- Всю землю огнем пройду! Все пожгу! Крепости их разорять буду! Посеку, в полон изловлю! В черепах врагов наших птицы гнезда вить будут, кости их в степи останутся навечно! Пока жив, пока сердце мое бьется! - зубами заскрежетал.
Старик отшатнулся. Взглянул в лицо рассвирепевшее:
- Этих смерти предашь, тысячи других придут. Успокой свое сердце, батыр, - тихо сказал старик и, отвернувшись, побрел прочь.
Карасакал хлестнул плетью коня и, раздвигая народ грудью широкой, жеребец понес его прочь. За вожаком потянулись воины.
* * *
Лето кончилось. Наступил сентябрь. Машенька уже с животом большим часто сидела на лавочке во дворе дома и на солнышке грелась. Раньше-то она с Алешой вместе на вал поднималась, вместе степь безбрежную рассматривали, запахами ее пряными наслаждались. Теперь уж тяжело стало.
Алеша стоял, как обычно, на валу и зорко вглядывался в даль. Вдруг он заметил, как три казака, утром посланные в караул, наметом несутся в крепость, а с собой везут четвертого, неизвестного. Забилось сердце у капитана. "Не иначе "гостей" надо ждать", - мелькнула мысль.
Казаки ворвались в крепость, осаживая хрипящих от бега коней.
- Капитан, башкиры идут. Орда большая, человек пятьсот, а может с тысячу, - крикнул старший караула. - Вона казак самарский прискакал от коменданта Новосергиевской, весь пораненный, - показал на четвертого, еле державшегося в седле. - Не устояли они. Побили всех башкирцы.
- Поднимай казаков, Фаддей, прапорщика Касторина сюда с солдатами. Раненного перевязать, - распорядился капитан. Сам поспешил домой.
- Маша, Пелагея, - запыхавшись от бега, - Маша в погреб, как обещала.
- Что? - глаза ее округлились.
- Маша, скорее, я тебя умоляю. Башкиры идут и много их. Скорее, Маша, - Веселовский подталкивал ее тихонько к погребу.
- Ой, Господи, как там страшно, - одной рукой держась за руку Алеши, а другой крестясь, Маша начала спускаться в подземелье. Пелагея за ней.
- Ничего, Машенька, потерпи родная. Мы отобьемся, и я сразу за тобой приду, - успокаивал ее Веселовский.
Закрыв крышку, он вышел на улицу. Там его поджидал уже Епифан. За поясом у него был пистолет длинный, сабля кривая башкирская висела с боку, а на плече он держал топор необычный. Огромный, с длинным топорищем, сразу видно - боевой. Такие Алеша только на старинных картинах видел. Видно, сам для себя Епифан выковал.
Посмотрел на него капитан и махнул рукой:
- Пошли, Епифан. Кажись, наш час пробил.
Глава 8
В осаде
У ворот уже собрался гарнизон и все жители. Коменданта поджидали. Веселовский в сопровождении Епифана подошел к ним. Сразу распоряжаться начал.
- Касторин, возьмите трех-четырех человек укрепить ворота. Всех солдат рассредоточить по стенам. Потом сам к ним присоединишься. Атаман Лощилин, скажи казакам, чтобы коней всех сбатовали и за избами схоронили, а затем на стены шли вместе с солдатами. Стрелять только залпами для большего урона и с близкого расстояния. Я буду возле пушек. Да, Лощилин, оставь пару казаков за воротами наблюдать. Теперь с вами, мужики, - обернулся Веселовский к крестьянам, что испуганно жались к военным.
- Натаскайте несколько бочек воды к воротам. Думаю, что башкиры поджигать их будут, дабы в крепость ворваться. Тушить надо будет чем-то. Всем бабам и детям своим малым скажите - пусть в погреба прячутся. Сами берите вилы, косы, любое оружие, что имеете. И наблюдайте за башкирами со стороны Яика. Берег там крутой, но вдруг пешие полезут. Ну все, - закончил, - по местам тогда.
Работа закипела. Прапорщик Касторин занялся воротами, укреплял их подпорками бревенчатыми. Крестьяне носили воду и поливали дерево, чтоб горело хуже. Потом наносили еще несколько бочек воды про запас и удалились к своим. Казаки спрятали лошадей и, перемешавшись с солдатами, расположились на стенах, осматривая фузеи, проверяя ладунки, порох, заряды.
Веселовский с Лощилиным стояли рядом с пушками, наблюдая за подготовкой орудий к стрельбе и вдаль поглядывая. Ветерок степной свежий запахи нес новые, тревожные.
А там, вдали, чернело уже что-то неведомое.
- Башкирцы валят, - произнес казак. - Скоро начнется. Окропим траву степную кровушкой, - перекрестился.
Веселовский не ответил. Какие-то предчувствия не оставляли его. "Погибну, что ль?" - думалось, а в слух сказал:
- Ты, атаман, передай своим, чтоб порох берегли. Надобно огнем отбиться. В рукопашной нам не выстоять. Их вона сколько.
- Да кажный казак десятерых стоит, - возразил атаман.
