Окончив в этой суматохе свой набросок для адмирала, я возвращаюсь домой; окончание работ и переправа испорченной статуи вовсе не интересуют меня. Со своими друзьями: Атаму, Петеро, Марией и Иуаритаи, я направляюсь к бухте, где раскинулись тростниковые хижины, чтобы посмотреть на починку своего венка из перьев, который Хуга обещал мне окончить сегодня вечером. Я нахожу, как и ожидал, этого славного дикаря за работой; он отрезал хвост у черного петуха, чтобы заменить им отсутствующие перья, и это придало убору действительно хороший вид. Старый вождь, когда я прохожу мимо его грота, знаками приглашает меня к себе; ласково и секретно он показывает мне темную пыль, завернутую в сухие листья, которую он называет "тату". Это - порошок для татуировки, а так как я, по-видимому, ценю искусство островитян Рапа-Нуи, то он предлагает сделать мне на ногах легкие, синие рисунки, а за свой труд просит панталоны. Другой старик тоже зазывает меня к себе и просит, чтобы я обменял свою коробочку спичек на его пару серег из спинных отростков акулы. Вечером я уношу с собой массу достойных удивления вещей.
Монументальная (188 см) голова статуи с аху в Оронго, отпиленная в 1872 г. экипажем "Флоры" под командованием вице-адмирала Т. де Лаппелина. В 1930 г. была передана в музей Трокадеро, затем находилась в Музее человека, с начала 2000-х гг. - в Музее на набережной Бранли (Париж).
Над бухтой, которая сделалась нашим общим пристанищем, высится кратер Рано-Кау, самый широкий и правильной круглой формы изо всех в мире. Если смотреть на него с неба, он должен производить впечатление луны, рассматриваемой в телескоп. Это - огромный и великолепный колизей, в котором с удобством могла бы действовать целая армия. Последний король Рапа-Нуи, во время вторжения перуанцев, скрылся в нем со своим народом и сделал его местом страшной резни. Тропинки, ведущие туда, покрыты костями и даже целыми скелетами, по местам торчащими из травы.
Перед самым закатом солнца я вновь сажусь со своими пятью друзьями, лицом к морю, на том самом месте, где мы уже составили себе привычку ожидать прибытия лодки. Быть может, это - в последний раз; вдали я вижу шлюпку, возвращающуюся к фрегату, и среди толпы матросов, одетых в белое, - большую темную голову идола, отъезжающего в их сообществе; предприятие окончилось, к общему удовольствию, благополучно, и мы завтра получаем возможность уехать; для меня это, впрочем, не отрадно, так как я бы желал побыть здесь подольше.
Кратер Рано-Кау.
Вечером, в ту минуту, когда я ложился спать, меня позвали к командиру; я предчувствую новый приказ на завтрашний день. И на самом деле, он объявил мне, что отъезд отложен на двадцать четыре часа. Он проектирует завтра отправиться с несколькими офицерами в более отдаленную часть острова, где до сих пор еще стоят статуи, нам незнакомые. Путь, конечно, предстоит тяжелый и длинный; на карте, снятой с птичьего полета, которую мы вместе рассматриваем, расстояние это измерено в 6 лье, а с обходами, подъемами и спусками оно, конечно, составит 7 или 8 лье; да столько же нужно пройти обратно…
Он спрашивает меня: "не желаю ли я ему сопутствовать". - Я отвечаю, что с радостью готов сделать это, но ведь завтра я дежурю, так как сегодня весь день прогулял.
- "Это мое дело", говорит он, "я переговорю с адмиралом" и, смеясь, добавляет: "при условии"… Ах, эти наброски! Нужно будет срисовать статуи во всех положениях и для всех… Пусть заказывают, сколько угодно, только бы меня взяли!
VIII
6-е января.
Мы оставляем фрегат еще до четырех часов утра, в темную ночь и под темным небом. До наступления дня мы уже доехали до берега, стараясь высадиться и уединенном месте, чтобы не привлечь к себе внимания дикарей, желающих нас сопровождать. Нас четверо штабных: командир, два офицера и я; старый датчанин и одно из доверенных лиц маори служат нам провожатыми; за нами три матроса несут на плечах наш и свой завтрак. Со стороны жилищ в траве блестят огоньки.
