Напрасно Маэни старался заставить матросов нести поочередно вахту на марсе бизань-мачты на случай встречи с каким-нибудь судном. Жгучий ветер был для них слишком сильным испытанием; они предпочитали оставаться в каюте. Юнга О'Брайен, которому исполнилось только пятнадцать лет, сменял Маэни на крохотной площадке, где было смертельно холодно. В три часа дня юнга закричал, что видит парус. Это известие заставило всех выйти из каюты; люди столпились на корме, облепили наветренные бизань-ванты, всматриваясь в незнакомое судно. Но его курс проходил далеко; когда оно исчезло за горизонтом, матросы вернулись в каюту, дрожа от холода, и ни один не вызвался сменить дозорного на марсе.
К концу второго дня Маэни и О'Брайен отказались от своих попыток, и с этого времени судно, отданное на волю волн, дрейфовало в штормовом океане без вахтенных.
В живых осталось тринадцать. Трое суток они стояли по колено в бурлящей воде, полузамерзшие, без еды; на всех было лишь три бутылки вина. Все продовольствие и пресная вода остались в затопленном трюме, и к ним не было никакого доступа. Шли дни, а еды не было ни крошки. Пресную воду в небольших количествах они набирали, подвешивая крышку от супового бачка под бизань-мачту. Но дождь шел редко, и им приходилось нелегко.
Во время дождя они, кроме того, пропитывали водой носовые платки, а потом выжимали их надо ртом или в свои башмаки. Когда шторм стихал, им удавалось собирать тряпками воду с тех частей палубы, куда не захлестывали волны, и таким способом увеличивать свои запасы воды. Но пищи у них не было вовсе и не было никакой возможности ее достать, хотя морские птицы часто пролетали над судном.
Шторм утих, и они, простояв на ногах четверо суток, смогли наконец лечь на обсохший каютный настил. Но долгие часы, проведенные стоя по колено в морской воде, не прошли даром: на ногах стали образовываться язвы. Эти язвы нестерпимо болели. Малейшее прикосновение вызывало жестокую боль, а в этой тесноте ослабевшие люди то и дело задевали друг друга. Стоило кому-нибудь пройти по каюте или просто встать, как ему вслед неслись оскорбления, проклятия, стоны. В этом великом несчастье сильные стали притеснять слабых, безжалостно прогоняя их с сухих мест в сырость и холод. Особенно плохо приходилось юнге О'Брайену. Хотя, кроме него, было еще трое юнг, О'Брайену доставалось больше всех. Объяснить это можно только тем, что, обладая более сильным и властным характером, чем остальные юнги, он чаще других отстаивал свои права и восставал против мелких обид, которые матросы наносили юнгам.
Каждый раз, когда О'Брайен подходил к матросам в поисках места посуше, где можно было бы выспаться, или просто проходил вблизи, его отталкивали, пинали, лягали. В ответ он проклинал их тупой эгоизм, и вновь на него сыпались удары, пинки и брань. Все они попали в беду, но на его долю выпали адские мучения, и только пламя жизни, горевшее в нем необыкновенно ярко, давало ему силы переносить все.
С каждым днем матросы слабели, становились раздражительнее и злее. Это, в свою очередь, ухудшало их обращение с О'Брайеном и увеличивало его страдания. На семнадцатый день голод стал нестерпим; матросы собирались небольшими кучками и переговаривались вполголоса, время от времени бросая взгляды на О'Брайена. Ровно в полдень совещание подошло к концу. Капитан был выбран, чтобы высказать общее мнение, все собрались на юте.
- Матросы, - начал капитан, - вот уже две недели и два дня, как мы голодаем, а кажется, что прошло два года и два месяца. Так мы долго не протянем. Голодать дальше - выше человеческих сил. Нужно решить вопрос: что лучше - умереть всем или умереть одному. Все мы стоим на краю могилы. Если один из нас умрет, остальные смогут жить, пока не встретится какое-нибудь судно. Что вы на это скажете?
- Это верно! - выкрикнул Майкл Биэйн, тот, что стоял у штурвала, когда "Френсис Спейт" потерял управление. Другие его поддержали.
- Пускай это будет юнга! - закричал Салливен, матрос из Тарберта, бросив многозначительный взгляд на О'Брайена:
- Я считаю, - продолжал капитан, - что если один из нас умрет ради остальных, он сделает доброе дело.
- Да, да! Доброе дело! - прервали его криками матросы.
- Я также считаю, что умереть лучше всего кому-то из юнг. У них нет семей, которые нужно кормить, и друзья их не будут оплакивать так, как нас
- наши жены и дети.
- Это верно. Правильно. Так и нужно сделать, - переговаривались матросы.
Но юнги громко протестовали против несправедливого решения.
- Помирать нам не хочется так же, как и всем вам, - заявил О'Брайен.
