- Под какой фамилией приходил к вам посланец "оттуда"?
- Хижняк Арнольд Никитич.
- После эвакуации ваших родственников из города были еще встречи, кроме тех, о которых вы уже рассказали? Учтите, Гольфштейн, честное признание облегчит вашу вину!
Женщина пошевелила губами, потом с усилием подняла голову и снова попросила воды. Пила жадно, проливая воду на кофточку. Промокнула губы рукавом и заговорила быстро, взволнованно:
- Я понимаю, для меня все кончено! Еще девчонкой в седьмом классе я по поручению матери заводила знакомства с красноармейцами, командирами и узнавала от них многое. Я и замуж вышла по выбору матери за ответственного военного работника. И прямо скажу, была горда беззаветной службой своей родине - Германии. А когда мать умерла, я осталась совсем одна! Страх заставил думать. Нет, не о том, что поступаю неправильно: я боялась быть схваченной, умереть. Особенно когда Хижняк послал меня ползать в грязи с ракетницей. Это был ужас! Я хочу жить! Расскажу все, что знаю. Хотя и понимаю, что оказалась мразью…
- Остановитесь! Вы отвлеклись, Гольфштейн, и не ответили на вопрос.
- Хижняк, кроме денег, оставил мне посылку для другого человека.
Гобовда постучал по столу карандашом и тихо попросил:
- Успокойтесь. Сосредоточьтесь. Рассказывайте не торопясь, подробно.
- В тайнике, где вы нашли шифроблокноты, радиодетали и оружие, совсем недавно лежал ящичек, зашитый в парусину, с сургучными печатями. Очень похожий на посылку. Хижняк сказал, что за ним придет мужчина и представится: "Я тринадцатый". Мужчина не пришел, а позвонил по телефону. Мы встретились во дворе кинотеатра "Центральный" после окончания последнего сеанса, и я передала ему посылку.
- Опишите его, - сказал Гобовда.
- Было темно… Выше среднего роста, плотный, голос грубоватый, в фуражке, в солдатском бушлате.
- О чем говорили?
- Ни о чем. Он только поблагодарил… Хотя нет. Подождите… Он спросил: "А усилитель здесь?" Я не знала содержимого посылки. Вот все! - Гольфштейн начала выдергивать ниточки из рукава и накручивать их на пальцы. Выдернув несколько ниток, подняла глаза: - Он был в солдатском бушлате, без знаков различия. Когда прятал посылку под бушлат, на петлице мундира я увидела авиационную эмблему.
- Не ошибаетесь?
- Я хорошо знаю знаки различия. В это время он вышел из тени, а была луна.
- Тогда вы видели и лицо.
- Козырек… большой, квадратный, закрывал… Лицо широкое.
- У вас начинает прорезаться память, это хорошо.
- Я устала.
Гобовда открыл тощую папку, вынул из нее бумажку, поднес к глазам женщины:
- Вот этот адрес найден в вашей квартире. "Петровский район, лесхоз 18, Корень". Кто такой "Корень"?
Ракетчица откинулась на спинку стула и прикрыла веки. Вяло и безразлично звучал ее голос:
- Не знаю. Такого не помню. Еще до войны мы всей семьей ездили в лесхоз отдыхать. Там заповедник, красивые места. Может быть, это кто-то из знакомых матери.
- Его фамилия? - резко спросил Гобовда.
- Чья? - встрепенулась Гольфштейн.
- Агента, которому вы передали посылку около кинотеатра.
- Я ж говорила. Он мне известен только как "Тринадцатый".
Гобовда обмакнул ручку в чернила и протянул ее женщине, пододвинул к ней и листы синеватой бумаги:
- Прочтите протокол допроса, подпишите и можете отдыхать.
Она расписалась, не читая.
Передав арестованную часовому, лейтенант Гобовда открыл окно, сел на подоконник и задумался. Допрос, длившийся трое суток, почти не продвинул дело. Есть косвенная наводка на какого-то Корня, есть словесный портрет Хижняка, а вот Тринадцатый - совсем темная лошадка.
Гобовда посмотрел на улицу. Редкие прохожие еще различались в сгущающихся сумерках. В чистом небе вырисовывался серп луны. Шли машины с синими щелками подфарников.
3. Экзамен
По авиашколе распространился слух, что приехала государственная комиссия.
- Пока нет, но сегодня прилетит генерал со свитой, - уточнил пришедший из штаба старшина.
- Тыловик? - поинтересовался Шейкин. - Гусей не наставит в летные книжки?
- Не дрейфьте, генерал боевой. К нему в дивизию попасть считают счастьем! - Старшина пошел вдоль коек. Его наметанный глаз заметил прикрытые газетой пару нечищеных, с налипшей грязью сапог. - Вы, Шейкин, скоро будете офицером, а культуры ни на грош.
- А скажите, товарищ старшина, вы, конечно, лично знакомы с генералом?