Сначала мы проходим мимо "мараи", вчера опустошенных; вид их зловещий. Подымаясь, друг за другом, по мокрой траве, мы направляемся в глубь острова; нам нужно пройти его с одного конца до другого; спустя полчаса, море и отдаленные огни фрегата исчезают из наших глаз за склонами холма; под впечатлением такого явления чувствуешь себя совершенно одиноким. Мы углубляемся в центральную часть острова, которая на карте командира обозначена словом: "Текаухангоару", написанным крупными буквами рукой "епископа" Таити. "Текаухангоару" - первое название, данное полинезийцами этому месту. Среди сумерек и ветра оно звучит еще более дико, чем "Рапа-Нуи". Этот участок был необитаем даже в то время, когда население было многочисленно. То же наблюдалось и на других островах, так как племя маори состоит из рыболовов и моряков и живет, преимущественно, на берегу моря; потому же центры Таити и Нука-Гива, несмотря на свою удивительную растительность и полные цветов леса, никогда не переставали быть безмолвными пустынями. А на Рапа-Нуи нет лесов, нет даже ни одного дерева; все - голые, мрачные долины, усеянные бесчисленными каменными пирамидами; так и кажется, что это - непрерывное кладбище.
Наступает день, а небо по-прежнему остается мрачным; начинает падать мелкий дождь; мы уже все подвигаемся вперед; наш горизонт со всех сторон замыкается конусообразными темной окраски кратерами. Мы идем почти по колено в мокрой траве; трава эта везде одинакова; она покрывает остров на всем его протяжении: это - жесткое, сероватого цвета растение с деревянистыми стебельками, усеянными едва заметными лиловыми цветочками; из них вылезают тысячи тех мелких насекомых, которых обыкновенно называют поденками. Что касается до пирамид, которые мы встречаем на каждом шагу, то они сложены из необделанных и наложенных один на другой камней; от времени они почернели; по-видимому, они стоят здесь уж много веков. Но вот открывается долина; растительность в ней несколько изменяется; тут видны папоротники, дикий сахарный тростник, тощий кустарник, мимозы и еще несколько низких кустиков, которые офицеры узнают, так как этот вид растительности распространен в Океании, хотя там он достигает большей высоты. Неужели люди их привезли сюда? или же они имеют тайное происхождение? Если так, то почему же они остались в этом уединенном месте в состоянии низкорослого кустарника, а не развились шире, как в других местах и не наводнили собою землю?
Около девяти с половиной часов мы пересекли остров в его наибольшей ширине; перед нами опять развернулась картина Тихого океана. Дождь перестал; небо прояснилось; показалось солнце. Нужно признаться, что, по выходе из Текаухангоару, мы точно пробудились от кошмара дождя и мрака. Вдали, на берегу моря, виднеется что-то, похожее на европейский домик. Датчанин Робинзон тотчас же объяснил нам, что это - третий дом, построенный некогда миссионерами; в этом месте, которое называется "Ваиху", в те времена жило счастливое племя, населявшее берег моря; теперь от него не осталось и следа; "Ваиху" превратилось в пустыню, а домик - в развалины.
Мы уже заметили кратер Ранорараку, у подножия которого надеемся найти массу статуй, более причудливых, чем виденные нами, и стоящих еще, а не лежащих. Теперь мы только в двух лье от этого места, а оно будет и пределом нашего путешествия. Предварительно мы остановимся для завтрака в пустом домике; эта стоянка, во-первых, несколько облегчит плечи наших матросов, а, во-вторых, мы будем под защитой, хотя бы и остатков крыши.
В данную минуту в дверях домика показывается старая, поразительно безобразная дикарка и с робкой улыбкой направляется нам навстречу. Это единственное живое создание, которое мы встретили на своем далеком пути. Она устроила себе из этих ничтожных и пустынных развалин берлогу и, без сомнения, представляет из себя одну из дочерей исчезнувшего племени. Но чем она живет, чем питается? - Вероятно, кореньями, лишаями, да сушеной рыбой, которую сама и ловит.
Та часть острова, которую мы пересекаем по выходе из Ваиху, изборождена дорожками, настолько избитыми и утоптанными, как будто по ним ежедневно проходила многочисленная толпа. Однако, кругом все пустынно; как нас предупреждали, так оно и есть; наш проводник-туземец даже уверяет нас, что, кроме этой старухи, на пять лье в окружности не встретится ни одного человеческого существа. О чем же думать при таком сообщении? На этом острове все способно возбуждать ваше воображение.