- Да-да! Черту! - подхватили несколько достопочтенных матрон, наполовину убежденных этим доводом. И, осеняя себя крестным знамением, они повернули головы к священнику, стоявшему с задумчивым видом.
- Ну как, скажите на милость, черт мог бы сидеть в таком маленьком ящике? - заметил молодой приказчик, известный своей наивностью. - Ведь он здоровенный верзила… этот черт…
- Если не внутри, то, значит, снаружи! - возразила пожилая кумушка. - Это он устроил для нас спектакль…
- Нет, - важно объявил торговец аптекарским товаром, - вы же знаете, что дьявол не говорит по-ирландски!
Нелепо? Тем не менее именно это и было одной из тех истин, которые Пэдди принимает не оспаривая. Большинство зрителей неколебимо верили: Торнпайп не мог быть дьяволом, поскольку говорил на чистейшем местном языке.
Решительно, если колдовство здесь было ни при чем, оставалось признать, что весь маленький кукольный мирок приводился в движение каким-то таинственным механизмом. Однако никто не заметил, чтобы Торнпайп заводил пружину. Более того, - деталь, которая не ускользнула от внимания священника, - как только движение персонажей начинало замедляться, одного удара кнута по ковру, скрывавшему что-то находящееся под ящиком, было достаточно, чтобы ускорить их перемещения. Кому же предназначался удар кнутом, всякий раз сопровождавшийся полузадушенным стоном?
Желая это узнать, священник обратился к Торнпайпу:
- Так в коробке у вас собака?
Тот взглянул на него, насупив брови и явно посчитав вопрос нескромным.
- Там то, что нужно! - ответил он. - Это мой секрет… Я не обязан его раскрывать.
- Конечно, не обязаны, - заметил священник, - но мы имеем право предположить, что именно собака приводит в действие всю вашу механику…
- Верно!… Собака, - пробурчал Торнпайп, пребывая в дурном расположении духа, - собака в крутящейся клетке… Сколько же понадобилось времени и терпения, чтобы ее выдрессировать!… И что же я получил за свои труды?… Да меньше половины того, что получает священник за мессу!
Когда Торнпайп заканчивал фразу, механизм застопорился к неудовольствию зрителей, чье любопытство было явно не удовлетворено. А бродячий кукольник уже собирался закрыть крышку ящика, объявив, что представление закончено.
- Не согласились бы вы дать еще одно представление? - спросил фармацевт.
Зрители насторожились.
- Нет, - ответил Торнпайп.
- Даже в том случае, если вам заплатят приличную сумму, скажем, два шиллинга?…
- Ни за два, ни за три! - воскликнул Торнпайп.
Он уже не думал ни о чем другом, лишь бы поскорее удалиться, однако публика не была расположена отпустить его. Тем не менее по знаку хозяина спаниель налег на оглобли, и вдруг жалобный стон, прерываемый рыданиями, донесся, казалось, из глубины ящика.
Разгневанный Торнпайп тотчас вскричал, как и в первый раз:
- Замолчишь ты наконец, собачий сын!
- Там не собака! - сказал священник, удерживая повозку.
- Собака! - возразил Торнпайп.
- Нет!… Это ребенок!…
- Ребенок… ребенок!… - подхватили окружающие.
Что за метаморфоза произошла в сердцах зрителей! Уже не любопытство, а жалость двигала ими: от симпатии к комедианту не осталось и следа. Ребенок, запертый внутри ящика с боковым оконцем, получавший удары кнута, если останавливался, ребенок, не имевший возможности даже шевельнуться в своей клетке!…
- Ребенок!… Ребенок!… - раздались отовсюду громкие крики.
Торнпайпу пришлось иметь дело со слишком многочисленным противником. Однако он не сдавался и попытался толкать повозку сзади… Напрасные усилия! Булочник схватил ее с одной стороны, торговец аптекарским товаром - с другой, и оба хорошенько встряхнули. Никогда еще королевский двор не видывал подобной заварушки! Принцы попадали на принцесс, герцоги опрокинули маркизов, премьер-министр повалил весь кабинет - словом, вышла такая неразбериха, какая могла бы произойти в замке Осборн, если бы остров Уайт вдруг подвергся землетрясению.
Торнпайпа быстро скрутили, хотя он отчаянно сопротивлялся. Все смешалось в кучу. Повозку обшарили, торговец лекарствами нырнул под колеса и вытащил из ящика ребенка…
Да-да! Малыша примерно трех лет, едва дышавшего, хилого, бледного, кожа да кости, с ножками, покрытыми рубцами от ударов кнута.