- Не заговаривать зубы! - Выхваченные из-под койки сапоги полетели на середину пола. Белейшим носовым платком старшина аккуратно вытер руки: - За нечистоплотность - наряд вне очереди!
Шейкин вытянулся и свел босые пятки:
- Есть! Понял! Драить полы - знакомая и не пыльная работенка. Но смею заметить…
- Жень-ка! - укоризненно протянул Тугов, и Шейкин, скорчив недовольную мину, замолчал.
На аэродроме трубно ревели двигатели, самолеты вешали в штилевом воздухе пыльные занавески. Звонкие голоса запрашивали у руководителя полетов разрешение на посадку, и он довольно улыбался, когда тяжелые горбатые машины нежно проглаживали траву у посадочного знака, и крякал, видя грубую встречу с землей.
Но вот в трубный рев штурмовиков вплелся мягкий рокот. Из-за Соколовой горы выплыл транспортный самолет "СИ-47". Красиво подвернув на посадочную полосу, он сел и подрулил к командному пункту. Из кабины вышел пышноусый генерал, за ним несколько офицеров.
- Смирно! - Руководитель полетов шагнул вперед для рапорта.
Генерал протянул ему широкую ладонь:
- Тянуть не будем. Показывайте машину, на которой я буду летать с курсантами. И подполковнику - самолет. Знакомьтесь: мой заместитель.
Руководитель полетов поздоровался с моложавым подполковником.
- Лавров, - представился тот.
Фамилия была известна авиаторам. Будучи командиром полка, Лавров разработал несколько новых схем боевых порядков истребителей и успешно применял их в бою. Лавров отмечался в приказах по воздушной армии. В военной печати появлялись его статьи, обобщающие боевой опыт авиации.
Подполковник Лавров внимательно прочитал список курсантов, назвал несколько фамилий и направился к самолету.
- И на штурмовике летает? - Руководитель полетов кивнул в сторону подполковника.
- Освоил "Ильюшина" за пару дней. Цепок, чертяка! - с гордостью ответил генерал. - Ну, давайте и мне кого-нибудь!
Генерал проверил в воздухе несколько человек и остался доволен.
- Хватит, что ли? Или еще одного? Ты мне, старина, наверное, лучших подсовываешь, а кого похуже, прячешь в казарме. Знаю я вас! Ну-ка, дай списочек наряда.
Генерал долго просматривал фамилии и наконец произнес:
- Шей-кин… Тонкошеее что-то ассоциируется. Давайте его!
Старшина разыскал Шейкина в кухне, где тот рассказывал поварам анекдоты и одновременно таскал со сковородок стреляющие жиром шкварки.
Шейкин пулей вылетел из кухни, уселся в автомашину.
- Как генерал?… Ничего?
Старшина промолчал. Шейкин вздохнул и затянул ремень потуже.
- Злой, что ли, генерал? - тронул он за плечо шофера.
- А вот сейчас увидишь, - ответил тот и остановил машину против командного пункта.
Из-за угла КП вышел генерал. Шейкин до того растерялся, что так и остался сидеть в машине. Генерал поглядел, сдвинул брови, потом приложил руку к шлему и доложил:
- Товарищ курсант, эскадрилья проводит учебно-тренировочные полеты. Происшествий нет. Доложил генерал-лейтенант Смирнов!
Шейкин вскочил, багровый румянец облил щеки.
- Товарищ генерал! Курсант Шейкин прибыл по вашему приказанию!
- Разгильдяй, а не курсант!.. Марш в самолет! Сачок! Посмотрю, каков ты в воздухе.
Впоследствии Шейкин рассказывал, что генерал сразу присвоил ему звание "Сачок", что означает, если расшифровать: советский авиационный человек особого качества. Но это было позже, а сейчас сержант бежал со всех ног к штурмовику и боялся оглянуться…
Самолет носился над приволжскими степями сорок минут. Резкими и неожиданными были его эволюции. Из пикирования - в боевой разворот. Из боевого разворота - в вираж. Крутые и энергичные "восьмерки". При больших перегрузках лицо генерала наливалось кровью, отяжелевшие веки прикрывали задорные глаза, а голос прорывался сквозь гул мотора:
- Хорошо! Кто научил тебя делать недозволенные фигуры? Ты и в воздухе разгильдяй! Ну ладно, давай еще разок, это неплохой финт для воздушного боя… Да не так! Давай покажу… Вот сейчас правильно! Выйдет из тебя штурмовик. Молодец! Набирай высоту. А теперь в штопор! Не можешь, боишься? - Генерал хватался за управление. - Что, не нравится? Этого не умеешь? То-то!.. Научишься падать сейчас - не упадешь в бою…
Шейкин, окрыленный похвалами генерала, отлично посадил самолет. Отпуская курсанта, Смирнов сказал:
- Неплохо. И откуда в таком сила? Беру к себе! Но если чуть что… смотри! А как у тебя дела? - обратился он к своему заместителю.
- В дивизию отобрал восемь человек. "Отлично" заслужил только один - курсант Тугов, - сдержанно ответил подполковник Лавров.