– … и долго ли нам терпеть это издевательство, сколько можно?! – верещал он,
набирая обороты, – долго еще на нас будут ставить опыты, использовать как подопытных
кроликов?! Я вас спрашиваю, товарищи, господа, – он взмахнул рукой над всеми
слушавшими и не слушавшими его людьми. – Неужели мы все стерпим? Нет! Я говорю,
нет! Мы говорим – довольно! Семьдесят лет нас стригли под одну гребенку, и теперь,
казалось бы, когда мы освободились, расправили плечи, нас пытаются втиснуть в прежние
рамки! Долой ГКЧП! Долой хунту! – заорал он что было мочи лозунги, оказавшиеся в эти
дни на каждом заборе, и люди подхватывали его слова. – Да здравствует Борис Ельцин!
Свободу Президенту СССР!.. Вперед на Кремль!
Оратор неожиданно сник, отдав все силы выступлению, и неуклюже стал слезать на
землю с высокого грузовика. Два дюжих молодца, подхватив его под руки, помогли
спуститься. По толпе пронесся ропот: "Правильно говорит. Кто выполнит наши
обязанности и изменит нашу жизнь? Надо согнать эту шайку с их насиженных мест…"
На "трибуну" вскарабкался небритый, как минимум, неделю мужчина
неопределенного возраста, с кепкой на седой голове.
– Товарищи, матери наши… – обратился он к женщинам, невольно сощурившись –
прожектор выхватил из ночной мглы его лицо.
Алекс пошел дальше, не оглядываясь по сторонам, пробираясь к берегу людского
моря, на окраину толпы. Сбоку вниз тенью скользнула чья-то рука, и секунду спустя из
кармана слаксов на волю поехал бумажник. Сейчас улицы, прилегающие к Дому Советов,
стали настоящей золотой жилой для карманников и иже с ними. В толчее можно пройтись
по бесчисленным карманам и сумочкам, оставаясь незамеченным. Кто-то отстаивал идею,
а кто-то зарабатывал на хлеб.
Резко накрыв ладонью чужую руку у себя на бедре, Алекс с силой сжал ее,
почувствовав, как захрустели кости карманника, и локтем ударил назад, не оборачиваясь.
Раздался хриплый выдох, воришка обмяк, а Алекс зашагал дальше, как ни в чем не
бывало, удостоверившись в сохранности своего имущества. Сзади послышались
причитания окружающих, посчитавших гримасы боли и сбившееся дыхание корчившегося
на асфальте мужчины следствием переутомления.
– Неплохо, неплохо, – догнал Алекса капитан, – зачем ты его так сильно?
– Ему не повезло, – без тени сострадания ответил Алекс, – издержки профессии. Ты,
между прочим, свои карманы проверь.
– Не понял?..
– Проверь, проверь. А то мало ли что…
Капитан полез по карманам. Самодовольство мигом сменилось испугом. Кровь
отхлынула от лица, и Алекс понял, что неприятности только начинаются.
– Черт, бумажник исчез.
– Я же тебе говорил, – Алекс с тоской смотрел на капитана. Точно штабист. Работа в
поле его доконает. – Чего так переполошился? Ну, остался без денег, будет наука на
будущее.
– Хрен с ними, с деньгами, – капитан стал темнее тучи, – там удостоверение
сотрудника госбезопасности было.
Это не неприятности. Это провал. Алекс покрутил головой, выискивая в толпе
щипача, но тщетно. Какого черта он поперся в стан к врагу с ксивой, еще бы форму одел!
Ну и дали напарничка…
– Тихо, – оборвал он капитана, на них уже начали оглядываться, – а ну-ка пошли.
Сопли собери!
Они скрылись во дворе одного из близлежащих домов и присели на скамейку перед
подъездом. Долго молчали.
– Что же делать?! – нарушил тишину капитан.
– Да ничего, сиди и помалкивай. Не хватало еще засыпаться у себя же дома из-за
какого-то идиота. И где только таких находят? Ты же понимаешь, что если по твоей вине
сорвется операция, то Сибирью или Колымой не отделаешься. Жить нам с тобой тогда, как
говорится, до понедельника.
– Слушай, а может, все еще обойдется?
Алекс смерил капитана неприязненным взглядом: а что, если это продуманная
провокация против него или же умышленный слив поставленной задачи?
Что ж, время покажет.
– Не знаю, думай.
Похлопав капитана по плечу, Алекс встал и быстрыми шагами пошел обратно.
