Сиприен колебался, он знал, сколько неудач может сопровождать эксперименты такого рода.
- Вот видите! - продолжал Джон Уоткинс.- Не поручились бы! Стало быть, вплоть до следующей попытки и новой удачи ваш алмаз представляет огромную ценность! А раз так, то к чему всем объявлять, что он искусственный?
- Повторяю вам, я не могу скрывать научный секрет такой важности!
- Да знаю, знаю! - перебил Джон Уоткинс, делая молодому человеку знак помолчать, словно его могли услышать с улицы.- Да, конечно!… Об этом мы еще поговорим! Но не принимайте во внимание Панталаччи и прочих. Они о вашем открытии не проронят ни слова, поскольку в их интересах о нем помалкивать. Поверьте мне… надо повременить! И главное - имейте в виду, что мы оба - моя дочь и я - очень рады вашему успеху… Да! Очень рады! Однако нельзя ли мне еще разок взглянуть на этот замечательный алмаз? Вы мне позволите?
- Но у меня его уже нет! - ответил Сиприен.
- Вы отправили камень во Францию? - воскликнул мистер Уоткинс, подавленный новостью.
- Нет… еще нет! Пока он не обработан, нельзя судить о его качестве. Успокойтесь!
- А кому же вы его передали? Ради всех святых - кому?
- Я дал отшлифовать его Якобусу Вандергаарту, но не знаю, куда он его унес.
- Вы доверили такой алмаз старому сумасброду? - вскричал Джон Уоткинс вне себя от ярости.- Но это же безумие, месье! Просто безумие!
- Ба! - ответил Сиприен.- А что, по-вашему, Якобус или кто другой может сделать с алмазом, который для людей, не знающих о его происхождении, стоит по меньшей мере пятьдесят миллионов? Думаете, его можно продать и чтоб это осталось в тайне?
Казалось, этот аргумент мистера Уоткинса убедил. От алмаза такой стоимости отделаться было бы, разумеется, не так легко. И все-таки фермер чувствовал беспокойство, он много бы, да… много бы отдал, чтобы неосторожный Сиприен не доверил камень старому гранильщику… или, но крайней мере, чтобы старый гранильщик вместе с драгоценным камнем уже вернулся в Грикваленд!
Однако Якобус Вандергаарт выговорил себе месяц, и при всем, нетерпении Джону Уоткинсу оставалось только ждать. Нечего и говорить, что в последующие дни его обычные сотрапезники Аннибал Панталаччи, герр Фридель и еврей Натан не упускали случая как-нибудь съязвить в адрес шлифовщика.
- Да и зачем бы ему возвращаться в Грикваленд,- рассуждал Фридель,- ведь ему так легко присвоить этот алмаз: он ничем не выдает своего искусственного происхождения.
- А затем, что ему все равно не найти покупателя! - отвечал мистер Уоткинс, повторяя аргумент молодого инженера, хотя теперь он уже и не приносил успокоения.
- Хорош довод! - возражал Натан.
- Да, довод хорош! - подхватывал Аннибал Панталаччи.- И поверьте, в настоящий момент старый крокодил уже далеко! Нет ничего проще, а уж для него особенно, взять да извратить природу этого камня, сделав неузнаваемым! Вы ведь даже не знаете, какого он цвета! Кто может помешать ему разрезать его на четыре или шесть частей и путем дальнейшего расщепления сделать из него несколько алмазов все еще внушительной величины?
Эти рассуждения тревожили душу мистера Уоткинса, который начинал думать, что Якобус Вандергаарт и впрямь уже не объявится. Один лишь Сиприен твердо верил в порядочность старого гранильщика и во всеуслышание утверждал, что в условленный день он непременно вернется. И он оказался прав.
Якобус Вандергаарт вернулся на сорок восемь часов раньше срока. Таково было его прилежание и усердие, что он сумел отшлифовать алмаз за двадцать семь дней. Мастер возвратился среди ночи, чтоб успеть обработать камень на точильном круге, тем завершив его шлифовку, и утром двадцать восьмого дня старик предстал перед Сиприеном.
- Вот ваш камень,- просто сказал он, кладя на стол маленький деревянный ящичек.
Сиприен открыл его и застыл, ослепленный.
На подстилке из белой ваты лежал огромный черный кристалл в форме двенадцатигранного ромбоида, отбрасывая огни такой яркости, что, казалось, озарял всю лабораторию. Это сочетание цвета черных чернил, совершенной прозрачности и несравненной преломляющей силы производило неизъяснимо волшебное и волнующее впечатление. Невольно у молодого инженера возникало ощущение, что он присутствует при явлении поистине уникальном…
- Это не только самый крупный алмаз, но и самый красивый в мире! - торжественно, с оттенком отеческой гордости, произнес Якобус Вандергаарт.- Он весит четыреста тридцать два карата! Вы можете похвалиться созданием шедевра, ваше пробное творение стало творением мастера!
