Им овладела бесшабашная, злая решимость. Он отдавал себе отчет в том, что собирается сделать нечто, что исключит его из круга людей, среди которых он до сих пор вращался, людей, которые станут бойкотировать его, которые в самом лучшем случае простят его лишь спустя много лет. Все средства, находящиеся в его распоряжении, - к коим он причислял, естественно, и состояние мистера Эверетта - он превратил, насколько это было возможно, в наличность, ибо только наличные деньги были в цене. У него в конторке лежали целые кучи двадцатидолларовых монет. Кроме того, являясь диспонентом мистера Эверетта, он сумел обезопасить деньги в некоторых крупных городах Севера, намереваясь, как он писал, получить их лично. Он порвал со своим прошлым. Так что́ ему теперь до Джорджианы? Пусть будет довольна, что он еще обошелся с ней как с леди!
- Но позвольте, Джорджиана, - спросил он недовольно, - как вы осмелились прийти ко мне собственной персоной?
- Мне пришлось решиться на это, поскольку вы избегаете меня, - ответила она, откидывая вуаль. Уже несколько лет они оба были на "ты", а теперь, почти бессознательно, вдруг перешли на официальный тон.
- Подумайте же о своей репутации! - воскликнул Ральф.
- Я уже не вспоминаю о ней, она и так опорочена, - ответила Джорджиана, стараясь казаться спокойной. - Вы обманываете меня, Ральф!
- Как обманываю? Я кручусь как белка в колесе, дела в ужасном беспорядке, везде нужен глаз да глаз…
- Вы хотите провести меня такими отговорками? - спросила Джорджиана. - Долго, очень долго я верила вам; теперь знаю, что вы собой представляете. Бог покарает вас, Ральф! Я пришла, чтобы хоть раз спросить вас напрямик: собираетесь вы жениться на мне и покрыть этим наш общий грех или нет? Правда, ваш ответ известен мне заранее…
К столь неожиданному повороту событий Ральф не был готов. В глубине души у него еще жила надежда, что в случае крушения всех прочих планов он все же сумеет исполнить желание Джорджианы и женится на ней с ее двумя миллионами. Поэтому какое-то время он колебался, давать ли волю мрачному упрямству, овладевшему им при ее появлении, или сдержаться и попробовать еще немного отложить решительное объяснение.
- Надеюсь, вы согласитесь, что человек бывает так занят, что способен забыть обо всех развлечениях?
- Нет! О женщине, которую любят и собираются взять в жены, никогда не забывают! - твердо ответила леди Джорджиана. - И не рассчитывайте, что я стану умолять вас. Чем так унижаться, я скорее убью вас; я способна и себя лишить жизни, а вместе с собой и несчастное создание… Часы, которые мы проводим вместе, вы называете развлечениями? Развлечениями, подобными тем, какие предлагает вам ваш тайный клуб? Нет, Ральф, теперь мне известно все. Целый месяц я боролась с собой: еще с тех пор, как на празднике у мистера Бюхтинга услышала ваш разговор о любви с мисс Элизой, я не теряла надежды, что вы еще вернетесь ко мне. Теперь все это позади. Если то, что должно было навсегда привязать нас друг к другу, ни к чему вас не обязывает - я обесчещена, жизнь моя кончена. Мисс Бюхтинг презирает вас, и тем не менее вы отказываете мне в том, что обещали не один год, в чем поклялись…
- Какое мне дело до всего того, о чем вы говорите, до мисс Элизы, до праздника? - спросил Ральф. Когда он понял, что разоблачен, им вновь овладело упрямство. - Вы сказали, что сами присутствовали на празднике…
- Да, я была там!
- А с какой целью, позвольте спросить? - вскричал Ральф.
- С какой целью?! А вот послушайте. Время, когда я безоговорочно верила каждому вашему слову, прошло, - ответила Джорджиана, и в ее обычно столь кротких голубых глазах сверкнула то ли ненависть, то ли презрение. - Я давно догадывалась, что вы собираетесь предать меня, но не ожидала такого бесстыдства. Я хотела убедиться во всем сама, сумела достать пригласительный билет на этот праздник. Я увидела, как вы увиваетесь около мисс Элизы и как она дала вам ответ одним своим движением, - движением, которое открыло мне глаза на ваш характер, даже если бы я не подозревала о вашей измене. Так отвечают только мужчине, которого презирают! Но я была связана с вами. Приходится идти на жертвы, если хочешь дать своему ребенку честное имя! А что же дальше? Готовы ли вы по крайней мере обвенчаться со мной, или я для вас всего лишь одно из тех развращенных созданий, которых выставляют за дверь, как только пресытятся ими?
Ральф глядел на нее с недоверием, словно опасался, что в следующий момент увидит в ее руке кинжал или пистолет.
- Ради всего святого, Джорджиана, что все это значит? - вскричал он затем с наигранным удивлением. - Что случилось? Чем вызвана эта перемена в вашем характере?
- А чем вызвано ваше лицемерие? - резко перебила его Джорджиана. - Думаете, я не знала, что в последнее время вы не покидали Нью-Йорка? Так почему вы избегаете меня? Сохранилась ли в вас хоть капля любви к женщине, которую вы бросили в таком отчаянном положении?
