- Какой чудесный человек! - в волнении воскликнула она. - Когда трон Аломпры будет восстановлен, он будет вознагражден по заслугам!
- Будьте уверены, его совесть вознаградит его лучше всего. Но, быть может, в вашей стране существует почетное отличие…
- Он будет командором золотого Кромакара. Но хоть бы скорее пришла телеграмма - тогда я уж буду знать день моего отъезда. Я бы хотела уже отсутствовать, когда вернется господин Бененжак. Он, пожалуй, так же легко обнаружит то, что увидел бригадир…
- Он поступит так же, как я, как Монадельши.
- Я в этом уверена и этого-то я и не хочу. Боже мой, сколько народу уже скомпрометировано!
Она закрыла руками лицо.
- Моя милая девочка, - сказал я, - неужели я должен ободрять вас! Ну, полноте! Вот лучше попробуйте-ка коктейль. Это "Алабама", помните, любимый коктейль миссис Вебб, очаровательной Максенс с золотыми волосами. Знаете, сегодня утром я получил от нее телеграмму. Она хорошо доехала. В ее телеграмме много приятного, в особенности для вас. Вот, прочтите.
Она слабо улыбнулась.
- Она была так добра. Все здесь были очень добры ко мне. Но вы! Я никогда не забуду… Я не могу выразить… Это - все не то…
- Апсара!
Я со страстной гордостью прижал к своему сердцу хрупкое тело принцессы. В то же мгновенье между дорогой и лестницей веранды раздались шаги.
- Кто-то идет!
- Ничего. Это, вероятно, бригадир. В дверь постучали.
Апсара бросилась к окну. Приподняв занавеску, она тотчас же опустила ее.
- Это не бригадир. Какой-то старый господин в очках. Я вскочил.
- Старый господин?
- Сюда, сюда! - быстро пробормотал я, приподняв занавеску и толкая за нее молодую девушку.
Постучали сильнее.
- Не шевелитесь.
Открыв дверь, я увидел маленького старичка, целиком утонувшего в своем удивительном костюме из серого альпага. На нем были серые гетры, серые нитяные перчатки, бинокль на ремне через плечо, серый шлем с зеленым шарфом, как у клиентов Кука, зеленые очки и розетка ордена Почетного Легиона.
- Не угодно ли войти, сударь?
Я узнал своего врага. Вот он! Он снова вернет меня на землю. И мне снова живо все представилось: мой бедный отец, строчащий свои бумаги, старик Барбару в своем ампирном кресле, Аннет, поджидающая почтальона, вокзал Перраш, Морате-ра, Бротт, словом, все, что не было сном.
Мой посетитель снимал шлем, очки. Я видел, как он одним глазом осматривал комнату: великолепие орхидей, позолоченную посуду, стаканы, в которых торжественно золотился "Алабама", диван, на котором лежал, о, проклятье, забытый Апсарой шарф.
- Я имею честь говорить с господином Сен-Сорненом, исполняющим обязанности хранителя группы памятников Ангкора?
Я наклонил голову.
- Тогда разрешите представиться - Эсташ д'Эстенвилль из академии изящной словесности, главный инспектор исторических памятников, уполномоченный Французской Дальневосточной школы.
V
Вапли летают рядами, ни ищут, куда бы сесть. Где они сядут?
А. Л.
Я привскочил.
- Господин Эстенвилль! Эсташ Эстенвилль! Рафаэль посмотрел на меня с любопытством.
- Это имя тебе что-нибудь говорит?
- Как что-нибудь? Эстенвилль - восстановитель науки о санскрите, автор единственной авторитетной работы об Ак-Баре.
Сколько раз я пытался затащить тебя на одну из его лекций в высшей школе!
- В самом деле? - сказал мой друг. - Ну и повезло же мне! А ведь мне казалось, что я впервые слышу это имя.
- Несчастный!
- Почему несчастный? Я бы чувствовал себя гораздо более неловко, если бы знал тогда, что он собой представляет. Ты увидишь почему. Я не люблю, когда становятся мне поперек дороги.
- Продолжай, - сказал я с удрученным жестом.
- Отлично. Только, пожалуйста, не прерывай меня по всякому поводу. Вот на, возьми папиросу и послушай, что я сделал с твоим Эстенвиллем. Итак, он был там, бедный маленький старикашка со своими окаменелыми жестами Радаманта. Эта библиотечная крыса - в розовом сумеречном свете Ангкора! Мне даже смешно вспомнить об этом. Смешно теперь, а в ту пору, признаюсь, я был немало обеспокоен. Разумеется, не за себя, а за мою милую принцессу, дрожавшую, я это чувствовал, за занавеской. Только это обстоятельство и помешало мне выбросить немедленно за дверь, как и подобало, своего нежданного посетителя.
Однако все же надо было решиться что-нибудь сказать.
- Господин главный инспектор, - сказал я любезно, - вечер очень душный. Не угодно ли вам выпить немного коктейля?
