Этим "крещением" религиозные церемонии завершились, и все участники торжества, воодушевляемые жрецами, запели какой-то гимн, стараясь перекричать друг друга. Потом по кругу пустили большие кувшины, из которых каждый с жадностью пил.
- Попробуйте, - предложил дон Гуарато Эдмону. - Такой напиток не причинит никакого вреда. Он немного одурманивает лишь индейцев, непривычных к спиртному.
- Не пей! - тихо, но решительно заявил Альфонсо. - Это очень хмельное питье.
Разумеется, после подобного предостережения Эдмон не последовал совету креола. Между тем выпитое уже стало оказывать свое действие на индейцев. Они сделались шумнее, оживленнее, развязнее. Молодые девушки затеяли танцы - сперва вокруг алтаря, а потом - разбившись на отдельные группы. Прекрасная юная индианка, на которую Гуарато обратил внимание своих спутников, застыла, прислонившись к алтарю. Она производила впечатление крайне утомленной или опустошенной после религиозного исступления, потому что совершенно не реагировала на то, что творилось кругом.
Танец постепенно стал общим - танцующим было уже тесно в пещере, и часть их выбралась из-под ее сводов на прилегающую каменную плиту. Кувшины с дурманящим зельем все еще передавались из рук в руки. Каждый пел, кричал, бушевал, как ему было угодно. Все происходящее грозило вскоре перейти в настоящую вакханалию. Эдмон и Альфонсо решили, что пора уходить. Однако дон Луис, казалось, думал иначе: его привлекали некоторые из индианок, и в первую очередь та, что стояла у алтаря.
- Черт побери, - заметил он, - как расцвела эта девчонка! Когда я прошлой осенью бежал с гасиенды, она была еще совсем ребенком. А теперь она заслуживает внимания. Впрочем, с ней можно не церемониться.
- Вот как? - равнодушно спросил Эдмон. - Выходит, вы уже это проверили?
- Еще бы! - рассмеялся Гуарато. - Если индианка кому-нибудь пришлась по душе, ее долго не упрашивают, а просто берут! А Дижаза - шустрая девица! Кровь у нее так и кипит! Но, я думаю, она любит меня!
В то самое время, когда оба друга уставились на эту индианку, она подняла голову и пристально посмотрела на них. Впрочем, взгляд ее казался бессмысленным, отсутствующим. Рядом с ней, на алтаре, стоял большой кувшин с опьяняющим напитком - она поднесла его к губам и медленно выпила. Затем вдруг выпрямилась, тряхнула головой и, схватив лежавший на алтаре кинжал, замахнулась им на неведомого врага…
- Ага, - с удовлетворением заметил Гуарато, - она собирается исполнить танец воина… это недурно, это развлечет вас. Такую фигурку, как у нее, еще поискать.
В этом он был прав. Лишь движение подчеркнуло в полной мере всю пропорциональность и красоту форм этой шоколадной Гебы. Она взмахнула кинжалом над головой, потом, сделав несколько шагов, вдруг откинулась назад и испустила пронзительный вопль. Затем, покачивая бедрами и вытянув далеко вперед руку с зажатым кинжалом, индианка двинулась вокруг алтаря в необычном танце - временами приплясывая, временами настороженно шагая, словно выслеживая врага, то бросаясь наземь и передвигаясь на четвереньках, то снова выпрямляясь во весь рост, подражая тем самым поведению воина.
- Дижаза танцует! Дижаза танцует! - крикнули несколько индейцев, и полюбоваться на этот танец собралась целая толпа. Эдмон и Альфонсо тоже присоединились к зрителям.
Неоднократно Дижаза делала вид, что собирается напасть на ближайших к ней индейцев, и те каждый раз с криком ужаса, то ли настоящего, то ли притворного, отшатывались от нее. Наконец она впервые приблизилась к нашим героям. Девушка поразительно напоминала ожившую бронзовую статую далекого прошлого - на прекрасном шоколадно-коричневом теле юной индианки играли красноватые блики огня, словно на старой бронзе, придавая ей нечто змееподобное, нечто вселяющее тревогу, но в то же время привораживающее, притягивающее взгляд. Не раз размахивала она кинжалом перед нашими героями, которые, разумеется, не отступали, опасаясь прослыть трусами и помня о том, что это всего лишь танец. Казалось, Дижаза пришла в исступление. Широко раздув ноздри и не сводя с незнакомцев сверкающих глаз, она с головокружительной быстротой описала вокруг них несколько кругов и вдруг метнула в их сторону кинжал. Эдмон вздрогнул - кинжал угодил ему в грудь. Издав пронзительный крик, Дижаза тут же исчезла в толпе индейцев.
- Будь кинжал поострее, эта безумная могла бы серьезно ранить меня, - улыбнулся Эдмон и наклонился, чтобы поднять упавший наземь нож.
- Боже мой… вы, надеюсь, не пострадали? - воскликнул Гуарато. - Вот сумасшедшая! Кто бы мог подумать! Не трогайте кинжал, он может быть отравленным!
- Ничего себе! - отозвался Эдмон, безуспешно пытаясь улыбнуться. - Уж это было бы совсем некстати! Тем более что я все-таки ранен, хоть и несерьезно.