Так появился на сцене Малыш, герой этой истории. Как он попал к кукольнику-зверю, который наверняка не был его отцом, узнать не представлялось возможности. Истина же состояла в том, что это маленькое существо Торнпайп подобрал девять месяцев тому назад на улице одной деревушки в Донеголе и приспособил для целей, о которых читатель уже узнал.
Дородная женщина взяла мальчика на руки и попыталась привести в чувство. Все сгрудились вокруг. Какое симпатичное, даже умное личико у этой бедной белочки, обреченной вертеть свою клетку с куклами, чтобы прокормиться! Зарабатывать себе на жизнь… и это в его-то возрасте!
Наконец Малыш открыл глаза и тут же отшатнулся, едва заметив Торнпайпа, который двигался к нему, раздраженно требуя:
- Отдайте мне мальчишку!…
- Так вы его отец? - спросил священник.
- Да… - ответил Торнпайп.
- Нет!… Это не мой папа! - воскликнул ребенок, цепляясь за руки женщины.
- Он не ваш! - вскричал торговец аптекарским товаром.
- Это похищенный ребенок! - добавил булочник.
- И мы его вам не вернем! - заключил священник.
Тем не менее Торнпайп еще продолжал бороться. Лицо его исказилось в дикой гримасе, глаза запылали огнем ненависти… актеришка уже не владел собой и был, кажется, готов "брать рифы по-ирландски", то есть пустить в ход нож, когда два здоровенных парня набросились и разоружили мучителя.
- Прогоните его, прогоните! - вопили женщины в один голос.
- Убирайся, прощелыга! - рявкнул аптекарь.
- И не вздумайте появиться в пределах графства! - добавил священник, сопровождая слова угрожающим жестом.
Торнпайп зло и сильно огрел собаку кнутом, и повозка покатила вверх по главной улице Уэстпорта.
- Несчастный! - сказал фармацевт. - Не пройдет и трех месяцев, как ему придется станцевать менуэт Кильменхема.
Станцевать этот менуэт означало, по местному выражению, сплясать последнюю жигу, болтаясь на виселице.
Затем священник спросил у ребенка, как его зовут. Тот ответил довольно твердым голосом:
- Малыш.
Действительно, другого имени у него и не было.
Глава III
ПИТОМЦЫ "РЭГИД-СКУЛ"
- Итак, номер тринадцать; что у него?…
- Лихорадка.
- А номер девять?…
- Коклюш.
- Номер семнадцать?
- Тоже коклюш.
- Номер двадцать три?…
- Думаю, скарлатина.
По мере получения ответов господин О'Бодкинз записывал их в аккуратный журнал, в графу, предназначенную для каждого из номеров. Была и специальная колонка, куда вписывалась фамилия больного и где отмечались рекомендации врача, правила и часы приема лекарств, назначенных после перевода больных в приют. Фамилии были написаны готическими буквами, номера - арабскими цифрами, названия лекарств - по-латыни, назначения - по-английски, - все это перемежалось тонкими фигурными скобками, нарисованными голубыми чернилами, и двойными вертикальными черточками красного цвета. Истинный образец каллиграфии и к тому же подлинный шедевр бухгалтерии!
- Некоторые малыши тяжело больны, - добавил врач. - Предупредите, что их нельзя простужать при переезде…
- Да… да!… Непременно! - небрежно бросил господин О'Бодкинз. - Впрочем, как только детей отсюда увезут, состояние их здоровья меня уже никоим образом не будет касаться. А что до моих журналов, то они в полном порядке…
- Да и то сказать, если болезнь и унесет кого-то из этих бедолаг в лучший мир, - продолжал доктор, беря трость и шляпу, - потеря будет невелика, я полагаю…
- Согласен, - ответствовал О'Бодкинз. - Я их занесу в графу умерших, и на этом точка. А если баланс подведен, то никто, как мне кажется, не вправе жаловаться.
Тут доктор удалился, пожав на прощание руку собеседнику.
Господин О'Бодкинз был директором "рэгид-скул" - школы для оборванцев. Дело происходило в небольшом городке Голуэй, расположенном в заливе и графстве того же названия, на юго-западе провинции Коннахт. Эта провинция является единственной, где католики могут иметь земельную собственность, и именно отсюда, как и в Манстере, английское правительство стремится снова вытеснить непротестантскую Ирландию.