главным мужчиной в семье останется Брюс, а пришельца мы будем терпеть до тех пор, пока он ведет себя правильно.
Не то чтобы он был против. Ну если ей надо, ладно, я, Брюс, большой, я понимаю, пусть играется, хотя, конечно, странно, что она выбрала этого, когда есть тот… Мы ладим только потому, что Норм умеет существовать в отведенном ему пространстве, занимая свое и не претендуя на чужое. Это с матерью они как-то объединились и поделились, что, если подумать, приводит Брюса в неподдельное изумление – ведь это два разных человека! Онтолько здеськомандует Брюсом, и Брюстолько сейчасзадумался об этом.
А вот нужен ли мне командир? Это он для Морган сэнсэй и свет в окошке. Нет, если бы, конечно, он назначил меня командиром первого отделения, облек бы доверием – а кому он может доверять больше, чем мне, кого он знает лучше?… я бы, так и быть… Ну-ну. Может, Рассел действительно слишком хорошо тебя знает?
Рассел снимает куртку и кидает ее не глядя, в толпу. Не глядя, но ловит ее Брюс. Вон как. Значит, так легче? И бонус – стирать придется только футболку. С другой стороны, футболка белая, а грязь холодная и… грязная.
Танки грязи не боятся?
– Ты-то чего молчишь? – взрывается Морган, глядя ему прямо в глаза. Слово «Предательство» вертится у нее на языке, вон, даже кончик виден: все большие слова у Морган с больших букв. Еще секунда, и Брюскины детские секретики станут явными для всех. Предмет торговли очевиден: кто не с нами, тот против нас – в этом вся непримиримая Морган. Та секунда, что Брюс думает, для нее – шаг в пропасть. У нее-то выбора нет.
Тем временем Норм уже в начале полосы, а секундомер – у Андерса, и народ чуть не на плечи друг дружке лезет, чтобы только видеть циферблат. Те, кто поумнее, становятся так, чтобы видеть, как пойдет чиф. Скалятся и готовятся улюлюкать. У Морган смешное расстроенное лицо. Она поднимает белый флаг и ждет, пока Норм подаст сигнал о готовности.
– Зря вы это, – неожиданно говорит Китри. – Некрасиво. Он же… старый.
Отчаянно, на грани вывиха Морган бросает руку вниз. Пошел!
Молчаливое недоумение охватывает бойцов. Лидере опускает секундомер и только смотрит.
– А он небыстро идет, – вслух изумляется кто-то. Брюсу внезапно становится невыносимо стыдно и хочется отвернуться, а лучше – провалиться. Даже Андерс, кажется, не рад оказаться настолько прав. В конце концов, командир и не должен… дело командира – командовать.
– А под лучами он идет перекатом, – отмечает Андерс. – Так быстрее.
Угу, и руки для стрельбы свободны. И еще укрывает голову плечом. Только вам это завтра объяснят. Это мы, вывалянные в грязи, выглядим мокрыми котятами. Норм страшен. Он – настоящий. Он…
На стену – с разбегу, она содрогается от удара тяжелым ботинком, а планета не успевает принять на себя воспарившую против ее законов тяжесть. Планета еще только думает, а «тяжесть» уже подтянулась на руках, перевалилась через край и ухнула, не тратя драгоценных секунд, чтобы перевернуться головой вверх. На то есть время в падении.
– Что за черт? Сколько… эй, Брюс, сколько у меня было на этой отметке?
Морган начинает хохотать: неудержимо, хватаясь за живот и чуть не с ног валясь:
– Мы их сделали, сделали!
Будто они на пару с чифом салаг разыграли, но Брюс слишком хорошо ее знает: у Морган что в голове, то и на лице.