Его взгляд метнул на меня молнии.
- Как я вижу, вы ждали меня, - сказал он, указывая на два стакана, стоявшие на круглом столике.
- О! видит бог, господин инспектор, я вас не ждал, но, как сказано в книге седьмой "Рамаяны", в стихе восемьсот шестьдесят четвертом: "мудрец никогда не должен быть застигнут врасплох".
Без похвальбы я все же должен признать, что всегда довольно удачно пользовался моими скудными познаниями. Эта неожиданная цитата только разожгла ярость противника.
- Очень мило, право, очень мило, - сказал он, гримасничая и делая отчаянное усилие сохранить спокойствие. - Так позвольте же мне, в ваших же интересах, пожалеть о неуместном употреблении вами вашей великолепной эрудиции.
- Право же, господин главный инспектор…
- Почему бы вам не приберечь ее для ваших докладов?
- Моих докладов?
- Да, я-то уж знаю, о чем говорю.
- В этом, господин главный инспектор, вы, разумеется, имеете неоспоримое преимущество передо мной.
Мысль, что принцесса Манипурская присутствует за занавеской при нашем сражении, могла бы вдохновить меня на тысячу дерзостей в моей борьбе, как королева - Рюи Блаза. Но не следовало этим слишком злоупотреблять, ибо от этого фейерверка пострадали бы интересы Апсары.
Поэтому я и решил отвечать моему гостю в самом почтительном тоне. Но он был из тех, чья надменность тем резче, чем больше знаков внимания им оказывают.
- Сударь, - начал он, - я отнюдь не намерен выспрашивать вас окольными путями. У меня имеется несколько пунктов, которые вы должны осветить. Предлагаю вам отвечать мне ясно и отчетливо. Как для вас, так и для меня это будет лучше.
Как видишь, мои самые худшие опасения уже начали сбываться. У него был тон даже не экзаменатора, а скорее тон следователя. Но между простым подозрением и уверенностью существует некоторая дистанция. Что в сущности мог знать этот старикашка?
- Господин главный инспектор, я весь к вашим услугам.
- Отлично. Итак, первый пункт: уезжая, господин Тейсседр оставил список, где перечислены все его работы и текущие изыскания, в порядке их спешности и значительности. Надеюсь, вы с ним уже ознакомились?
- Разумеется, - сказал я, не прибавив, однако, что я и не думал совать свой нос в записи и доклады моего предшественника, предоставляя все это всецело на усмотрение Максенс.
- Предупреждаю вас, что господин Тейсседр направил в школу копию этого списка, - сказал он с улыбкой, пытаясь изобразить в ней коварство.
- Господин Тейсседр всегда слыл за отличного работника.
- Не только за отличного работника, но и за образец честности и порядочности, да-с, сударь. Я возвращаюсь к его текущим работам. Среди них находилась опись статуй и барельефов Прах-Кхана, она была почти закончена, когда господин Тейсседр уезжал. Надеюсь, у вас было время закончить ее в течение двух с половиной месяцев, что вы здесь находитесь?
Я вынужден был признаться, что этого времени у меня как раз не оказалось.
Мой палач засмеялся язвительным смешком.
- Очевидно, вы не считали нужным продолжать эту опись, ибо она могла вам помешать…
- Что?
- Я знаю, о чем говорю.
- Ах, господин главный инспектор, я уже вам сказал, сколь я завидую этой вашей способности.
- Сударь, прекратите шутки, - сказал он, сильно покраснев. - Вы, кажется, не совсем отдаете себе отчет в значительности тех фактов, за которые вы обязаны отвечать.
- Вот уж этот тип, - подумал я, - уйдет отсюда не раньше, чем выведает у меня все.
Но все же по причинам, о которых говорилось выше, я высказывался с самой почтительной вежливостью.
- Господин главный инспектор, я вам признался, что еще не закончил этой описи. Я хотел приняться за нее только что, как раз перед вашим приездом. Но, пожалуйста, учтите и то, что я здесь всего лишь два месяца, а дел - по горло. Установление деловых связей, административные доклады, доклад по одному очень тонкому архитектурному вопросу…
Он усмехнулся.
- Ах, да, кстати, этот знаменитый доклад! Поговорим о нем, раз уж вы первый о нем упомянули.
- Неужели вы оказали мне такую честь и прочли его? Вместо ответа он вытащил из одного кармана пачку листов
бумаги, напечатанных на пишущей машинке, зачеркнутых и перечеркнутых вдоль и поперек красным карандашом.
- Прочитать? Вот видите, сударь, как я его читал!
- И моя работа не имела счастья вам понравиться? - спросил я, не смущаясь.
- Понравиться? Я ограничусь лишь тем, что скажу вам, как и мои коллеги в Ханое, что никогда еще, слышите ли, никогда нам не приходилось читать набора подобных глупостей.
- О-о! - сказал я себе. - Это уже плохо!