Он дернул себя за рукав, затоптался на месте и опустил глаза, потом опять с трудом поднял их, чтобы встретиться взглядом с собеседником.
Джордж молча глядел на него; ноздри его раздувались, а тонкие пальцы бессознательно скрючились, словно когти орла, готового к схватке.
В чертах лица у обоих мужчин было большое сходство, и все же они резко отличались друг от друга. У обоих были черные глаза, но у того, что стоял у окна, взгляд был проницательный и прямой, тогда как у стоящего посредине комнаты - туманный и бегающий. Он боялся поглядеть в глаза первому, хотя старательно - и все же напрасно - пытался сделать это. У того и у другого были выдающиеся скулы и впалые щеки, только фактура их казалась разной. Их тонкие губы были отлиты в одной форме, однако у Джорджа рот был решительный, сильный, у Эла - мягкий, безвольный, с опущенными углами - рот аскета, охваченного чувственностью. В нем намечалась склонность к полноте, заметной особенно в очертаниях его орлиного, с горбинкой носа, когда-то, наверное, такого же, как у Джорджа, но теперь, в отличие от Джорджа, утратившего свою классическую форму.
Стоя посреди комнаты, Эл мучительно старался обрести твердость духа. Молчание беспокоило его. Ему казалось, что он вот-вот потеряет равновесие. Он облизал губы.
- Я остаюсь, - произнес он с безнадежностью в голосе.
Он опустил глаза и снова дернул себя за рукав.
- Тебе всего двадцать шесть лет, - наконец вымолвил Джордж, - а ты бедный, слабый старик.
- Напрасно ты так думаешь, - возразил Эл с вызовом.
- Помнишь, как мы переплывали канал в полторы мили?
- Да, ну и что из этого? - Эл помрачнел лицом.
- А помнишь, как мы после уроков боксировали на гумне?
- Я мог вынести любой твой удар.
- Любой удар! - Голос Джорджа на секунду зазвенел. - Да ты побивал меня четыре раза из пяти! Ты был сильнее меня вдвое, нет, втрое. А теперь я побоялся бы бросить в тебя диванной подушкой, чтобы ты не скорчился, как прошлогодний лист, не умер бы, жалкий, несчастный старик.
- Ты не должен оскорблять меня только потому, что я переменил свое мнение, - запротестовал тот с плачущей ноткой в голосе.
Вошла его жена, и он с мольбой поглядел на нее, но человек у окна вдруг шагнул к нему и выпалил:
- Ты не помнишь своего собственного мнения и двух минут подряд! У тебя вообще нет своего мнения, бесхребетный, пресмыкающийся червяк!
- Тебе не удастся меня разозлить. - Эл хитро улыбнулся и торжествующе взглянул на жену. - Тебе не удастся меня разозлить, - повторил он опять, словно мысль эта пришлась ему весьма по душе. - Знаю я твои уловки. И говорю тебе: все из-за моего желудка. Ничего не могу с этим поделать. Видит бог, не могу! Все из-за желудка, правда, Мэри?
Она взглянула на Джорджа и спокойно заговорила, спрятав дрожащие руки в складках юбки.
- Не пора ли? - спросила она мягко.
Муж повернулся к ней взбешенный.
- Я не намерен уезжать! - закричал он. - Только что я заявил об этом вот… ему. И снова заявляю вам всем: я не уеду! Вам меня не запугать!
- Но, Эл, милый, ты же говорил… - начала она.
- Мало ли что я говорил! - отрезал он. - А теперь я говорю другое, ты это слышала, и делу конец.
Он пересек комнату и тяжело опустился в моррисовское кресло. Но Джордж тут же оказался рядом. Хищные пальцы впились в плечо, заставили Эла подняться и так стоять.
- Ты дошел до точки, Эл, и я хочу, чтобы ты это понял. Я пробовал обращаться с тобой, как… как с братом, но отныне я буду обращаться с тобой, как ты того заслуживаешь. Понял?
В голосе его звучал холодный гнев. В глазах сверкал холодный огонь. Это оказалось куда сильнее, чем любая вспышка ярости, и Эл съежился под этим взглядом и под мертвой хваткой, сжавшей его плечо.
- Только благодаря мне у тебя есть этот дом и пища, которую ты ешь. Твоя служба? Другому на твоем месте показали бы на дверь еще год назад, если не два. Я сохранил ее тебе. Твое жалованье - это милостыня. Его брали из моего кармана. Мэри… ее платья… то, в котором она сейчас, перелицовано; она донашивает старые платья своих сестер, моей жены. Милостыня, - ты понимаешь? Твои дети - они донашивают платья моих детей или детей моих соседей, которые думают, что отдают свои старые вещи в какой-нибудь сиротский приют. Да чего там, этот дом и есть приют… или скоро им будет.
И с каждым новым словом он незаметно для себя все крепче сжимал в тисках плечо Эла. Эл корчился от боли. На лбу у него выступил пот.
- Теперь слушай меня внимательно, - продолжал его брат. - Через три минуты ты скажешь мне, что едешь со мной. В противном случае у тебя отберут Мэри и детей, сегодня же. Ты навсегда потеряешь службу. Этот дом закроется для тебя. А через полгода я буду иметь удовольствие тебя хоронить. Даю тебе три минуты на раздумье.