Впервые за время службы ему в напарники дали человека не из его круга, чужого, и это не
могло быть простым совпадением. Но, в любом случае, поставленную задачу он должен
выполнить без учета возможных потерь, потому пора искать выход из сложившейся
ситуации и вернуть операцию в правильное русло.
Он оглянулся назад, виновника возможного провала и его потенциального
ликвидатора за спиной не было. А это уже непростительная ошибка: теперь капитан
должен быть всегда на виду, дабы не выкинул каких-нибудь неожиданностей.
Бом-бом!
Было четыре часа утра двадцатого августа.
У Белого Дома по-прежнему находилось огромное количество народа. На одном из
танков Таманской дивизии, подобно Президенту РСФСР, выступал молодой парень. Он не
родился оратором, но содержание его речи интересовало людей как ничто другое в данный
момент. Он говорил о том, как Борис Ельцин пытался связаться с исполняющим
обязанности Президента СССР Геннадием Янаевым7 [ Янаев Геннадий Иванович, в августе
1991 года – вице-президент СССР, председатель ГКЧП ] и, когда все-таки удалось
поговорить, получил ответ, который знала уже вся страна: мол, Горбачев по состоянию
здоровья не может в данный момент занимать свою должность. Кроме того, всем
иностранным телерепортерам запретили передавать за границу видеоматериалы, было
получено разрешение вывозить за рубеж только звуковую информацию.
– Нас здесь уже более пятнадцати тысяч человек, – бодрым голосом говорил он, – и
это данные на три часа ночи. Несколько часов назад парламент обратился к
радиолюбителям с призывом "донести голос правительства России до народа". Без
пятнадцати три ночи начала вещать первая любительская радиостанция, передающая в
эфир все обращения и программы из Белого Дома.
В северной столице нас поддерживают: перед ленинградцами выступил Анатолий
Собчак. Мэр предупредил коменданта Ленинграда об уголовной ответственности, если тот
издаст противозаконные приказы.
Алекс побрел дальше. Он был чужим здесь, не разделял общих эмоций и сохранял
самообладание. Толпа шумела и приходила в ярость от собственного бездействия и
беспомощности. Ему стало известно, что у первого подъезда собирают отслуживших в
армии мужчин, чтобы охранять лестницы в здании парламента, и он направился туда.
Добровольцев было уже довольно много, все стремились принять посильное участие в
борьбе за власть народа, спешили внести свой вклад в защиту демократии. Нечего и
говорить, что никто не желал уступать своего места ближнему, тем более что охрану
практически укомплектовали.
Человек, проводивший набор, издалека завидев его фигуру, подозвал его к себе.
Именно он вчера обратил внимание на Алекса и выдал автомат, сейчас же Алексу сказали,
где он будет находиться. Времени для лишних слов не осталось.
* * *
На дирижабле, зависшем над Краснопресненской набережной, развевается большой
российский флаг. Такие же, только гораздо меньше – в руках сотен людей, на автомобилях
и одном из танков.
В радиорубке меняются журналисты, многие просят прощения у Горбачева. "Михаил
Сергеевич, вы – мой Президент!"
* * *
В Доме Советов РСФСР начался монтаж еще одной радиостанции, планировалось,
что она будет вести трансляцию на средних волнах на всю территорию страны.
– Ты знаешь, говорят, мы уже не одни, – молодой паренек затянулся сизым дымом
сигареты.
Они сидели втроем на ступеньках и от безделья начали играть в карты, благо у
одного из новоявленных бойцов оказалась видавшая виды колода.
– Да ну?..
– Нет, правда!
– Знаем, десантники перешли на нашу сторону, – вяло заметил Алекс, не разделяя
всеобщего оптимизма, – уже часа четыре, как они с нами. Только вот неизвестно, почему
мы охраняем парламент, и где они. Если только войска не послали на захват более важного
стратегического объекта…
– Угу, телецентра, например, – парень чиркнул зажигалкой, так как его сигарета
погасла, – а то "Лебединое озеро" осточертело уже. С самого утра крутят, у них что, нечего
показывать больше?! Кстати, говорят, на нашу сторону перешел гарнизон Сахалина в
полном составе.
– О, поддержка на Дальнем Востоке – то, что надо! А "Лебединое озеро", между
прочим, неплохая вещь. Классика… Чайковский, как-никак.
– Но не с утра же до вечера…
Алекс отбил последнюю карту.
– Я "вышел", а вы играйте. Что там, на воле еще новенького? Торчу здесь с десяти
утра, надоело бездействовать.
– Почти сутки? Ну, ты даешь. Это ты нам должен рассказывать. Мы с Шуриком тут