Сиприен на комплименты старого шлифовщика ничего не ответил. Сам он считал себя не более чем автором любопытного эксперимента - только и всего. Много других людей, при всем их неистовом рвении, так ничего и не добились на поприще, где он только что одержал бесспорную победу. Однако чем может обернуться производство искусственных алмазов для людей? Через какое-то время оно неизбежно приведет к разорению всех тех, кто жил торговлей драгоценными камнями, и, в общем, никого не сделает богатым. Чем больше инженер размышлял, тем быстрее оставляло его чувство опьянения, овладевшее им в первые часы после завершения опыта. Да! Теперь тот же алмаз, столь восхитивший его в руках Якобуса Вандергаарта, казался уже обыкновенным, ничего не стоящим камнем, которому в ближайшем будущем предстояло утратить даже ценность раритета.
Сиприен забрал ларчик, на котором поблескивал несравненной красоты камень, и, пожав старику руку, направился к ферме мистера Уоткинса.
Фермер находился в комнате с низким потолком, служившей ему спальней, и по-прежнему в состоянии тревоги и беспокойства ожидал возвращения Якобуса Вандергаарта, которое казалось ему невероятным. Дочь его была рядом и, как могла, старалась успокоить его.
Сиприен толчком открыл дверь и на мгновение задержался на пороге.
- Ну что? - живо спросил Джон Уоткинс, резво вскочив на ноги.
- А то, что честный мастер Якобус Вандергаарт приехал сегодня утром.
- С алмазом?
- С алмазом, прекрасно отшлифованным, который и после огранки весит четыреста тридцать два карата!
- Четыреста тридцать два карата! - вскричал Джон Уоткинс.- И вы принесли его?
- Вот он.
Фермер открыл ларчик - и глаза его вспыхнули почти тем же блеском, что и сам алмаз, на который он глядел в тупом исступлении восторга! Потом, когда до него дошло, что в его пальцах, обретя материальную и вместе с тем блистательную форму, находится огромная сумма денег, восхищение его вылилось в словах, казалось, совершенно не гармонирующих всему облику мастера Уоткинса.
- О, прекрасный, превосходный, роскошный камень! - заговорил он.- Наконец-то ты вернулся, голубчик! Какой же ты блестящий!… Какой тяжелый!… Сколько же должен ты стоить добрых и звонких гиней! Как с тобой поступить, великолепный мой? Отправить тебя в Кейптаун, а оттуда в Лондон - пусть смотрят и восторгаются? Но у кого хватит богатства, чтоб купить тебя? Сама королева не могла бы позволить себе подобную роскошь! На это ушел бы весь ее доход за два или три года! Потребовалось бы голосование в парламенте, национальная подписка! И ее проведут, ей-ей, будь спокоен! И ты тоже отправишься почивать в лондонскую Башню, бок о бок с "Кох-и-Нуром", который рядом с тобой будет выглядеть просто мальчишкой! А сколько же ты будешь стоить, красавчик мой?
И он принялся вычислять в уме:
- За царский алмаз Екатерина Вторая уплатила миллион рублей наличными и девяносто шесть тысяч франков пожизненной ренты! И наверняка не будет чрезмерным потребовать за тебя миллион фунтов стерлингов и пятьсот тысяч франков постоянной ренты!
Затем вдруг, пораженный внезапной идеей, он обратился к инженеру:
- Месье Мэрэ, вы не находите, что владельца такого камня следовало бы произвести в пэры? Ведь право быть представленным в Верхней палате дают любые достоинства, а обладание алмазом такой красоты - это, разумеется, достоинство незаурядное!… Смотри, дочка, смотри!… Чтобы любоваться таким камнем, не хватит и пары глаз!
Мисс Уоткинс впервые в своей жизни рассматривала алмаз с некоторым интересом.
- Он и правда очень красив! Блестит как кусок угля, каковым и является, но угля раскаленного,- сказала она, осторожно взяв камень с его ватного ложа.
Потом инстинктивным движением, которое на ее месте сделала бы любая молоденькая девушка, она подошла к зеркалу, стоявшему на камине, и приложила дивную брошь ко лбу, посреди своих светлых локонов.
- Звезда в оправе золотой! - галантно произнес Сиприен, позволивший себе, вопреки привычке, составить мадригал.
- Действительно!… Это и впрямь звезда! - воскликнула Алиса, радостно захлопав в ладоши.- Так что же, давайте оставим за камнем это имя! Назовем его "Южная Звезда". Вы согласны, месье Сиприен? Разве он не такой же черный, как все туземные красавицы этой страны, и блестящий, как созвездия нашего южного неба?