- Женская скоропалительность, только и всего! - воскликнул он то ли с насмешкой, то ли с досадой. - Тут я ничего не смог сделать, поэтому и не приходил к вам. Я знал, что вы станете торопить, настаивать, и собирался явиться к вам с уже готовыми предложениями. Здесь, в Нью-Йорке, нет священника, который способен держать язык за зубами, особенно если речь идет о паре, которую прекрасно знает весь город. А допустить огласки нельзя, по крайней мере до тех пор… до тех пор, пока она представляет для меня опасность. Вы заблуждаетесь в одном, Джорджиана! Мисс Элиза не испытывает ко мне неприязни, как вы подумали, - этого брака ждут, мистер Эверетт, от которого я завишу, настаивает на нем, иначе у меня могут быть крупные денежные неприятности. Однако через два дня я покончу с этим делом. Послезавтра я приду к вам и расскажу о препятствиях, мешавших нашему супружеству, и сообщу, что они устранены и отныне нас ничто уже не разделяет.
Леди Джорджиана глядела на него испытующим взглядом.
- Больше я вам не верю, - сказала она. - Я все обдумала и пришла к выводу, что у мужчины, который не способен преодолеть любое препятствие, зная, что женщина оказалась в положении, в каком нахожусь сейчас я, - у такого мужчины холодное, черствое, жестокое сердце! Открывая вам свою тайну, я следила за выражением вашего лица и прочла на нем только досаду и неприятное удивление. И все же мне пришлось смириться: ведь дело шло уже не обо мне одной! Пойдемте со мной! Мой экипаж стоит совсем рядом, на углу. Я разыскала священника, готового тайно обвенчать нас и взять на себя всю ответственность. Пусть сегодня не время соблюдать все формальности - ничего, потом все уладится! Так вы идете? Или бросаете меня на произвол судьбы?
- Вы сейчас чересчур возбуждены, Джорджиана, - вероятно, кто-то настроил вас против меня, - холодно возразил Ральф. - Если женщины относятся к кому-то с предубеждением, они перестают внимать доводам разума. А теперь мне нужно спешить к своему полковнику, если я не хочу угодить на несколько месяцев в тюрьму за неповиновение приказу. Повторяю вам еще раз: послезавтра я буду у вас; и то, что я вам скажу, заставит вас просить у меня прощения за те и в самом деле нелепые обвинения, которые вы мне бросили и которые убеждают меня в том, что, возможно, было бы лучше, если бы нас не связывали столь тесные узы…
Чей-то громкий голос, донесшийся из прихожей, прервал его слова. Когда Ральф, прислушавшись, узнал говорившего, его лицо приняло удовлетворенное выражение. Дверь распахнулась - на пороге стоял Бут.
- Твой идиот слуга не хочет меня пускать! - возмущался актер, входя в комнату. - О, здесь и в самом деле дама? А я не поверил… Тысяча извинений!
Джорджиана даже не взглянула на вошедшего. Она дошла до той последней степени отчаяния, когда ни на что не обращают внимания, перестают считаться с мнением окружающих.
- Так вы идете со мной, Ральф? - спросила она едва слышно.
- Послушайте, миледи, мой друг Бут подтвердит, что меня требует к себе полковник, - он пришел за мной…
Леди Джорджиана сделалась бледной как смерть. Казалось, она вот-вот упадет. Потом она возвела глаза к небу.
- Господи, услышь меня! - сказала она громко и торжественно и, пройдя мимо Бута, взиравшего на нее с любопытством, не лишенным иронии, скрылась за дверью.
Несколько секунд мужчины молча глядели друг на друга. Затем Бут расхохотался.
- Ну и сцена! - воскликнул он. - Уж теперь-то, думаю, ты избавился от нее на веки вечные. А как она удалилась!.. Это нужно было видеть. Так уходит героиня какой-нибудь драмы - ни больше, ни меньше! Этот взгляд, этот жест… Я покажу их своим актрисам. Уверен, что они вызовут у публики шквал рукоплесканий!
- А вдруг она покончит с собой? Как ты думаешь? - спросил с тревогой Ральф, расхаживая взад и вперед по комнате.
- Глупости, - успокоил его Бут, - мы, мужчины, слишком волнуемся за женщин! Это самые непостоянные, самые переменчивые создания! Я скорее поверю, что она тебе подсунет мышьяку или синильной кислоты.
- Для этого у нее не будет времени, - заметил Ральф. А потом со всей решимостью добавил: - Ну, теперь все! Теперь она знает всю правду. Что ни говори, а мне почти жаль ее. Это, может быть, единственное существо в целом свете, которое действительно любило меня. Впрочем, хватит об этом! Нужно уметь рвать со своим прошлым!
- Ты не догадываешься, почему я пришел? - спросил Бут.
- Откуда мне знать? Чтобы сказать мне пароли?
- Вряд ли они нам понадобятся! У нас нет недостатка в тех, кто готов взорвать Нью-Йорк ко всем чертям! Так что ты не угадал! Просто я видел твоего друга Дантеса!
- В самом деле? А где?