- Какой ужас! - застонал Альфонсо, бледный как смерть. - Быстрее расстегните одежду! Дайте мне взглянуть!
Эдмон поспешно рванул сюртук, жилет и рубашку. На груди у него выступило несколько капель крови. В то же мгновение он вдруг схватил Альфонсо за руку, словно пытаясь удержаться на ногах. Однако рука его бессильно повисла, ноги подкосились, лицо превратилось в застывшую маску, и он рухнул на землю.
- Святая Матерь Божья, какое несчастье! - вскричал Гуарато, воздев руки. - Кинжал был отравлен! Что делать? На помощь! На помощь!
- Легко сказать! Как будто он ранен в руку! - глухо ответил бледный как полотно Альфонсо. - Боже милосердный, дай мне силы! Помогите же мне! - обратился он потом к Гуарато. - Тут не обошлось без злого умысла! Помогите же скорее, иначе мне поневоле придется предположить…
Он уже поднял успевшего окоченеть Эдмона и положил его на алтарь. Туда поспешили некоторые из посвященных. Необычное происшествие, похоже, мгновенно их отрезвило. Они принялись причитать, воздевая руки к небу.
- Что это за яд? - вскричал Альфонсо. - За жизнь этого человека вы ответите мне головой! Так что это за яд, я вас спрашиваю? Вы не можете не знать этого!
- Это кураре, - ответил старик индеец. - Спасения от него нет, сеньор. Кинжал угодил прямо в грудь.
- Если это тот самый яд, что вы назвали, спасти моего друга еще можно, - сказал Альфонсо, переводя дыхание. - Помогите мне раздеть его. Первым делом надо обнажить ему горло, а всех любопытных - вон из пещеры! Клянусь, что застрелю всякого, кто будет мешать мне!
Он разорвал воротник рубашки Эдмона и освободил шею. Молодой офицер был совершенно недвижим. Гуарато с перекошенным от страха лицом переводил взгляд то на умершего, то на Альфонсо. Он ничего не мог понять. Разве существует какое-нибудь средство от этого смертельного яда, который убивает лучше всякой пули? Разве недостаточно ничтожной толики кураре, если она попала в кровь, чтобы в считанные минуты убить не то что человека, а даже огромного быка?
- Найди мне тоненькую трубочку с заостренным концом, - велел Альфонсо одному из индейцев. - А потом никого не пускай в пещеру!
Он тщательно осмотрел гортань Эдмона и взял с алтаря небольшой нож. Какое-то мгновение он колебался, потом сделал несколько надрезов на гортани пострадавшего. Тот не шевельнулся. Глядя на него, трудно было предположить, что этот человек еще жив.
- Отправляйся скорее в Мирадор и приведи господина Раториуса, - приказал Альфонсо другому индейцу. - Скажи, чтобы он захватил с собой людей и лекарства. Горе тому, кто ослушается меня!
Индеец поспешил прочь, а Альфонсо наклонился над Эдмоном и принялся ртом вдувать воздух через маленькое отверстие в его гортани. Устав, он велел индейцам делать то же самое. Они сменяли друг друга, пока не появилась тоненькая трубочка, которую они поочередно использовали для той же цели.
Даже у самого невежественного из индейцев не было, вероятно, сомнений, что Альфонсо пытался снова вдохнуть жизнь в бездыханное тело. Но что толку оживлять мертвеца? Однако Альфонсо не прекращал своих усилий. Индейцам с их сильными легкими приходилось меняться через каждые две минуты, и, чтобы подбодрить их, Альфонсо давал им вина, которое захватил с собой.
За стенами пещеры воцарилась тишина. Весть о случившемся несчастье отрезвила участников радения, а страх перед ответственностью заставил их разбежаться. Остались лишь шестеро посвященных, не смея ослушаться строгого приказа Альфонсо. Гуарато стоял будто пораженный громом: на все происходящее он взирал так, словно лишился рассудка.
Прошло часа два. Время от времени, когда индейцы в изнеможении останавливались, Альфонсо самым внимательным образом обследовал Эдмона: прикладывал ухо к сердцу, ощупывал руки и ноги, проверяя мышцы. Лицо Альфонсо стало немного спокойнее. Неужели у него появилась надежда?
- Слава Богу! - воскликнул он вдруг и возвел к небу взгляд, исполненный невыразимой благодарности.
Никто еще не мог понять, что же его обрадовало. А произошло вот что. Альфонсо заметил, что по ноге Эдмона пробежала едва заметная дрожь. И в самом деле, молодой капитан начал подавать кое-какие признаки жизни. Альфонсо тотчас прекратил вдувать воздух, закрыл отверстие в гортани Эдмона кусочком кожи, а сверху наложил повязку. Теперь уже дрожь сотрясала руки и ноги Эдмона, лицо его исказилось, словно от невыносимой боли, тело забилось в конвульсиях. Неожиданно из груди у него вырвался глухой крик, глаза вылезли из орбит. При виде ужасного зрелища Альфонсо замер, охваченный немой скорбью, только по щекам у него покатились крупные слезы.
Индейцы упали на колени, взирая на Альфонсо с благоговейным страхом, словно он был божеством. Дон Луис Гуарато сидел на камне; руки и ноги у креола ходили ходуном, лицо сделалось землисто-бледным - он выглядел дряхлым стариком.