Эл сделал вид, словно задыхается, и прикоснулся слабыми пальцами к руке, сжимавшей его плечо.
- Мое сердце… пусти меня… ты меня убьешь, - с трудом выдавил он.
Рука с силой толкнула его в кресло и отпустила.
Часы на камине громко тикали. Джордж взглянул на них, потом на Мэри. Она опиралась на стол, не в силах скрыть свою дрожь. Он с неприязнью ощутил прикосновение пальцев брата к своей руке. И бессознательно вытер руку о пиджак. Часы продолжали тикать в тишине. Джорджу казалось, что комната резонирует на его голос. Ему все еще слышались его собственные слова.
- Я поеду, - донеслось с кресла.
Голос был слабый, разбитый - слабым, разбитым был и человек, поднявшийся с кресла. Он направился к двери.
- Куда ты? - спросил Джордж.
- Чемодан… - был ответ. - Сундук Мэри пришлет потом. Сейчас вернусь.
Дверь захлопнулась за ним. Через секунду, охваченный внезапным подозрением, Джордж открыл ее и заглянул в комнату. Брат его стоял у буфета: в одной руке он держал графин, другой опрокидывал в рот стакан с виски.
Через стакан Эл увидел, что за ним следят. Это повергло его в панику. Он лихорадочно поспешил наполнить его снова и поднес к губам, но и стакан и графин, выбитые у него из рук, полетели на пол. Он зарычал. Это был рык дикого зверя. Но рука, сжимавшая в тисках его плечо, заставила его сникнуть и подчиниться. Джордж подтолкнул его к двери.
- Чемодан… - задыхался Эл. - Он там… в комнате. Дай мне взять его.
- Где ключ? - спросил брат, когда тот принес чемодан.
- Он не заперт.
В следующий миг чемодан был раскрыт, и рука Джорджа обшарила его содержимое. Из одного угла он вытащил бутылку с виски, из другого - флягу. Он захлопнул чемодан.
- Пошли, - сказал он. - Если мы пропустим хоть один трамвай, мы опоздаем на поезд.
Он вышел в прихожую, оставив Эла наедине с женой. Точно похороны, подумал Джордж в ожидании.
Его брат зацепился своим пальто за ручку входной двери, и, задержавшись, чтобы закрыть ее, они услышали, как разрыдалась Мэри. Тонкие губы Джорджа были плотно сжаты, когда он спускался по лестнице. В одной руке он нес чемодан. Другой поддерживал брата под локоть.
Дойдя до угла, он услышал за квартал шум трамвая и поторопил брата. Эл тяжело дышал. Он тащился, еле волоча ноги, и отстал.
- Ты черт, а не брат, - ныл он.
Брат резко дернул его за руку. Это напомнило ему детство, когда кто-нибудь из рассерженных взрослых подгонял его. Эла, словно ребенка, пришлось подсаживать в трамвай. Продолжая ныть, он опустился на сиденье, весь взмокнув от проделанного усилия. Он следил за глазами Джорджа, когда тот оглядывал его с головы до ног.
- Это ты черт, а не брат, - заметил Джордж, кончив осмотр.
На глаза Эла навернулись слезы.
- Все из-за желудка, - проговорил он, жалея самого себя.
- Ничего удивительного, - последовал жесткий ответ. - Он выжжен, словно кратер вулкана. Всегда в огне, разве это годится?
Больше они не разговаривали. Когда доехали до пересадки, Джордж сразу очнулся. Он улыбнулся. Уставившись в одну точку и не видя домов, проплывавших мимо него, он задумался, полный жалости к самому себе. Он помог брату сойти с трамвая и поглядел вдоль поперечной улицы. Их трамвая еще не было видно.
Взгляд Эла случайно упал на бакалею и бар, расположенные на противоположном углу улицы. Он тут же забеспокоился. Руки перестали его слушаться, он страстно рвался на ту сторону к двери, которая как раз распахнулась, чтобы впустить счастливого путника. В тот же миг он увидел буфетчика в белой куртке на фоне выстроенных в ряд сверкающих бокалов. Он машинально поднялся, намереваясь перейти улицу.
- Стой! - Рука Джорджа легла на его руку.
- Мне надо выпить, - ответил он.
- Ты уже и так выпил.
- То было несколько часов назад. Пожалуйста, Джордж, разреши мне выпить. Это последний день. Не запрещай мне, пока мы туда не приехали, видит бог, недолго уже осталось.
Джордж с отчаянием поглядел вдоль улицы. Вдалеке показался трамвай.
- Ты уже не успеешь выпить, - сказал он.
- Я не хочу пить там, я хочу взять бутылку. - Голос Эла звучал заискивающе. - Ну, Джордж! Это последняя, самая последняя.
- Нет. - Джордж произнес свой отказ со всею строгостью, на какую были способны его тонкие губы.
Эл поглядел на приближающийся трамвай. И вдруг сел на край тротуара.
- Что с тобой? - спросил брат, на минуту испугавшись.
- Ничего. Я хочу виски. Мой желудок…
- Ну же, вставай!