- Согласен, только сколько их, мы не знаем. Сначала огнем отбиваться будем, положим поболе, ну а там, если мало им покажется, пойдем с Божьей помощью.
Башкиры приближались. Казалось, вся степь заполнилась всадниками в пестрых халатах, в шапках войлочных остроконечных. Хвосты и бунчуки развевались по ветру. Орда подошла шагов на триста и остановилась. Выжидали. В центре виднелся вожак в зеленом тюрбане. Это было видно и по уверенной посадке в седле, богатой одежде, но главное - по огромной густой черной бороде, что отличала его от остальных башкир.
- Карасакал, - кивнув на него, произнес Лощилин. - Сам сюда пожаловал. Черт чернобородый. Как же его выпустили…
Было видно, что он отдает какие-то распоряжения, и от окружающей его группы отделился всадник, направившись прямо к крепости.
- Не стрелять, - скомандовал Веселовский, - выслушаем, чего хотят.
Башкир подлетел прямо к воротам и закрутился на своей низкорослой косматой лошаденке:
- Эй, урус. Великий Карасакал кильган , отдай ему крепость. Жить будешь.
- Карасакал здесь, говорит. А в остальном врет, басурманин, - Лощилин сплюнул. - Казак самарский, что к нам доскакал, сказывал, они когда в крепость ворвались, всех порешили. Даже в плен не брали. Ни детей, ни баб. Им полонянки сейчас не нужны. Обуза одна. Им в степи уйти надобно. Потом свое набрать надеются. Набегами дикими, - и вниз крикнул:
- Передай, пес, своему хозяину, аур баш , что здесь гарнизона стоит российская и казаки донские. Мы крест целовали на верность Государыне нашей, а потому вас, бунтовщиков, один конец ждет - веревка. Урус-князь уже недалеко с войском, - показал Лощилин плеткой куда-то на север, - он придет, всех перевешает. А мы здесь пока отсидимся. Давай, сунься, - казак оскалился и засмеялся.
- Хорошо сказал, - Веселовский даже улыбнулся. - А про князя откуда знаешь?
- Да не знаю я ничего. Просто сказал, чтоб страха нагнать, - казак развел руками.
- Поган урус, шайтан, - все вертелся на коне башкир, горяча его плеткой. - Карасакал все сожжет, всех смерти предаст страшной. А твой Урус-князь далеко еще. Помочь не сможет. - Накричавшись, башкир понесся обратно.
- А у тебя, Лощилин, семья есть? - вдруг ни с того ни с сего спросил капитан.
- Не-а, - зевнул в ответ казак. - Все недосуг было. Все воюю. С малых лет со шведами, потом с калмыками, а то с ногаями, с турками, да с татарвой, а теперича с энтими.
- И никого не любил никогда?
Лощилин вдруг нахмурился. Головой покачал. Молвил не сразу:
- Была зазноба. Только давно очень. Даже, порой, не знаю, была аль нет. Всего-то день да ночь с ней знаком был. Только в душу запала она мне. Хоть и грех это.
- Почему грех-то? - не понял казака Веселовский.
- Да не нашенска она была. Не православная.
- Турчанка, што ль?
- Не-а. Чухонка. Давно это было, капитан. Со шведом мы тогда воевали, в землях чухонских. Встретил раз я девку… Ох, и хороша была. Статна, светловолоса, голубоглаза. Влюбился разом. Только сотня наша ушла из деревни и боле туда не возвращалась. А другой встретить Бог не сподобил, - вздохнул Лощилин и замолчал, отвернулся, бороду гладил ладонью широкой. Молчал и Веселовский. Удивлен был. "Вот ведь как бывает, и не подумал бы, что Лощилин-то суровый - и тот любил когда-то. Да видно, и до сих пор о том вспоминает".
- Готовятся, капитан, башкирцы, - атаман показал на степь плеткой, прерывая молчание.
- Вот и начнется сейчас, - задумчиво произнес Веселовский, отвлекаясь от своих мыслей. - Давай, Лощилин, к казакам, прими команду над всеми, прапорщик Касторин молод еще, растеряться может. Стрельба только залпами, шагов на сто, не более. Бить наверняка. Часть людей поставить на перезарядку фузей. Чтоб быстрее залпы получались.
- Хорошо, капитан, - казак, переваливаясь на кривых ногах, поспешил к своим.
Башкиры, получив отказ, постояли еще немного и, видимо, повинуясь общей команде, пошли на приступ. Лишь одна группа, человек пятьдесят, обступившая Карасакала, осталась на месте. В визге, пыли, топоте копыт неслась к крепости башкирская конница. Шагов за двести вдруг все остановились, вытягивая луки из-за спины.
- Пригнись, братцы, - раздался зычный голос Лощилина.
В воздухе запели стрелы. Урона почти не было. Все спрятались, и, просвистев в воздухе, стрелы воткнулись в дерево частокола или просто перелетели его, упав на пустынный крепостной двор. Еще несколько залпов убедили башкир, что вреда они русским не причиняют. Тогда орда взревела и снова бросилась вперед.