- И родных своих мы любим не меньше. А насчет жен и детишек - так ведь ты сам из Лимерика, Майкл Биэйн, и хорошо знаешь, что моя мать - вдова и, кроме меня, о ней позаботиться некому. Это нечестно. Пусть жребий тянут все - и матросы и юнги.
Один лишь Маэни выступил в защиту юнг, сказав, что по справедливости в жеребьевке все должны участвовать на равных правах. Салливен и капитан настаивали на том, чтобы жребий тянули только юнги. Начался спор; в разгар его Салливен обрушился на О'Брайена:
- Мы правильно сделаем, если покончим с тобой! Ты этого заслуживаешь. Мы с тобой расплатимся.
Он подскочил к О'Брайену, намереваясь схватить его и тут же с ним расправиться. Еще несколько матросов двинулись к юнге, протягивая к нему руки. О'Брайен отпрянул и, увертываясь от них, закричал, что согласен на то, чтобы жребий тянули только юнги.
Капитан выбрал четыре щепки разной длины и подал их Салливену.
- Ты, может быть, думаешь, что жеребьевка будет нечестной, - сказал тот, ухмыляясь, О'Брайену. - Ну, что ж, тогда ты сам будешь назначать жребий.
О'Брайен согласился. Ему накрепко завязали носовым платком глаза, и он встал на колени, повернувшись спиной к Салливену.
- Умрет тот, кому ты назначишь самую короткую щепку, - сказал капитан.
Салливен поднял вверх одну из щепок. Короткая она или нет, догадаться было нельзя, потому что остальные щепки он прятал в руке.
- Чья это будет щепка? - спросил Салливен.
- Маленького Джонни Шиэна, - ответил О'Брайен.
Салливен отложил щепку в сторону. Окружающие не могли увидеть, была ли это та щепка, которая означала смерть. Салливен поднял другую щепку.
- Это чья щепка?
- Джорджа Бернса.
Щепка была отложена в сторону, как и первая; Салливен поднял третью.
- А эта для кого?
- Для меня, - сказал О'Брайен.
Быстрым движением Салливен смешал все щепки в кучу. Никто ничего не видел.
- Ну, так ты сам себе ее и выбрал, - провозгласил Салливен.
- Хорошо. Правильно, - вполголоса заговорили несколько матросов.
О'Брайен был очень спокоен. Он встал на ноги, снял повязку и огляделся.
- Где она? - спросил он. - Где короткая щепка? Та, что я выбрал для себя?
Капитан указал на четыре щепки, лежащие на палубе.
- Откуда вы знаете, что моя щепка короткая? - спросил О'Брайен. - Джонни Шиэн, ты ее видел?
Джонни Шиэн, самый младший из всех них, молчал.
- А ты видел ее? - Теперь О'Брайен спрашивал Маэни.
- Нет, я ее не видел.
Матросы тихо переговаривались и недовольно ворчали.
- Жеребьевка была правильной, - сказал Салливен. - Ты мог выиграть, но ты проиграл - вот и все.
- Честная жеребьевка, - поддержал его капитан. - Я сам видел. Короткая щепка досталась тебе, О'Брайен, и ты бы лучше готовился. Где кок? Горман, поди сюда. Эй, кто-нибудь, принесите крышку от бачка! Горман, выполняй свой долг, как подобает мужчине.
- Но как я это сделаю? - спросил кок. Он был подслеповат, нерешителен, с маленьким, безвольным подбородком.
- Это подлое убийство! - выкрикнул О'Брайен.
- Я не притронусь к нему, - заявил Маэни. - Я не съем ни куска.
- Тогда твоя доля достанется другим, не таким трусам, как ты, - насмешливо заметил Салливен. - Делай свое дело, кок!
- Убивать мальчишек не мое дело, - нерешительно запротестовал Горман.
- Если ты нам не хочешь помочь, обойдемся без тебя! - угрожающе заговорил Биэйн. - Кто-нибудь должен будет умереть - не он, так ты!
Джонни Шиэн заплакал. О'Брайен встревоженно прислушивался. Он был бледен. Губы его дергались, а по временам все его тело била дрожь.
- Я нанимался на должность кока, - произнес Горман. - Был бы камбуз, я бы в камбузе и работал. Но марать руки убийством я не буду. Такого пункта в контракте нет. Я кок…
- И ты им останешься не больше минуты! - зловеще проговорил Салливен и в тот же миг схватил кока за голову и круто, сколько хватало сил, заломил ее назад.
- Где твой нож, Майк? Давай-ка его.
Почувствовав прикосновение стали, Горман захныкал:
- Я согласен, но только подержите юнгу!
Жалкий вид кока, казалось, каким-то образом придал сил О'Брайену.
- Все в порядке, Горман, можешь начинать, - сказал он. - Я-то ведь знаю, что ты не хочешь этого делать. Все в порядке, сэр (это в сторону капитана, чья рука крепко сдавила его плечо). Вам не нужно держать меня, сэр. Я буду стоять спокойно.